Дневник двух времен - Екатерина Попова

– Так монстр или не монстр?

– А ти совьецкая? – уточнил монстр. Хотя какой он монстр, просто обросший мужик. Понятно, Грема приняла этих двух неандертальцев за чудовищ. Это не удивительно. Они обросли до такой степени, что видны были только глаза. Одеты они были в какие-то рубища, кожаные ленты оплетали их тела. У одного в руках был топор, а у другого что-то вроде кирки. Вылитые чудовища. Но это я отвлеклась. О чем это он лопочет?

– Нет, я не советская, в смысле я не из СССР. Я из России. Russland.

Мужчина растерянно смотрел на меня. Видимо, в городе живет он давно.

– СССР больше нет, – пояснила я.

– DDR?

– Тоже нет, Берлинская стена рухнула, советский режим пал, – зря я это сказала.

– Warum? – чуть не плача спросил мужик. Я даже не знала, что ему ответить. Когда распался СССР, мне было лет десять, в школе же больше говорили про путч да расстрел Белого дома. Наверное, какой-то одной причины гибели империи нет. Здесь комплекс причин. И межнациональные конфликты, и прилизанные СМИ, и кризис экономики, а еще я вспомнила строчку из песни: «им нечего больше хотеть». Но не могу же я все это выплеснуть на беднягу. Даже не знаю, что ему сказать. Вон как он убивается.

– Wenn? – задал следующий вопрос мужик, придя в себя.

– Лет пятнадцать-шестнадцать назад. Sechzehn. Меня зовут Кира, – представилась я, заодно сменю тему разговора.

– Ульрих.

– А как вашего спутника зовут? – я кивнула головой в сторону обросшего блондина. Ульрих пожал плечами. Я спросила блондина, как его зовут, он улыбнулся и закурлыкал.

– На каком языке он говорит? – спросила я.

– Ich weiß nicht.

Я попыталась выяснить, как зовут блондина, самым примитивным способом. Сначала показала на себя и сказала: «Кира», а затем ткнула пальцем в сторону блондина. Не скажу, что мои изыскания не принесли успеха, блондин что-то курлыкал, но произнести это я не смогу. Хотя могу попробовать.

– Догрлбы, дограрлаб, дарлаграл…

– До, га, ла, – прервал мои мучения Ульрих.

– А как ты его зовешь?

Мой вопрос поставил в тупик Ульриха. Он никак не называл блондина.

– Но ведь нужно как-то его называть. А сколько лет ты его знаешь? – поинтересовалась я у Ульриха, а он мне показал один палец. Один год, и за все это время он не смог понять, как зовут, скажем, его напарника. – Но ты к нему как-то обращаешься. Там, эй или что-то в этом роде.

– Du, – ответил Ульрих, а блондин радостно закивал головой. Ну что же, Ду так Ду.

После того как мы определились, как кого зовут, я спросила у Ульриха, как он попал в это гиблое место. Он жил в Потсдаме, работал на заводе, был активным членом СЕПГ, у него была распланирована вся его жизнь. Теперь-то я поняла, почему он так расстроился. Той жизни, ради которой он выбирался из города, нет. Его ждет чуждая ему страна. Пожалуй, не стоит говорить ему о евроинтеграции, толерантности и прочих изменениях. Вдруг он захочет остаться в городе. Я, в свою очередь, рассказала о себе, Марке, революции и моих поисках. Он одобрительно отнесся к моим затеям с революцией. Ему понравилась эта идея, так как это отвлечет внимание хозяев замка.

– Их нюжно ermorden,6 – подытожил Ульрих.

– Хозяев замка? – уточнила я.

Ульрих качнул головой. На мой вопрос – зачем? – сказал, что я сама пойму. А сейчас нужно искать выход.

Ульрих с Ду проделали колоссальную работу по исследованию подземелья. Три туннеля, которые я пыталась исследовать самостоятельно, оказались пустышками. Это путь в никуда, так как в конце они соединяются в единый туннель, образуя тупик. Есть также и другие туннели, вход в которые располагался рядом с мостом. Мы вернулись к двери, которая вела из подземелья в замок, и повернули направо. Этот путь не виден, по нему нужно идти на ощупь, спотыкаясь, но идти.

Новый туннель представлял собой систему разветвленных дорог, мостов, подземных коридоров. Господи, кто все это строил? И зачем? Ульрих сказал, что он не знает. У Ду я решила не спрашивать. Ульрих с Ду исследовали всю правую часть подземелья, центральную дорогу с ее ответвлениями, частично обследовали левую часть подземелья. Год-другой – и мы полностью исследуем этот подземный мир, оптимистично закончил Ульрих. Год, другой? А я-то думала, месяц-другой. Наивная.

