Друг - Б. Седов

Сигарета, которую Иван мял в пальцах, лопнула… Он с недоумением посмотрел на черные крошки табака, потом налил себе еще водки. Открыл банку «Доктора». За окном колыхалась блестящая листва, в холодильнике лежала мертвая яичница. Иван выпил и запил «Доктором», вытащил из пачки новую сигарету.

Что же все-таки Славка делал на платформе станции Ручьи в полночь? Как его убили? И – главное – почему? Мягкий и интеллигентный Вячеслав Германович Мордвинов просто не мог иметь врагов. Во всяком случае, таких врагов, которые решают вопросы кровью… Тогда – что? Случайность? Возможно. Вполне возможно, что так… например, как сегодня у магазина. Но все равно остается вопрос: что делал сорокалетний, солидный, семейный кандидат наук на платформе железнодорожной станции? Тем более, в такое позднее время, почти ночью… И отмахнуться от этого вопроса нельзя. Не получится.

Более того: интуитивно Таранов понимал, что появление Славки на этой чертовой платформе и его смерть связаны между собой… вот только как? И чем, интересно, располагает на сегодняшний день следствие? Кто, кстати, его ведет: территориалы или транспортники?

Нужно будет выяснить у Лиды и встретиться со следаком. Возможно, они что-то уже накопали…

Иван докурил сигарету, встал и распахнул дверь холодильника. Мертвечина никуда не делась. Она все так же лежала на тарелке с золотым ободком. Он взял ЭТО и вместе с тарелкой выбросил в пакет для мусора… как будто это могло что-то изменить.

Потом он сделал глоток воды из горлышка и пошел в ванную. Снял одежду и сел на край ванны с баночкой «Доктора Пеппера» в руке. Пока ванна наполнялась водой, он рассматривал свое отражение в зеркале: угрюмый сорокалетний мужик с невыразительным лицом. Короткая седая стрижка… и два шрама на левой стороне тела: пулевой и осколочный. Пистолетная пуля от «маузера» модели «712» сохранилась и лежала сейчас в коробочке вместе с наградами. Пока Таранов кантовался в лазарете советского научно-исследовательского корабля «Академик Петров», один из членов экипажа – ювелир-любитель – оправил ее в серебро. Так вот – в серебре, на цепочке – остроносую маузеровскую пулю калибром «семь, шестьдесят три» Таранову и подарили перед выпиской. Вот, дескать, СУВЕНИР… носи на память. Он носить не стал, положил в коробочку к наградам.

Ванна наполнилась водой. Он влез и лежал несколько минут с закрытыми глазами. Навалилась страшная усталость – эта последняя неделя перед отпуском выдалась совершенно чумовая: командировка, неожиданная смерть Славки, передача дел Крамнику, организация похорон… Хорошо начинается отпуск. Толково… Э-э-х! Моя Марусечка, танцуют все кругом…

Он встал, включил душ и, постепенно заворачивая кран, довел воду до ледяной. Потом растерся полотенцем и голый прошлепал в кухню. Сделал глоток водки, завинтил крышку на бутылке и убрал ее в холодильник.

Часы на стене показывали, что уже начался понедельник.

Иван лег в постель. Мокрая чешуйчатая шкура монстра за окном шуршала. Чудовище шевелило боками, ворочалось.

Завтра с утра позвоню Лиде и узнаю, кто ведет дело, подумал Таранов. Может, что-то они нарыли.

А потом он уснул. «Ирокез» в ту ночь не прилетел.

Утром его разбудили воробьи. Ярко светило солнце, в приоткрытую балконную дверь влетал воробьиный гомон. На часах было почти восемь.

– А, бродяги, – привычно сказал Таранов, – кормлю вас, кормлю, а вы в ответ только гадите.

Воробьи привычно выслушали. Они держали головенки несколько набок и смотрели черными блестящими глазами. Таранов принес банку с пшеном, насыпал… потом сидел смотрел, как они клюют. Во рту после выпитого вчера было сухо, хотелось пить. Он надел халат, прошел в кухню и поставил чайник, включил радио. Потом пошел в ванную бриться.

Когда вернулся, зазвонил телефон. Звонила Лида, просила отогнать Славкину «двойку» в гараж… поможешь, Таран?

– Хорошо, – сказал он, – через час буду у тебя.

Лиду он не любил. За жадность, глупость и склонность к истерике. Безусловно, семнадцать лет назад, когда начинался у них со Славкой роман, она была красива. Она и сейчас красива. Уже тогда она была стервой и в подающего надежды Славку вцепилась – будь здоров! И не ошиблась – в тридцать лет Славка стал кандидатом наук, работал по какой-то там очень важной и перспективной теме. В составе группы ученых был приглашен для встречи с Генеральным Секретарем ЦК КПСС товарищем Горбачевым М. С., получил хорошую трехкомнатную квартиру. Это было в самом начале 91-го… И все к черту пошло – под откос. Славкина работа стала на хрен никому не нужна – оборонка! А у России и врагов-то нет, одни друзья со всех сторон. Вон сколько они нам тогда гуманитарной помощи присылали: и «сникерсы», и презервативы, и ношеные портки. Не нужна оборонка, нужна конверсия.

