Стратегия Банкрофта - Роберт Ладлэм

У Белнэпа внутри все оборвалось. Ему было прекрасно известно, чтó это за комната, – он изучил ее на чертежах, выяснил, как она устроена и оснащена, еще до того, как убедился в том, что владельцем виллы является Ансари. Выражаясь простым языком, это была комната пыток, оснащенная всем необходимым. В технических характеристиках здания значилось: «totalemente insonorizzanto», абсолютная звуконепроницаемость. Как установил Белнэп, звукоизоляционные материалы были специально заказаны в Нидерландах. Полная акустическая непроницаемость была достигнута за счет толщины стен, а также за счет ее изоляции от остального здания: изнутри комната была отделана плотным полимером, изготовленным на основе кварцевого песка и полихлорвинила; дверной проем закрывал уплотнитель из прочной резины. Находясь в комнате, можно было кричать, надрывая легкие, и эти крики были совершенно неслышны за ее пределами, всего в нескольких шагах. Звукоизоляция гарантировала это.

Оборудование, имеющееся в комнате в подвале, гарантировало крики.

Злодеи всегда стремятся полностью присвоить себе право наслаждаться своими деяниями; Белнэп знал это еще по Восточному Берлину, где двадцать с лишним лет назад впервые столкнулся с подобным. Среди истинных ценителей жестокости «уединенность» является чем-то вроде общего девиза; уединенность позволяет укрывать варварство в самом сердце цивилизованного общества. Но Белнэп понимал и другое. Если его отведут в stanza per gli interrogatori, все будет кончено. Это будет конец для операции и конец для него самого. Спастись оттуда уже нельзя. Лучше оказать сопротивление, каким бы рискованным оно ни было, чем безропотно позволить отвести себя туда. На стороне Белнэпа было лишь одно преимущество: он это знал, в то время как охранники не догадывались о том, что он это знает. Испытывать большее отчаяние, чем думают о тебе враги, – очень тонкая соломинка. Но Белнэп был готов работать с тем, что имел.

Он натянул на лицо выражение тупой признательности.

– Вот и отлично, – сказал он. – Замечательно. Я понимаю, у вас тут секретность на высшем уровне. Поступайте, как считаете нужным. Я с радостью отвечу на все ваши вопросы там, где скажете. Но… извините, как вас зовут?

– Зови меня Юсуфом, – ответил тот из охранников, который был главным, и даже в этих простых словах прозвучало что-то беспощадное.

– Но, Юсуф, говорю сразу: вы совершаете ошибку. Со мной вам ничем не поживиться.

Белнэп ссутулился, опустил плечи, стараясь казаться физически более невзрачным. Разумеется, охранники не поверили его заверениям. Но ему требовалось любой ценой скрыть от них то, что он это понимает.

Возможность представилась, когда охранники решили сократить путь, проведя своего пленника не по бетонной черной лестнице, а по парадной лестнице – широкой, величественной, со ступенями из белого известняка, застеленными персидской ковровой дорожкой. Увидев огни уличных фонарей, пробивающиеся через запотевшие окна по обеим сторонам от массивной входной двери, Белнэп мгновенно принял решение. Один шаг, второй, третий – он выдернул руку из железных пальцев охранника, изображая раненое достоинство, и охранник даже не потрудился отреагировать на это. Попавшая в клетку птица беспомощно билась о стальные прутья.

Белнэп повернулся к Юсуфу, словно пытаясь снова завязать разговор, и перестал следить за тем, куда поставить ногу. Сбегающая вниз по ступеням ковровая дорожка была мягкая, на толстой основе; это окажется кстати. Четвертый шаг, пятый, шестой: Белнэп споткнулся так убедительно, как только смог, притворяясь, что наступил мимо ступеньки. Повалившись вперед, он плавно упал на расслабленное левое плечо, при этом скрытно смягчая удар правой рукой.

– Проклятие! – вскрикнул Белнэп и, изображая полную растерянность, скатился вниз еще на пару ступеней.

– Vigilanza fuori![5] – пробормотал своему напарнику тот охранник, который назвал себя Юсуфом, – опытный, прошедший огонь и воду.

У охранников будут считаные секунды на то, чтобы решить, как себя вести: задержанный обладает ценностью – цену имеет информация, которую можно из него вытянуть. Если убить его в такой неподходящий момент, это может обернуться нежелательными упреками. С другой стороны, для того чтобы выстрелом только ранить, а не убить, нужно целиться очень тщательно, что особенно трудно, когда цель находится в движении.