От дома пришлось отказаться, как и от жизни в городе, спали мы на матрасах, позаимствованных в замке. Пищу брали с фермы. Да-да, в городе был не только амбар, но и ферма. В основном нашей добычей были курицы, которых ловко разделывал Ду. Я раздобыла соль, а Ульрих их жарил на костре.

– Fräulein. Жизн ваша била kein Zuckershclecken.7 Вы лишится голов, – обратился Ульрих к тушкам трех птиц, которые были нанизаны на импровизированные вертела и жарились в языках пламени костра.

– Да и смерть не принесла вам облегчения. Покойтесь с миром в наших желудках, – продолжила я.

– Аминь, – закончил Ульрих.

Столь обильный обед объяснялся теми изменениями, которые происходили в городе. Несмотря на революционный настрой горожан, хозяева замка смогли перехватить инициативу и встать во главу протестного движения. Началось строительство нового замка, каждый день появлялись новые законы, ужесточалась жизнь в городе. Именно поэтому мы брали столько еды, сколько могли унести, так сказать впрок. Ведь неизвестно, сможем ли мы раздобыть еще провизии. Теперь-то я поняла слова Ульриха об ermorden. Понимаю, но не разделяю.

Подземелье. Седьмая неделя

Мы уже несколько дней не выходили в город. Нам удалось раздобыть мешок крупы, пару куриц и петуха. У нас появилась импровизированная ферма. В городе произошли существенные изменения, тирания закона и праведности – новая жизнь. Хозяева замка снова взяли власть в свои руки. Старый замок практически разрушен, а вместо него строится новый. Теперь в городе регламентируется абсолютно все, каждый вздох. Все работают на благо города в течение 12—15 часов в день, выходных нет. И самое парадоксальное – жителям города это нравится. Они уверены, что вот она – лучшая жизнь. В городе я встретила Марка, который полностью поддерживает новую власть. Он считает, что теперь все будет по-другому, нужно только подождать.

– Еды меньше стало, – сказал Марк, – но, как говорится, не хлебом единым жив человек. Больше работать стали, так ведь для себя работаем. У нас теперь есть свобода. И это главное.

Я не стала разубеждать его. Свобода? Ха-ха-ха. Парадоксально. Горожане жили еще хуже, чем до революции. Но они были рады такой жизни. Мне даже не было их жалко.

В подземелье я вернулась в подавленном состоянии. Не такого исхода я ожидала. Идея была хорошей, а исполнение подкачало. Я надеялась на сознательность граждан. Наивная чукотская девочка.

Ульрих подбадривал меня, мол, первый блин комом, а следующая революция у меня обязательно получится так, как надо.

– Следующая? – возмутилась я. – С меня и одной хватит. Когда мы выберемся из этого подземелья, напоминай мне почаще, что организация революций – не мое призвание.

Ульрих кивнул головой, но сказал, что не стоит отчаиваться.

Подземелье. Девятая неделя

Мы продвинулись достаточно далеко. Дорогу расчищали киркой и лопатами, которые я экспроприировала у хозяев замка. В городе мы не были уже две недели. Тоска, отчаяние и усталость захватили меня. Мне хотелось покинуть это чудовищное подземелье. Хотелось выбраться отсюда как можно быстрее, но я понимала, что если сбегу, то никогда больше сюда не вернусь и шанса выбраться из этого города у меня не будет. Я буду вечно жить в нем. Со временем все вернется на круги своя, и каждый день будет похож на вчерашний, на позавчерашний и на тот, который был год назад, и десять, и сто лет назад. У меня даже не будет такой замечательной возможности, как сойти с ума или покончить жизнь самоубийством.

И если я вернусь в город, то, скорее всего, я привыкну к жизни, возможно, она мне даже понравится (Марк – яркий тому пример), и это болото затянет меня. В какие-то моменты мне становилось страшно: а вдруг я никогда не выберусь из подземелья. Буду вечно бродить в этих туннелях в поисках выхода. У меня даже промелькнула мысль: так вот ты какой, ад.

– Отдых, – сказал Ульрих. Но я не хотела останавливаться и продолжала расчищать очередной завал.

– Обед, – повторил Ульрих.

– Не могу, – ответила я.

– Warum? – спросил Ульрих.

– Понимаешь… Я не самый храбрый человек на земле. А этот город олицетворяет все то, чего я боюсь. Сейчас я хочу идти до конца.

Ульрих с удивлением смотрел на меня. А я осознала, что ко мне вернулся страх. Я ему даже обрадовалась: значит, выход рядом. У меня открылось второе дыхание.

– Здесь выход, – сказала я. Ульрих с опаской посмотрел на меня. Ду жестами пытался выяснить, что со мной произошло и почему я так странно веду себя. Ульрих покрутил пальцем у виска. Не знаю, понял ли Ду правильно этот жест, но он схватил кирку и кинулся расчищать вместе со мной завал. Ульрих поддержал наш порыв.