Незваный гость. Поединок - Виктор Андреев

— Самит, как назовем пирамиду? — кричит Луговой вниз.

— Не знай, товарищ... Я не мулла.

— Бугор как называют?.. По карте — Кунан-бай.

— Неправильный твой карта, товарищ. Кунан-бай — плохой человек был. Кунан-бай — это вся земля тут, его... А бугор вовсе не Кунан-бай. Землемер совсем неправильно писал. Не спросил.

— Как же?

— Старики называют Любаш-кыз.

— Как?.. Да ты подойди, что кричишь за версту. Это же для дела...

Самит бросает лопатку и медленно поднимается на бархан.

— Что старики говорят? — переспрашивает Луговой.

— Старики говорят: Любаш-кыз называется этот бугор.

— Что такое Любаш-кыз?

— Ой-бай, будто не знаешь. Имя...

— Чье?

— Последняя жена у Кунан-бая была... Ну, не жена, а невеста... И даже не невеста... — Самит отводит глаза.

— Ты что путаешь?

— Зачем путаю... Старики говорят. Кунан-бай выбрал себе в ауле молодую девушку, а она не захотела идти к старику в жены. Он привез ее насильно. Ну вот, когда в первую ночь он пришел к ней, она выхватила кинжал и... зарезал Кунан-бая, как барана.

— Это что, легенда?

— Спроси стариков... Говорят, здесь кибитка Любаш-кыз стояла. Вот с тех пор и называют бугор так.

— Что-то не то, — промычал Луговой, сомневаясь.

— Как не то! — Самит поднял голову. — Тебе надо так: Кунан-бай сделал Любаш-кыз женою, она не выдержал позора и сам себе кончал. Да?.. Тогда бы не назвали люди бугор Любаш-кыз. Не за что!

— Значит, Любаш-кыз?

— Сколько раз говорить!

— Ну ладно, так и запишем... Любаш-кыз. Неплохо, Что-то в этом имени есть.

— Конешна!

Самит побежал с бархана, сдвигая ногами песок. Луговой продолжал записи.

Но вот и стемнело. Не беда, рекогносцировка окончена. Снимается теодолит, складывается тренога, журналы прячутся в сумку. Луговой ухитряется весь свой скарб взвалить на себя. Он приходит к Самиту с видом победителя.

— Видишь, Самит! Сразу два пункта! Как это?

— Не хвались, товарищ. Неделю проездил туда-сюда, ничего не сделал, — говорит Самит, раздувая костер. — Еще раз пойдешь — напишу начальнику. А еще директору совхоза. Дубков сразу отберет верблюдов. Пусть, скажет, лучше в совхозе работают, если так...

— Ладно, ладно. Я по делу ездил...

— Знаем такие дела, товарищ.

— Ну, пиши.

— Конешна! Нас агитировал обязательства брать — мы взяли. А сам что делаешь?

Самита никогда не поймешь, всерьез ли он говорит, подтрунивает ли. На этот раз похоже всерьез.

За чаем Луговой молчал, обжигался. А Самит блаженствовал, опорожняя кружку за кружкой. Наверное, десятый пот сходил с Самита.

— Вот хорошо, товарищ! Чайка попьешь — быстро пойдешь. Вода какой мягкий попался, скажи, пожалуйста!

Через полчаса Луговой и Самит возвращались обратно. Луговой на своем иноходце скакал впереди, Самит раскачивался на верблюде, как в люльке. К вьюку привязаны палатка, теодолит, штатив, чайник, ведро — все хозяйство полевика. За версту слышно, кто едет. Все гремит, звонит. Да еще Самит никогда не едет молча. Вот и сейчас затянул песнь. То тянет одну ноту, то сыплет скороговоркой, то забирается к самому небу, то над барханами стелет. Песни слагает он сам, моментально. Как же не сложить песню о том, что сегодня такая удача! Они не метались по степи, как зайцы, туда-сюда. Сразу нашли хороший бугор! А впереди какой бархан разглядели! Хоть сейчас ставь пирамиду! Только вот день пришел к концу, солнце заходит... Они спешат на стан, где их ожидает весь отряд. И больше всех — Любаша-кыз!.. Ой-бай, Любаша-кыз! Вовсе ты не жена Кунан-бая... У того проклятого богатея никогда не было жены с таким именем. И Кунан-бая никто не резал, сам сдыхал, жирный черт. Любаша-кыз — это Люба Малинина, она строит пирамиды, которым Борис дает совсем не такие имена, как нужно. Вот и надул Самит, а Луговой поверил выдумке. Балашка, да и все! Ну, пусть пирамида называется так, Любаша-кыз и ее построит.

— Эй, Самит, ты что там импровизируешь?

Самит умолкает и растерянно смотрит на Лугового, Как это он оказался рядом? Или нарочно подкрался, чтобы подслушать. Неужели стал хорошо понимать по-казахски? Ой, Самит, не забывайся!

— О чем пел, спрашиваю?

— А-а! Солнце за барханы заходит, в совхозе кобылиц доят.

— Я причем?

— А-а! Разве не хочешь кумыса?

— Хочу.

— Вот об этом пел.

— А Любаш-кыз?

