Незваный гость. Поединок - Виктор Андреев

— Как жаль, что я свернула с дороги! Ведь мы встретились бы! А теперь...

Она не сказала, что́ теперь, но Санкевич видел, что она встревожена и озабочена.

— А где же ваши люди?

— Скоро прибудут. Я обогнала их. Верблюды еле тащатся. Мы так нагрузили их: и продуктами, и материалами.

— Кузина видели?

— Да, уже ждет вас. Просил не задерживаться... И в Песчаном была, ночевали там.

— Это хорошо, что делали там привал... А знаете, Люба, я ведь не сказал вам всего: Луговой высосал кровь. Он мог...

— Что вы говорите!.. Валерьян Иванович, милый, отпустите меня. Завтра я прискачу. Может быть, ему плохо... Я должна знать...

Санкевич растерялся.

— Собственно, я...

Но Малинина уже не слушала его и бежала к лошади.

...Едва Люба скрылась за барханом, как с противоположной стороны к стану приблизился новый всадник. Это была Меденцева.

— Что за день! — воскликнул Санкевич. — Я как диспетчер...

Меденцева подъехала, озаренная неярким светом заката, на породистой тонконогой лошади. Натянув поводья, спросила:

— Я в отряде Лугового?

Голос был грудной, сочный. Взглянув на смуглое лицо Меденцевой, на тяжелые кольца темных волос ее, спадающих на плечи, Санкевич про себя ахнул: «Еще красавица!»

— Вы Валерьян Иванович Санкевич? — спросила Меденцева, будто забыла его. Санкевич ответил на оба вопроса сразу:

— Да... Прошу...

Санкевич опоздал ей помочь сойти с седла. Она спрыгнула легко и грациозно, стройная, статная.

— Простите, я не подаю руки... — проговорила она певуче и вывернула ладонями вверх свои небольшие руки. На ее недлинных красивых пальцах Санкевич увидел темные полосы от поводьев.

— У вас сейчас возьмут лошадь, — сказал Санкевич и позвал Кумара.

— Не беспокойтесь, со мною подводчик. — Она оглянулась и воскликнула: — А вот и он!

Санкевич увидел приближающегося к стану верблюда. На вьюке сидел старик в фетровой шляпе и покрикивал: — Хоч! Хоч!

— Я так рада, что мы успели добраться засветло. А то пришлось бы коротать ночь одним. Где прикажете располагаться?

— Выбирайте любую, — сказал Санкевич, показывая на палатки.

— Благодарю вас. Мы расставим свою. У меня юрта, маленькая. В ней не так жарко.

«Черт возьми, у нее даже юрта! Наверное, не зря говорят, что Дубков ей помогает всем». И Санкевич, добрый Санкевич, подумал о Меденцевой нехорошо, подумал так против воли.

Все рабочие, какие были на стане, бросились помогать устанавливать юрту. Пока возились с ней и развязывали вьюк, Санкевич успел рассказать Меденцевой о Валентине Шелк.

Меденцева выслушала пространный рассказ Санкевича терпеливо, но с болезненной гримасой на лице. Когда он умолк, она возмутилась:

— Как это глупо!.. А сколько километров до Песчаного?

«Вот и эта сорвется туда», — подумал Санкевич и нарочно увеличил расстояние вдвое.

Но инженер ошибся. Меденцева была не из тех, которые, сломя голову, летят за любимым. Слова Санкевича ее не удивили.

— Да, да... На Бориса это так похоже. Он неисправим...

Меденцева свела широкие каштановые брови, будто ей было крайне неприятно, что Луговой остался таким, каким она его знала.

— Надеюсь, что к утру мы получим сведения... Малинина поскакала туда.

— Я хотела бы увидеть Малинину. Про нее ходят легенды. В аулах ее называют Любаш-кыз.

— Это чудесная девушка! — воскликнул Санкевич. — Луговому везет на хороших людей.

— Вы думаете?

— Чего стоит одна Любаш-кыз!

— Ну что же, юрта готова... Разрешите мне покинуть вас. Ненадолго. Видите, я какая с дороги...

— Да, да... Поговорить о деле у нас будет время. Я надеюсь, все благополучно?

Меденцева не ответила, будто не расслышала вопроса, и пошла к юрте, волоча за собой еще не снятую с руки камчу. Шла она легко, держалась прямо и независимо.

Санкевич остался сидеть у своей палатки и от нечего делать наблюдал за всем, что совершалось возле юрты Меденцевой. Он рассчитывал, что гостья быстро приведет себя в порядок и они сразу засядут с нею за журналы, но Меденцева не торопилась. Подводчик вскипятил ведро воды и отнес в юрту, затем развернул кошму на вьюке и достал большой чемодан и еще сверток в брезенте. Было похоже, что Меденцева приехала надолго и собиралась расположиться со всеми удобствами. Взяв к себе чемодан и сверток, Меденцева закрылась в юрте, а подводчик продолжал колдовать у костра, подвесив на таган чайник и ведерко. Они были такими чистыми, будто еще ни разу не висели над костром.