А Белнэп находился в движении. Прекратив падение, он расправил плечи и, распрямив сжатые тугими пружинами икроножные мышцы, оттолкнулся от ступени, словно от стартовой колодки, и помчался к входной двери, выполненной в древнегреческом стиле. Однако целью его являлась не дверь; она тоже заперта на мощный электрический магнит.

В самое последнее мгновение Белнэп повернул в сторону – к узорчатому окну шириной два фута, в котором отражались, только в уменьшенном виде, силуэты двери. Городские власти Рима запретили менять внешний облик виллы, и это требование относилось в том числе и к стеклянному витражу. В проекте на реконструкцию значилось, что в конечном счете витраж будет заменен на точно такой же, но только выполненный из специального метакрилового пластика, пуленепробиваемого и небьющегося; однако пройдут еще месяцы, прежде чем копия, в работе над которой примут участие художники и инженеры, будет готова. А сейчас Белнэп бросил свое тело на простое стекло, выставив вперед бедро и отвернувшись, чтобы уберечь лицо от порезов, и…

Витраж с громким хлопком вылетел из рамы и разбился вдребезги о каменные плиты улицы. Элементарная физика: энергия движения пропорциональна массе тела, помноженной на квадрат его скорости.

Быстро поднявшись с земли, Белнэп побежал по мощенной камнем дорожке перед виллой. Однако преследователи отстали от него лишь на какие-то мгновения. Он услышал топот их ног – и выстрелы. Белнэп принялся метаться из стороны в сторону, чтобы не дать охранникам возможность прицелиться. Темноту у него за спиной ослепительными протуберанцами разрывали вспышки выстрелов. Пули отражались от мраморных изваяний, украшавших двор перед виллой. Пытаясь увернуться от прицельного огня, Белнэп молил о том, чтобы его не зацепил случайный рикошет. Жадно глотая воздух, обезумевший от напряжения, не имея времени оценить полученные травмы, он круто повернул влево и, рванув к кирпичной стене, обозначавшей границу владений, перескочил через нее. Острые шипы колючей проволоки вцепились ему в одежду, вырывая из нее клочья. Проносясь через садики примыкающих друг к другу консульств и маленьких музеев, выстроившихся вдоль виа Анджело Мазина, Белнэп думал о том, что левая щиколотка скоро начнет стрелять резкой болью, что мышцы и суставы заноют, протестуя против подобного бесцеремонного обращения. Однако пока что нахлынувший адреналин отключил цепи, отвечающие за распространение болей по организму. И Белнэп был этому очень рад. И еще он был рад кое-чему другому.

Тому, что остался жив.

В зале совещаний стояло зловоние продырявленных человеческих тел, извергнувших свое содержимое: приторный запах крови, смешанный с запахами пищеварительного тракта и кишечника. Это была вонь скотобойни, надругательство над органами обоняния. Оштукатуренные стены, изнеженная плоть, дорогие ткани – все было пропитано сиропом кровопускания.

Тот из телохранителей американца, что пониже ростом, чувствовал, как по груди разливается обжигающая боль, – пуля попала ему в плечо и, вероятно, задела легкое. Однако он оставался в сознании. Чуть раздвинув веки, телохранитель смотрел на картину кровавого побоища, на расхаживающих по залу людей, укутанных в куфии. Из участников совещания в живых остался лишь тот, кто называл себя Россом Маккиббином. Оглушенный неожиданностью случившегося, парализованный страхом, он стоял, озираясь по сторонам. Один из убийц грубо натянул американцу на голову брезентовый мешок грязно-коричневого цвета, после чего нападавшие гурьбой высыпали на лестницу, уводя своего пленника с собой.

Телохранитель судорожно дышал, беспомощно наблюдая за тем, как его поплиновый пиджак медленно темнеет от крови. С улицы донесся приглушенный гул заработавшего двигателя. Раненый дополз до окна и успел увидеть, как американца, уже со связанными руками, грубо запихнули в кузов микроавтобуса – и микроавтобус с ревом скрылся в пыльной ночи.

Облаченный в поплиновый костюм телохранитель достал из потайного внутреннего кармана крошечный сотовый телефон. Этим средством связи следовало пользоваться только в крайнем случае: его начальник из Отдела консульских операций особо подчеркнул это. Толстым пальцем, мокрым и липким от артериальной крови, телохранитель набрал последовательность из одиннадцати цифр.

– Химчистка Гаррисона, – ответил скучающий голос.

Раненый глотнул воздух, пытаясь наполнить кислородом простреленные легкие, и заговорил: