Кинокомпания Ким Чен Ир представляет - Пол Фишер

Если бы северокорейцам разрешили узнать то, что знает весь мир, они обнаружили бы, что на самом деле Ким Чен Ир родился 16 февраля 1941 (а не 1942) года, в советском гарнизоне неподалеку от Хабаровска, километрах в восьмистах к северу от горы Пэкту-сан. Дату поменяли, чтобы дата рождения сына гармоничнее сочеталась с датой рождения отца: разница получилась ровно в тридцать лет. Корейцы традиционно почитают пятилетние годовщины: 1942 год красивее 1941-го, а тридцать лет лучше двадцати девяти. (Эту деталь ввели в 1982 году, а до того годом рождения официально считался настоящий 1941-й; чтобы перезапустить календарь, Центральное телеграфное агентство рекомендовало корейскому народу праздновать сороковой день рождения Ким Чен Ира два года подряд, словно так и надо.)

Его отец Ким Ир Сен родился 15 апреля 1912 года в деревушке на юго-западной окраине Пхеньяна. В семнадцать лет он был впервые арестован – за создание местного марксистско-ленинского кружка, агитировавшего против японцев. Его бросили в тюрьму, переломали ему пальцы. Когда отпустили, Ким Ир Сен в Гирине, на северо-востоке Китая, примкнул к партизанскому отряду, сражавшемуся за независимость Кореи. Ким Ир Сен был харизматичен и пылок, из простых, прирожденный командир. Годами он возглавлял спонтанно сложившуюся банду корейских сопротивленцев (никакой «Корейской народно-революционной армии» на свете не существовало). Пара его набегов на деревни, находившиеся под контролем японцев, попали в газеты, и японский губернатор Кореи в конце концов назначил за голову Ким Ир Сена пристойную награду. В 1935 году, спасаясь от поимки и верной гибели, Ким Ир Сен бежал из Кореи и вместе со своим отрядом влился в китайскую армию. В Китае он более всего прославился своеобразными методами вербовки (например, восполнял потери в рядах, похищая корейских мальчишек подходящего возраста) и мафиозным рэкетом, который навязывал местным крестьянам, собиравшим женьшень и возделывавшим опийный мак. Однако японцам Ким Ир Сен ощутимого вреда не нанес, к 1940 году сменил грубый партизанский камуфляж на новенькую форму красноармейца и стал командиром батальона 88-й отдельной стрелковой бригады 25-й армии РККА.

Жена Ким Ир Сена и мать Ким Чен Ира при партизанском отряде работала по хозяйству. По всеобщему мнению, Ким Чен Сук умела за себя постоять.

Она прославилась тем, что однажды якобы спасла жизнь Ким Ир Сену, когда они попали в засаду: заслонила его собой и пристрелила двух японцев. Сражалась она, как утверждают официальные документы, «свирепо». Она была не то чтобы красива, но эффектна – миниатюрная, с длинными ресницами, загорелая, поскольку целые дни проводила на солнце. Одна ее товарка, Ли Мин, делившая с ней жилье, вспоминает, что Ким Чен Сук была умна и великодушна. Сам Ким Ир Сен в мемуарах пишет, что жена его была заботлива, нежна и самоотверженна. Отношения у них были традиционно иерархические.

Ребенок, родившийся в феврале 1941 года, как и все дети, появившиеся на свет в советском гарнизоне, получил русское имя. Спустя два года у мальчика Юры – Юрия Ирсеновича Кима – родился младший брат Шура, а в 1946 году – сестра Гён Хи. Из всех троих только она родилась в освобожденной Корее – освобожденной, заметим, Америкой и Советами, а вовсе не Кимом. Ей русское имя уже не требовалось.

Ким Ир Сен никогда не сражался с японцами на горе Пэктусан, как утверждается в истории о рождении его сына, и отнюдь не возглавлял освободительное движение на родине: его приписали к советскому гарнизону в Хабаровске, на русском Дальнем Востоке, где он и пересидел бои. А Ким Чен Ир в десять лет не получал ключей от страны (или, точнее, пистолетов). Никто и не помышлял о том, что он станет отцовским преемником, пока ему не перевалило хорошо за тридцать. Ким Чен Ир был избалованный и бестолковый юнец, не служил в армии, не блистал ни в номенклатуре, ни в экономике, не выигрывал выборов и не выступал защитником северокорейского народа – даже его голос народ впервые услышал лишь спустя пятнадцать лет после того, как Ким Чен Ир взял в свои руки бразды правления страной. Однако у Юры Кима было развито чутье на нарратив: он тонко постигал мифотворчество и его могущество, драматургию и ее воздействие на умы. А впитал все это, штудируя отнюдь не политику, религию или историю.

О нет. Все, чему научился, и все, что затем создал в Северной Корее, Ким Чен Ир узнал из кино.

