Битва за Францию - Ирина Даневская

— Я не знаю, о ком идёт речь, — быстро ответила Генриетта. — И знать не хочу! Что же касается господина Монтегю, то я прошу Вас сообщить кардиналу: если хоть волос упадёт из головы моего секретаря, то в моём лице он найдёт врага, а не союзника. Я сама напишу об этом Ришелье, — улыбнулась она, заметив обеспокоенное выражение лица Бутвиля.

— Так будет лучше, — согласился Франсуа. — Я могу что-то забыть или перепутать.

Генриетта протянула ему руку, которую тот нежно поцеловал.

— О, Господи, как же я завидую англичанам, — прошептал он. — Им досталась такая прекрасная королева.

В его голосе звучала такая тоска, что Генриетта не выдержала и провела рукой по склонённой голове графа. Ей не следовало этого делать, потому что Франсуа, задыхаясь от избытка чувств, схватил её руку и покрыл её множеством поцелуев.

Бэкингем, наблюдавший эту сцену из окна, нервно забарабанил пальцами по стеклу. Виконт Пурбек, стоявший рядом с ним, усмехнулся. Видно было, что брат, который только что прочитал ему длинную нотацию насчёт безответственного поведения, полностью разделяет его неприязнь к французу.

— Так чем я обязан твоему визиту? — не поворачивая головы, поинтересовался герцог.

— Всё ещё сердишься? — понимающе усмехнулся Джон. — Тогда держись, потому что я собираюсь совсем тебя разозлить.

Эти слова заставили Бэкингема оставить в покое королеву и Бутвиля, и решительно повернуться к брату.

— Говори, — потребовал он.

— Я хотел тебе сказать, что собираюсь жениться на Элените.

Элен, баронесса де Сент-Люс была доверенной придворной дамой и ближайшей подругой Генриетты Французской. Несмотря на благородное происхождение, девушка была бедна, и, поэтому, не могла составить достойную партию для брата могущественнейшего человека в стране. Бэкингем всегда относился к баронессе с удивительной нежностью, поэтому, в ответ на заявление брата только вздохнул:

— Этот брак не сулит нашей семье никаких политических выгод. Но я не стану тебе мешать. Женись, если хочешь. Странно, что ты вообще решил поинтересоваться моим мнением.

— Если честно, мне оно безразлично, — улыбнулся Джон. — И я к тебе пришёл за помощью, а не за советом.

— Даже так? Ну, и чем же я могу тебе помочь?

Барон глубоко вздохнул.

— Дело всё в том, — осипшим от волнения голосом проговорил он. — Что я уже женат.

Бэкингем изменился в лице. Он внимательно посмотрел на брата, думая, что тот шутит, но тот, увы, был совершенно серьёзен.

— Ну, и кто же моя невестка? — Джордж старался говорить спокойно, но это ему плохо удавалось.

— Френсис Кок.

— Дочь бывшего главного королевского судьи[40]! Да как ты посмел? Как скрыл это от меня?

— Послушай, — быстро заговорил Джон, надеясь успокоить надвигающуюся бурю. — Я был горяч и влюблён. И когда её мать, леди Хаттон заявила, что не отдаст за меня Френсис, мы решили тайно обручиться и обменяться клятвами верности. Я был лишком взволнован… священник, к которому мы обратились, пьян… Словом, он перепутал свадебный обряд с церемонией обручения, и обвенчал нас так быстро, что я даже не успел понять, что случилось. С Френсис мы расстались, ты сам знаешь, при каких обстоятельствах…, и я и думать забыл обо всей этой истории. Чёрт возьми, да я был уверен, что тайный брак не имеет силы! И, представь себе моё отчаяние, когда мой духовник, которому я рассказал всю эту историю, сообщил мне, что это не так.

— То есть, — медленно произнёс Бэкингем, — ты хочешь сказать, что в то время, как я донимал покойного короля требованиями добиться от родителей леди Френсис согласия на свадьбу, вы в это время уже были женаты?

— Получается, что так, — подтвердил Джон.

Бэкингем театрально возвёл руки к небу.

— Господи! — патетически воскликнул он. — За какие грехи ты решил наградить меня таким родственничком?

— Не расстраивайся, Джорж, — успокоительно заметил Джон. — Не всем же должно везти так, как мне. Лично я своим братом очень доволен.

Джордж, как не старался, но так и сумел сдержать улыбку.

— Ну, и чего же ты хочешь от меня? — уже спокойнее спросил он.