— Тоже хочет...

— Ты что мне морочишь голову?

— Зачем так говоришь, товарищ? — Самит обижен.

Луговой сердито взглянул на него, но уже было темно, и он не увидел той плутоватой улыбки, которая бродила на его лице.

— Раз про кумыс заговорил, завтра хоть из-под земли достань. Это тебе в наказание.

— За песню?

— За то, что много выдумываешь.

— Ой-бай, сколько лет учился, а не знаешь, что каждая песня — выдумка!..

Луговой протянул Карего плетью и поскакал вперед.

— Мал-мал потише, товарищ!.. — донеслось вслед.

Будто красная птица выпорхнула из-за бархана, взмахнув дымчатыми крыльями. Костер! Вот и палатки, вот и Люба Малинина бежит впереди всех.

— Борис Викторович, как успехи? — кричит она.

— Самит, пирамида бар?[1] — спрашивает Кумар.

— Жаксы бик?[2] — еще кто-то кричит.

Молчит Луговой, Самит щелкает языком.

— Джок, курдюм джок... Бик джаман[3].

Малинина опускает плечи, рабочие отходят к костру.

Кумар, принимая от Лугового лошадь, заглядывает ему в лицо и, увидев веселый блеск его глаз, кричит:

— Есть пирамида, есть! Самит ничего не знает!..

Люба захлопала в ладоши.

— Завтра выезжаем. С утра!..

Это команда строителям.

Луговой прошел в свою палатку, снял с себя пропахшую лошадиным потом одежду и стал умываться.

— Люба, полей мне, — попросил он, протягивая ей чайник. — А то мне не хватит не только чайника, но и целой бочки.

— В качестве поощрения можем выделить вам второй чайник воды.

— Хорошее место? — спросила Малинина, нерешительно подходя к Луговому. — Пирамида нужна высокая?

Он стоял перед ней в плавках, будто отлитый из бронзы. Сверкали только глаза и губы. И она смотрела на него снизу вверх, хотя и была достаточно высока.

— Все отлично... Я даже не ждал. Треугольник... Да ты сама посмотришь. Вот только умоюсь. И впереди на нужном азимуте бархан какой! Словом, нам пока везет, Люба...

Тоненькой струйкой она лила ему воду в глубокий ковш ладоней, видела, как с малейшим движением у него на плечах бугрятся мышцы. Люба вдруг почувствовала желание прикоснуться к ним, это желание смутило ее и сделало сумасшедшей.

— Нагнитесь, я смою вам со спины, — проговорила она, протягивая руку.

И, не ожидая его согласия, Люба начала лить на спину и тереть ее горячей, шершавой ладонью.

— Возьми мыло! — сказал он, прогибаясь от боли: под ладонью Любы катался песок.

Люба не уложилась в норму, ей дважды пришлось набирать воду из бочонка.

— Придется объясняться Самиту. Он не простит такой расточительности, — сказал Луговой, растирая себя полотенцем. — Ну, будем пить чай!

Словно очнувшись, Люба бросилась к костру.

— Любаш-кыз, смотри, у нас гость! — услышала она вдруг голос Самита.

Навстречу ей шел человек, высоко взмахивая камчой. Она не сразу узнала в нем Виднова. И только когда его лицо осветилось пламенем костра, Люба протянула руку. Поздоровавшись с ним, она тут же вспомнила базу, палатки на берегу озера, Валентину Шелк, с которой он уходил в степь. И этот человек стал ей неприятен.

Приезд Виднова не обрадовал и Лугового. Прошедший день вымотал его здорово, он надеялся выпить наскоро чашку чая и завалиться спать.

— Я к вам по пути, собственно говоря, — произнес Виднов. — Еду из совхоза. Увидел огонь — и вот я у вас!

— Из совхоза?! — воскликнул Луговой, преображаясь. — Пожалуйте, как раз к чаю...

Люба была удивлена мгновенной переменой, происшедшей в Луговом на ее глазах. Куда девалась усталость, как быстро растаял холодный тон, с которым он поздоровался с Видновым. И все решили два слова: «Из совхоза»! Что стояло за ними, — Люба знала.

Луговой и Виднов уселись на кошме перед костром, Малинина взяла на себя обязанности хозяйки.

— Как ваша поездка в совхоз, успешна? — спросил Луговой.

— Пожалуй, да. Правда, я не захватил директора совхоза, он укатил на пленум. Но мне помогли договориться с заместителем. А то было — ни в какую. Короче говоря, рабочих мне выделят.

— Кто же вам помог? — удивился Луговой.

— Меденцева! Я не предполагал, что ее вмешательство окажется столь эффективным. Налицо авторитет, ничего не скажешь...

— Как она устроилась? — спросил Луговой, отворачиваясь от Любы.

— О! Нам с вами так не удастся. Я видел верблюдов, которых ей выделили: локомотивы! А сама ездит на молодой кобылице. Картинка!

Люба молча поставила чашки, чайник, положила лепешку, консервы.

— Может быть, перед чаем пропустим по маленькой? — предложил Виднов, подтягивая к себе большую сумку, отвязанную с седла. Он вытащил из нее бутылку водки и поставил среди чашек.