5. Первые любови Ким Чен Ира

Ким Чен Ир влюбился в кинематограф в раннем детстве, когда родители взяли его с собой на только что открывшуюся в Пхеньяне «Корейскую киностудию». В первые годы после раздела Кореи два государства конкурировали друг с другом во всем, в том числе и в кино, и наперегонки снимали первый послевоенный фильм «освобожденной» Кореи. Северокорейцы проиграли гонку, когда на Юге в 1946-м вышел «Ура свободе» Чхве Ён Гю, но с легкостью выигрывали битву за качество. Южнокорейские фильмы снимались независимо, тяп-ляп и зачастую примитивно, а Ким Ир Сен все кино, выходившее в Северной Корее, поставил под контроль властей, поскольку оно должно было служить официальной витриной государства. «Из всех искусств, – говорил Ленин, – для нас важнейшим является кино», и с этим тезисом Ким Ир Сен был согласен. По примеру Советского Союза, он постановил, что кино должно стать ядром «идеологического руководства» страной, и вверил его попечению новообразованного Отдела пропаганды и агитации Трудовой партии, центральной руководящей структуры Северной Кореи. Под опекой Москвы, предоставившей и финансирование, и специалистов, обучавших северокорейцев киноискусству, Ким Ир Сен создал Национальный центр кинопроизводства и Комитет по делам театра и кино, которые составили основу аппарата, заведующего кинематографом, и подчинялись агитпропу В задачи им вменялось создание северокорейской киноиндустрии; первый северокорейский фильм должен был называться «Моя родина».

Маленький Юра любил визиты на «Корейскую киностудию» и ездил туда с матерью и отцом при любой возможности. Может, его, как всякого ребенка, просто зачаровывал этот гигантский кукольный дом, а может, уже влекли соблазны тотального контроля над страной и ее населением. Или, может, кино открыло замкнутому мальчику тайную дверь в бесчисленные миры, так не похожие на его собственный, и подарило некую свободу. Так или иначе, киностудию Юра обожал.

«Моя родина» стала легендой северокорейской культурной истории – не в последнюю очередь потому, что она, как утверждает пропаганда, продемонстрировала первые признаки кинематографического гения Ким Чен Ира. Часто рассказывают историю о том, как Юра в нежном возрасте семи лет пришел на предпоказ и, точно юный Иисус в храме, принялся раздавать ЦУ кинематографистам. «В фильме присутствуют зимние сцены со снегопадом, – гласит официальная версия. – Посмотрев их, [Юра] недоверчиво покачал головой и сказал сотруднику киностудии, что не понимает, отчего [вокруг персонажей] густо падает снег, а на голове и плечах у них снега нет… Сотрудник от стыда невольно покраснел… [Юра] заметил, что комбинированные кадры сделаны неудачно». Он даже отметил, что фальшивый снег явно сделан из ватных шариков – на его взгляд, «слишком топорно». Благодаря юному вундеркинду, неудавшиеся сцены до премьеры успели переснять как должно. (Стоит упомянуть, что советские кинематографисты, контролировавшие съемки, снимали погодные эффекты уже десятилетиями, а еще в 1925 году Чаплин в «Золотой лихорадке» выдавал за снег не вату, а соль и муку.)

«Моя родина» вышла в 1949 году; в ней повествуется об освобождении Кореи – не союзниками, не Красной Армией, но исключительно силами корейских партизан и их незримого вождя Ким Ир Сена. Этот фильм породил фиктивную «Корейскую народно-революционную армию» и положил начало мифу, который впоследствии станет государственной доктриной. Мало того что Ким Ир Сен выгнал японцев из Кореи, утверждалось в «Моей родине», – никому другому это было и не под силу. Благодаря поддержке советских кинематографистов фильм получился с технической точки зрения гораздо прогрессивнее всего, что выходило на Юге. И все технические ресурсы были брошены на восхваление Ким Ир Сена, победителя японских угнетателей и освободителя корейского народа.

Фильм пользовался огромным успехом у зрителей, которые смотрели его в основном в «кинопередвижках», разъезжавших по северокорейской глубинке с пленкой и проектором. Для многих корейских крестьян кино еще было в новинку, и народ в нетерпении валом валил на сеансы. Многие, особенно в деревнях, в жизни своей не видали движущихся картинок, не говоря уж о картинках, которые рассказывали их историю – или, говоря точнее, предпочтительную ее версию. Фильм задевал те струны корейской души, что отчетливо вибрировали после десятилетий убожества и угнетения. В фильме не было реальности, не было коллаборационистов, не было мучительного унижения от того, что страну освободили советские войска и союзники, а не собственный народ, – зато в нем была ровно та фантазия, в которую этот народ хотел верить. И на этой фантазии Ким Ир Сен будет строить свою диктатуру еще не одно десятилетие.