Терновый венок Босильки из Пасьяне - Марина Васильевна Струкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты верно боишься за свою усадьбу и пашни? Бедная Босилька! — Желько с презрением окинул взглядом Данилу.
— Как ты смеешь меня упрекать? Много ли обо мне знаешь? Мой братья были гайдуками, мои родители помогали гайдукам. — Вспылил Данило.
— Об этом я не слышал. — Смутился Желько.
— Когда выезжаешь из Гнилане на запад, ещё виден фундамент большого дома. Там я родился. Оттуда мои братья ушли в горы. Но потом случилась беда…
Данило прерывисто вздохнул, тяжело опустился на скамью и продолжал:
— Мне было семь лет. Вечерело, мать готовила ужин и велела мне достать из подвала кувшин с каймаком. Я взял кувшин, собрался подняться по лестнице, но услышал вверху, в комнатах чужую речь. Мать сызмальства учила меня, как прятаться от злодеев в подвале — там, между бочками было небольшое пространство. Я сжался в своём убежище. А голоса звучали всё громче, потом послышался тяжёлый удар, Я поднял глаза, что-то тёмное просочилось между половицами и стекало в подвал. Я подставил ладонь, и она наполнилась кровью. Ещё один удар и новая струйки крови потекли в подвал.
Османы ушли не сразу. Я слышал, как лязгали крышки сундуков. Убийцы искали поживу. Потом всё стихло. Наверху была ночь, когда я поднялся из подвала. Луна светила ярко, и я увидел на полу два безголовых тела — мою мать и отца. Соседи так и похоронили их. Головы османы унесли с собой и насадили на колья близ дороги, чтобы другие сербы боялись якшаться с гайдуками. Несколько ночей подряд я приходил туда, с ужасом смотрел в безжизненные лица, но не осмеливался снять с кольев. Наконец это сделал кто-то из односельчан и головы оказались в могиле. Вот такие дела. С тех пор я живу в неизбывном страхе.
— Некоторые от такого страха уходили в гайдуки. Мстить. — Сказал Желько.
— А некоторые отуречивались. Я ни то, и не другое. Хочу мирно стариться и беречь семью. Как говорится, народ гайдуков ценит, но в горы за ними не идёт.
Глава девятая. Волчье сватовство
Уже три дня Босилька сидела без еды и воды в своей комнате. В её душе поднимался невольный ропот.
— Неужто родители и братья забыли о ней?
Девушка не знала, что на днях Данило и Мария приходили к воротам поместья, но Санжар заявил, что Босильки здесь нет и пригрозил спустить охотничьих собак. Пытаясь решить всё по закону, Данило снова побрёл в Гнилане за турецкой милостью.
Босилька лежала на полу, не желая принимать от Санжара ничего, даже мягкой постели. В её памяти плыли туманные образы дома и близких, тихой жизни в Пасьяне. Вышитые занавески и улица за окном, смех Стояна, играющего с мальчишками на улице, старшие братья за работой в поле, их молодые жёны — обе носят детей под сердцем, но увидит ли Босилька новорождённых?
Отец, смуглый, с густыми чёрными волосами, где искрилась первая седина, несмотря на свою силу, всегда чего-то опасался. Начиная с утра, он подчинял жизнь суевериям. Вставая с постели, первой опускал на пол правую ногу. Одеваясь, сначала совал руку в правый рукав. Трижды плескал водой в лицо, умываясь. На улице отец, помимо примет, боялся арнаутов, турков, гайдуков, змей и собак. Когда ехал в город, одевался в белое, чтобы сойти за арнаута. Но, проезжая через лес, набрасывал на плечи тёмную овчину, чтобы не напали гайдуки, которые выслеживали арнаутов и османов.
Мать на приметы внимания не обращала, но много рассказывала о том, что было в давние годы. О том, как сербы пытались изгнать османов со своей земли. Как не смирялись под пятой турецкой власти. Мать поведала, как турки схватили сорок прекрасных девушек и погнали их в свою страну. Когда дорога шла по обрыву над морем, все пленницы, сговорившись, схватились за руки и бросились в волны. Грех губить свою душу, но разве не больший грех — предать свою веру, отдаться врагам? Может быть, Господь простил этих несчастных, вздыхала мать.
Босилька продолжала вязать рукавицу для брата, но поняла, что нить кончилась.
— Вот и моя жизнь… — прошептала она, но тут же пришла мысль, что она может распустить рукавицы и начать вязать другие, маленькие, для себя. Тогда ниток хватит до конца вязания. Странное чувство охватило её. Связать для себя, значит, верить, что рукавицы пригодятся, что выйдет она со двора, ставшего тюрьмой. И будет Рождество, колядки. Нет, довольно тешиться надеждами, они точат душу, делают её слабее, словно древоточцы, пожирающие ствол живого дерева.
Её внимание привлекли громкие голоса — в одной из соседних комнат пировали. Утром она слышала конский топот и ржание во дворе, должно быть, к Санжару прибыли друзья или его дядя Али. Сейчас они ели и пили.
Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Санжар. Он был пьян, в домашней одежде. Белая рубаха расстёгнута. На бледной груди заметен старый шрам. Глаза налиты кровью.
— Как ты похудела, Босилька. Своей глупостью губишь себя и меня. Довольно упрямиться!
Он сел на пол рядом с ней, заглянул в глаза. Босилька попыталась встать, но Санжар крепко обнял её за талию.
— Отпусти! — Рванулась девушка.
— Ох, какая ты горячая.
Санжар бросил её на пол и навалился, целуя лицо и шею. Он пытался сорвать одежду девушки. Босилька сопротивлялась, но силы были не равны.
— Дядя Али прав, так надо усмирять сербских красавиц. — Бормотал он.
Босилька на ощупь нашла сумку с вязанием, выхватила спицу и с размаха воткнула её в бедро арнаута.
— А! Тварь! — Вскрикнул Санжар, отшатнулся, сел, схватился за бедро, взревел:
— Стража!
Но сначала в комнату ворвался Али.
— Я предлагал прежде связать её! Давай сделаем так.
Босилька встала и молилась про себя. Вбежали слуги.
— Я больше не хочу эту девку! — Рычал Санжар.
— Отдай её страже, пусть потешатся и убьют. — Бросил Али.
— Нет! Не досталась мне, значит, не достанется никому! — Санжар поднялся, шатаясь, по штанине текла кровь. Выходя из комнаты, он обернулся. — Я превращу твою жизнь в ад. Я сломаю твою волю, ты отречёшься от своей нелепой веры, от разбойного племени, от семьи, от имени. Иначе не жди пощады. Больше никаких уговоров и подарков! Вынесете из комнаты всё, пусть спит на досках. Даже хлеб и воду не предлагайте.
Волчье сватовство арнаута длилось месяц.
Глава десятая. Рассвет над Пасьяне
Красное солнце встаёт над долиной, полной