Сбережения у благополучной семьи Мордвиновых были, но инфляция превратила их в пыль. Это было только начало… дальше – больше. Одежонка и обувь имеют свойство изнашиваться, бытовая техника – ломаться, да и машинка становилась все старше. Хорошо – у Славки руки золотые, все может сам: начиная с заплатки на обувь и кончая регулировкой дифференциала в заднем мосту. Но это положения не спасало, семья потихоньку скатывалась к бедности. Некогда весьма приличная Славкина зарплата могла вызвать только смех… или, вернее, слезы.

Вот тогда-то Лида и проявила себя во всем блеске. Ежедневно Славка выслушивал упреки, слушал рассказы, сколько зарабатывает муж Верки, а сколько хахаль Элки… не то что некоторые кандидаты! Привыкшая жить по относительно высоким стандартам, Лидия Викторовна очень болезненно переносила нынешнее свое положение. Она упорно не понимала, что мягкий, интеллигентный Славка никогда не сможет спекулировать. А другого способа заработать в то время просто не существовало. Славка Таранову не жаловался – не тот человек, но шила-то в мешке не утаишь, все равно что-то прорывалось.

А Лида пилила, пилила, пилила… В какой-то момент Мордвинову «повезло» – его пригласили работать в частную фирмочку, занимавшуюся ремонтом западной бэушной бытовой техники: швейных и стиральных машин, прочей дребедени. Весь этот хлам закупался по бросовой цене в Швеции и Финляндии, здесь «доводился до ума» и шел в продажу у нас уже по совсем другой цене. Славка пахал в фирмочке по вечерам и в выходные. Домой каждый день приходил около полуночи. Но – зарабатывал. Платили в полуподпольной фирмочке еженедельно, неплохо и, самое главное, в валюте. Лида доллары и марки складывала в коробочку, копила на что-то. Славка похудел, с лица спал, но как-то повеселел даже. А потом, когда Лида подкопила, она… вложила все деньги в «МММ». Может, и не в «МММ», а в нечто подобное. Сути дела это не меняет, результат тот же.

А тут и фирмочка, где Славка калымил, лопнула. Когда стало очевидно, что «МММ» – нет проблем», Лида закатила грандиозный скандал и во всем обвинила Славку. Потому что он не мужик, слизняк и тряпка… В тот день Таран и Морда капитально напились в славкином гараже.

Так все и продолжалось. Славка работал в своем полупомершем НИИ, по вечерам бомбил на машине. Опыт, знания и талант инженера никому не были нужны. Он возил по вечерам пьянь, «бизнесменов», обкурившихся сопляков, проституток, торгашей с рынков. «Заряжать» пассажиров он не умел, а они точно чувствовали, что извозчик из интеллиге-еентов… платили по минимуму. Или не платили вовсе.

Так все и продолжалось. До вечера на платформе станции Ручьи…

…Таранов нажал спелую рябинину звонка, за черной дерматиновой дверью раздался гонг: данн-дон-н-н. Дверь открыла Лида. Без косметики, в неопрятном халате, в шлепанцах с розовыми помпонами.

– Доброе утро, – сказал он.

– Привет. Проходи, не разувайся, я не прибиралась еще.

Он вошел, закрыл за собой дверь.

– Кофейку? – спросила Лида.

– Спасибо, – сказал он и прошел в кухню. Но там присесть было негде – и на столе, и на табуретке, и в мойке стояли груды немытой посуды. Из тарелки со студнем торчали несколько окурков.

– Ты в комнату пройди, – сказала Лида. – Я сейчас.

Он встал и прошел в комнату. Здесь тоже был бардак. Таранов присел у торца стола, поставил локти на скатерть, покрытую пятнами, крошками. Вчера в доме прошли поминки, но почему-то казалось – разгул. И только занавешенное темной тканью зеркало и одиноко стоящая стопка с водкой да куском черного хлеба сверху говорила о другом. На спинке стула висел розовый бюстгальтер… Этот ПРЕДМЕТ был неуместен здесь, рядом с поминальной стопкой и черным хлебом. Почему-то стало очень обидно за Славку, противно.

Вошла Лида, внесла две чашки с дымящимся кофе, села напротив.

– Ты, Таран, сколько сахара кладешь? – спросила она.

– Все равно, – ответил он, пожимая плечами.

– Я тебе как себе положила – три ложки.