Санкевич опять подумал о Меденцевой нехорошо: о ее кокетливой юрте, о чистом чайнике и ведерке. Он не хотел думать плохо, но мысли набегали сами, и от них нельзя было отделаться.

Наконец полог юрты откинулся.

— Валерьян Иванович, прошу вас...

Санкевич поднялся сердитый и нехотя, больше обычного прихрамывая, направился к гостье.

В юрте уже ярко светила крохотная электрическая лампочка. Ее свет первым приласкал и успокоил Санкевича и напомнил ему о том, что людям светят не только дымные костры да далекие звезды.

— А вы неплохо устроились! — воскликнул он, оказавшись перед столом, на котором уже стоял приготовленный ужин. И тут Санкевич убедился, что, кроме сливных галушек и лепешек, испеченных в горячей золе, на свете существуют более вкусные вещи. Он глядел на бутылку вина, сыр, шпроты, яичницу с ветчиной и еще раз подумал о Меденцевой не лестно, но уже и не сердито.

— Да, я не могу обижаться, — проговорила Меденцева, приглашая садиться. — В совхозе ко мне относятся хорошо. Юрту дали, аккумулятор... Да и я полюбила совхоз. Впору остаться в нем... работать.

Меденцева сменила дорожный костюм и теперь сидела перед Санкевичем в светлом платье и сандалетах, как олицетворение красоты и свежести. Она казалась Санкевичу еще прекраснее, чем при встрече, и он терялся, как всегда, когда видел перед собою очень красивую женщину.

— Валерьян Иванович, мы будем пить чай и говорить. Хорошо?.. Жаль, что с нами нет наших друзей. Я так надеялась, что мы посидим этот вечер вместе...

— В самом деле, как было бы хорошо!

Раздражение у Санкевича проходило, и он уже дружелюбнее смотрел на Меденцеву.

— Я не представляю себе, как все это могло произойти!

Меденцева сделала ударение на слове «это» и скривила полные, резко очерченные губы, двинула широкими каштановыми бровями, будто давала этим понять, что она больше не желает возвращаться ко всему тому, что было связано с Шелк, с этой скачкой Лугового в Песчаный.

— Выпьем, Валерьян Иванович!

Она взяла бутылку, налила рюмки. И выпила первая, не предложив никакого тоста.

— Я ведь собирался к вам, Нина Михайловна, — проговорил Санкевич. — Хотелось и совхоз посмотреть. Говорят, в нем много хорошего.

— Да, это правда! — воскликнула Меденцева и с завидным знанием дела принялась рассказывать о совхозе.

Санкевич слушал ее внимательно и с удовольствием. Эта красавица была еще и умна!

— С большой водой связаны две проблемы совхоза: элитное овцеводство и корма, — говорила Меденцева, давно уже приглашая Санкевича есть и пить не словами, а жестами и своим примером. — Пастбищ много, хотя бы здесь, на Джаман-Куме, а воды нет. Совхоз прилагает все усилия, чтобы как можно больше иметь скота и в зимнее время: надо обеспечивать воспроизводство. Зимою можно содержать скот на подножном корму на этих песках, но опять — вода, вода! Сейчас поднимается другая важная проблема — увеличение стада верблюдов...

— Да, да, — соглашался Санкевич, — это короли степей! У них вкусное мясо. А молоко... Вы пробовали? А ведь это самое неприхотливое животное.

— И представьте себе — стадо верблюдов катастрофически уменьшалось. На верблюда смотрели больше как на тягловую силу. А верблюд просто рожден для Джаман-Кума. Дубков строит сейчас на лиманах загоны, кошары. Уже в этом году на песках будут зимовать и верблюды и овцы. Но пески — это не только пастбища и корма...

— Да, я слышал, в проекте — «песчаные сады»...

— И этот проект подтвержден жизнью. Вы слышали о садах на Ерусланских песках?

— К сожалению...

— Там уже замечательные сады на песках, и бахчевые растут. Близкие к поверхности грунтовые воды хорошо питают растения.

Санкевич вспомнил: в отряде Лугового никогда не было нужды в воде. Правда, в день роют по пяти худуков, но какие это колодцы! Полметра — метр глубиною — и вот тебе вода! Эти худучки быстро заплывали, но если их закрепить...

— Вот Дубков и говорит, что Джаман-Кум — это вовсе не плохие пески. Золотые! Только нужна «большая вода», канал! Но и так, смотрите, сколько зелени! Море!

В дверь юрты были видны барханы, на них густые кусты краснотала, трава.

— В таком случае выпьем за золотые пески! — предложил Санкевич. Это был первый тост, произнесенный за вечер.

— С удовольствием!.. — подхватила Меденцева. — Но вы еще ни к чему не притронулись, Валерьян Иванович, вы меня обижаете...

Меденцева наклонилась, пододвигая к Санкевичу шпроты, и в глубоком вырезе ее платья открылась приподнятая лифом грудь. Санкевич на мгновение смежил веки, будто в глаза ему ударило светом, и отодвинулся.