Морская раковина. Рассказы - Хосе де ла Куадра

— То есть как это — примазался?! Да вы еле-еле меня упросили!

— Мы?! Еще чего!

— А то кто же?!

И все весело рассмеялись.

— А Редентора Миранду мы подобрали на празднике святого Андреса в Бока-де-Канья.

— Вернее, в болоте Сапан.

— Словно каймана.

И они снова захохотали.

— Тебя, Пьедраита, мы встретили в Дауле, на празднике святого Чудотворца. Ты пришел из Дос-Эстерос в поисках работы.

— Да… В тот год сошлись две зимы… Тогда умерла мать моего мальчика… Я остался один, и мне было очень плохо в деревне…

Он помрачнел от тяжелых воспоминаний.

Потом продолжал:

— Как раз в тот день в Дауле меня избили… Со мной поступили так же бесчестно, как с Камилой Мартине, Рыжей Кобылкой!.. Я никогда не водил компании с моим двоюродным братом Томасом Масиа, а в тот день, когда я собирался уезжать, он встретил меня и сказал: «Послушай, ты, рожа, хватит нам ссориться, давай будем жить мирно». — «Ну что ж, рожа, очень хорошо», — ответил я (мы так друг друга называли — «рожа») и протянул ему руку… Он сейчас же пригласил меня распить бутылочку к метису Педро… И там меня здорово отделали… С тех пор у меня этот кашель… Ну, да ничего, я еще вылечусь! Обязательно вылечусь!

Мануэль Мендоса перебил его:

— Я все время твержу тебе об этом, кум. Кашель у тебя не проходит, а против него есть средство. Ты должен поехать в Сан-Доминго-де-Колорадо, тамошние индейцы вылечат тебя.

— Этим летом я поеду.

И так повторялось из раза в раз. Каждое лето Рамон Пьедраита собирался поехать лечиться от своего кашля в горы Колорадо… Каждое лето… Но так и не поехал… Так и не побывал там… Он поехал в другое место…

— С братьями Аланкай мы познакомились в Бабаойо, тоже на празднике.

— Да-да!

Братья Аланкай жили раньше в горах, в провинции Боливар. Их история несколько отличалась от истории их товарищей…

Хосе и Сегундо Аланкай были уроженцами Гуаранды и с детства работали в больших поместьях в услужении у местных касиков. В поисках лучшей доли они убежали в Лос-Риос, им удалось заключить контракт в одном из лесных хозяйств.

В те времена законы в стране были суровыми, за долги сажали в тюрьму.

Оба брата, к их удивлению, за год тяжелой изнурительной работы так и не смогли скопить денег. Раздетые и полуголодные, они еще задолжали хозяину по сто сукре каждый.

Испугавшись тюрьмы, они вновь убежали и вернулись в свои родные горы в надежде, что там им повезет все-таки больше, чем на равнине.

Но их дела шли все так же, если не хуже.

Совсем запутавшись, они удрали в третий раз и направились в Риобамбу.

На их счастье, страна была охвачена гражданской войной, в казармах не хватало людей.

Братья завербовались в солдаты. Начальник корпуса оказал им поддержку, когда гражданские власти вызвали их в суд по жалобе бывших хозяев.

Таким образом они отделались от неприятностей. Рабство военное освободило их от рабства феодального, от власти землевладельцев. И кнут, взвивавшийся над лафетами пушек и опускавшийся в армейских конюшнях под ритмичную дробь барабана, спас их от кнута еще более грозного, удары которого раздавались в погребах и загонах асьенд безо всякого музыкального сопровождения, если не считать тяжелого дыхания надсмотрщика…

Братья Аланкай воевали.

Они получили легкие раны и тяжелую, гнетущую усталость, такую большую, что вдруг почувствовали безразличие ко всему на свете, даже к самой жизни, которая не стоила ни гроша.

Они смутно понимали это, но не могли выразить: ощущение походило на глухую ноющую боль где-то в глубине живота, когда человек не в состоянии точно указать, где болит.

Прошло много времени, прежде чем парни пришли в себя, но что-то изменилось в них навсегда.

Во время мирных солдатских будней они начали заниматься музыкой, учить ноты. Вскоре оба стали довольно хорошо играть на духовых инструментах. Им под силу были даже самые трудные пьесы, причем разучивание шло очень быстро, а несложные вещи они играли с листа.

Их зачислили в оркестр подразделения.

В то время играть в оркестре было почти привилегией, и солдаты оспаривали друг у друга право заниматься музыкой.