— Чтобы ты поговорил с епископом Кентерберийским[41]. Он должен подтвердить, что брак незаконен или же, в крайнем случае, дать разрешение на развод.

— Не сейчас, — ответил министр. — Развод всегда дурно пахнет, особенно теперь, во время разгара парламентских слушаний. Наберись терпения, Джон. Твоя красавица баронесса от тебя не уйдёт.

Виконт Пурбек покраснел от злости.

— О, я понимаю! Ты хочешь затянуть дело, чтобы расстроить мою помолвку с Эленитой. Но ничего у тебя не выйдет. Я обращусь к Её Величеству и…

— …и сообщишь королеве, что у тебя уже есть законная супруга? — усмехнулся герцог.

Джон хотел что-то сказать, но, не найдя нужных слов, что было сил ударил кулаком по столу, и выбежал из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Не забывай о Тайберне[42]! — крикнул ему вслед Бэкингем. — Английские законы беспощадны к двоеженцам!

Получив в ответ несколько крепких ругательств, герцог снова повернулся к окну. Увидев, с какой нежностью Бутвиль сжимает ручку Генриетты, он заскрежетал зубами, и, схватив со стола колокольчик, бешено затряс его.

— Патрик, сообщи Её Величеству, что мне необходимо немедленно поговорить с ней, — велел он господину Роджерсону, который примчался на его зов. — И, ради всего святого, займи чем-нибудь этого француза… ну, хотя бы ужином или прогулкой в мой винный погреб… там есть великолепная мальвазия. Пусть наш гость упьётся так, чтобы не попадался мне на глаза до самого своего отъезда, который я постараюсь ускорить.

Видно было, что господин Роджерсон был не в восторге от такого поручения. Он громко вздохнул, но поплёлся выполнять приказ.

ГЛАВА 7: «ОПАСНЫЕ ИГРЫ»

Настоятель собора Сен-Жермен Л’Оксеруа — аббат Фанкан был одним из ближайших друзей кардинала Ришелье и одним из талантливейших французских дипломатов XVII века. К своему несчастью, он настолько уверовал в собственную неуязвимость, что, будучи членом иезуитского ордена, дал себя завербовать могущественной протестантской организации — «Чёрные капюшоны» и жестоко за это поплатился. Великий магистр «Молчаливых» (так ещё называли членов этой организации) — Эрнандо де Молина приказал доставить предателя в Лондон, чтобы примерно наказать его за отступничество.

Мы уже знаем, какой эффект произвело похищение Фанкана на Ришелье и отца Жозефа, которые, не догадываясь о двойной игре своего агента, подозревали Бэкингема в его исчезновении. Между тем, сам герцог, желая использовать доверенное лицо кардинала в своих тайных планах, не только добился, чтобы Фанкану сохранили жизнь, но и собирался отправить его обратно в Париж.

— Я принял решение отпустить Фанкана во Францию, — такими словами встретил Бэкингем Генриетту, когда она вернулась с прогулки. — Но ни о каком обмене не может быть и речи! Ришелье незачем знать, что аббат встречался со мной.

— Я тоже так думаю, — согласилась Генриетта. — Но как мы объясним кардиналу его длительное отсутствие?

— А это уже не наша забота. Думаю, священник сам придумает достойное оправдание своему исчезновению. Не в его интересах рассказывать Его Высокопреосвященству о своей связи с «Молчаливыми».

— Хорошо. Но Вы, милорд, так и не признались мне, зачем Вам понадобился господин Фанкан.

— Всему своё время, моя прекрасная королева. Ну, а зачем Вы понадобились кардиналу?

Генриетта усмехнулась.

— Ришелье желает любой ценой сохранить мир с Англией. И поскольку, заговор против кардинала, на который мы с Вами так уповали, по всей видимости, потерпел поражение, я думаю, нам следует принять предложение Его Преосвященства.

— Чёрт возьми, да я и сам желаю сохранить мир! — воскликнул герцог. — Хотя бы потому, что денег на войну придётся просить у парламента, который, по своему обыкновению, наверняка, откажет мне в этой просьбе. И если кардинал оставит в покое ларошельцев, вернёт захваченные английские корабли, перестанет заигрывать с Испанией, и присоединиться к нашему союзу с датчанами и Соединёнными Провинциями, чтобы вернуть Пфальц Фридриху, мужу Елизаветы Стюарт…

— Я, надеюсь, милорд, Вы повремените с обнародованием этих требований, хотя бы до тех пор, пока лорд Монтегю не вернётся в Англию? — перебила его Генриетта, для которой желание министра и дальше следовать своей военной политике было очевидным.