Братья Аланкай завели себе возлюбленных среди индейских девушек, которые навещали лагерь. Их подружки вместе с другими солдатскими женами следовали за батальоном с места на место.

Оба чувствовали себя почти счастливыми: они ездили по стране, посещали разные города, встречались с новыми людьми.

Харчей им хватало, у них были женщины, в кошельке водились денежки и было во что одеться; работа не слишком обременяла их, они выполняли ее даже с удовольствием. Чего же еще?

Но в эту тихую жизнь неожиданно вторглась весть о новой революции.

Казарма не сделала их военными, в памяти обоих навсегда осталось тяжелое, неизгладимое воспоминание о прошлой кампании.

Поэтому они дезертировали, как только был получен приказ о выступлении.

На всякий случай они прихватили с собой два инструмента: первые попавшиеся под руку флейту и баритон. В качестве компенсации братья оставили товарищам своих жен.

Потянулись долгие месяцы скитаний по горам. Затерянные в глуши, оборванные и голодные, братья все же были довольны, что избежали всех опасностей и злоключений, которые несла с собой кровопролитная гражданская война.

В индейских деревушках, в поселках пеонов бывшие военные музыканты играли на флейте и баритоне, подыгрывая друг другу как придется. Потом собирали жалкие монеты.

Они стали почти нищими.

Однажды в Бабаойо они повстречались с бродячим оркестром, которым в то время руководил Насарио Монкада Вера.

Он предложил им присоединиться к оркестру, и братья Аланкай приняли это предложение с величайшей радостью.

Несмотря на то что оба они лучше всех других разбирались в музыке и нотах, помогали остальным и могли дирижировать, управление оркестром навсегда сохранилось в руках Насарио Монкада Веры, — правда, все распоряжения отдавались с согласия старика Мендосы.

Монкада Вера родился в окрестностях Коне и говорил, что его семья родом из Ягуачи, отважные жители которого воевали на стороне генерала Монтеро[9], принимая участие во всех его авантюрах и умножая его славные дела. Монкада Вера утверждал, что только в одном сражении участвовало не менее семи Монкада, входивших в знаменитую кавалерию генерала.

— Мне не пришлось этого увидеть… Как раз тогда, во время осады Ягуачи, у меня случилась беда с рукой… Меня ранило… В руку попала пуля…

Действительно, Насарио Монкада Вера был инвалидом, одна рука у него была очень сильно изуродована, что доставляло немалые трудности при игре на инструменте.

— Раньше я играл куда лучше, я ведь тоже из военных музыкантов, как и братья Аланкай…

Монкада Вера рассказывал, что в битве при Ягуачи, уже раненный, он спрятался от преследователей под алтарем святого Хасинто в местной церкви ы провел в этом убежище два дня.

— Нас травили, как лисиц… Хватали и убивали прямо на месте, прикладом… Ужас что творилось!.. Ты вот, Мендоса, хоть и хвалишься, что ничего не боишься, а уж тут бы наложил в штаны…

Казалось, что у них с Мендосой были свои счеты, потому что они часто подкалывали друг друга.

Старик отвечал:

— Ты не тяни, говори прямо! Уж как-нибудь я с тобой справлюсь!

Оба смеялись, и на этом все кончалось.

Про Насарио Монкада Веру шепотком рассказывали темные истории.

— Он был жуликом.

— Он сидел в тюрьме в Гуаякиле.

— Но это за политику.

— А на Галапагосах? Почему он сидел там?

— За воровство!

— Да нет!

— Потом у него было судебное дело…

— А почему его не засадили?

— Вы не знаете? У него был ловкий адвокат… Когда начался суд, адвокат надоумил Монкаду «умереть» и представил в суд свидетельство о смерти, полученное в Бабаойо… Его зовут не Насарио… Фермин, вот как его зовут… А теперь он твердит, что Фермином звали его брата, который умер… Но мы-то уж знаем!..

— Да-да…

Во всяком случае, Насарио Монкада Вера много рассказывал о своем прошлом, но иногда что-то путал.

Он кичился своим происхождением, и старик Мендоса всегда использовал эту слабость.

— Все жители Ягуачи, приятель, все они… воры…

— Врешь!

— А пословица? От нее никуда не денешься! Что говорит пословица? «Иди воровать в Ягуачи»… Есть такая пословица или нет?

— Не выводи меня из себя, Мендоса!..

В другой раз Монкада Вера хвалился своими земляками, крестьянами, жившими на берегу реки; когда-то они были грозными пиратами:

— Черт возьми, какие это были парни!

Насарио Монкада Вера знал горы лучше всех остальных, он знал их так же хорошо, как сам Мендоса.