Литературная Газета 6258 ( № 54 2010) - Литературка Газета

викторианская тишь.

В России не много таких

насчитаешь эпох

Прохладно-отрадных,

и чудится в этом подвох.

И кажется, что-то вот-вот

возмутит эту гладь.

Не выпить ли нам

за военные астры опять?

В виду неизвестно

каких предстоящих обид.

Нам Блок удивится,

и нам Мандельштам не простит.

Второй бы ушанку,

а первый с себя свитерок

Стянул через голову –

лишь бы морской ветерок

Ласкал его, гладил на фоне

притихшей страны.

Вот только всё реже стихи

почему-то нужны.

(Знамя, 2008, № 7)

Друг мой, не показалось ли тебе, что имена Блока и Мандельштама выглядят в данном контексте крайне неуместно? Положим, самого Кушнера нынешняя «вегетарианская, викторианская тишь» умиляет (хотя зверств и беззаконий в ней предостаточно; имеющий глаза да увидит). Но для чего приписывать свои личные настроения другим людям? И кому! Блоку с Мандельштамом! Ведь это отзывается глянцевым туристическим постером и ресторанным меню. («Омар Хайям писал: «Бутылка красного вина, сборник стихов и ломтик хлеба – ничего большего я не желаю». Но нам думается, что он не отказался бы от бараньих котлет нашего гостеприимного заведения…», – это я прочитал в меню одного из литературных кафе.) И надо ли после лукаво сокрушаться, что «вот только стихи почему-то всё реже нужны»?

В «старомодном европеизме» поэзии Кушнера есть что-то неестественное. В этом «алтаре Аполлона» нет дионисичности, грозной стихии, романтической метели – не потому, что её здесь вообще не может быть (или не должно быть), а потому, что её отсюда вынули насильственно. Из боязни («кабы чего не вышло»).

Мне думается, что «старопитерцы» переоценили акмеистскую «тоску по мировой культуре». Избыток «мировой культуры» вреден (как вреден любой избыток).

«Младопитерцы» пытаются исправить этот перекос – разными средствами и с различным успехом.

Более всего мне интересен опыт литературной группы «Камера хранения». По своему формальному статусу эта группа – питерская лишь наполовину. На ту половину, которая живёт в Петербурге (вторая половина основателей и авторов «Камеры хранения» ныне пребывает за границей – в основном в Германии). Но это не столь существенно, поскольку все поэты «Камеры хранения» – и по эту сторону границы, и по ту – работают в рамках «питерской поэтической школы».

Принимаю в этом опыте я не всё. К примеру, «Камера хранения» чересчур открещивается от всего советского, что иногда приводит к конфузам. Так, Ольга Мартынова недавно насмешила всех, невпопад закричав: «Призрак бродит по России, призрак соцреализма!»

За творчеством двух главных авторов «Камеры хранения» – Олега Юрьева и Валерия Шубинского – я слежу давно. Эти поэты входят в число моих любимых.

Вот стихотворение Олега Юрьева – не самое яркое, но очень типичное, показательное.

Истолчённая мгла просыпается

сквозь решётку в стеклянном огне –

это птица-игла просыпается

и летит к истончённой луне.

Растворяется блещущий зрак –

растворяется свищущий мрак.

Здравствуй, мгла моя, ясная, зимняя,

здравствуй, ночи светящийся шар –

это птица-игла-Полигимния

возвращается в белый пожар.

Зелен ветер на снежном плацу –

ловит волк роковую овцу.

Между прочим, это пейзаж: зима, увиденная сквозь ночное морозное окно (Юрьев – очень пейзажный поэт, мастер причудливо-изысканной светописи).

…Тонкая лунная игла в окне сначала становится птицей, а затем – Полигимнией. Стихия света заключена в кристаллическую структуру «античной оптики». «Натура» не изымается из «культуры» (как у Кушнера); «натура» впаяна в «культуру». И «культура» – не что иное, как заледеневшая «натура» («так ярый ток, оледенев, над бездною висит»).

Валерий Шубинский многим похож на Юрьева – но его поэтика чуть гибче, мобильнее. Шубинский отходит от торжественной, роскошной, цепеняще неподвижной барочности Юрьева – то в прихотливое визионерство (что удивительно: рассудительный критик Шубинский в своих стихах – маг-сюрреалист и едва не психоделик), то в сюжетность, то в историософию, то в саднящую социальность.

Лично для меня поэзия Валерия Шубинского являет собой эталон должной пропорции «сложности» и «простоты». Она сложна – но не до зауми; она проста  – но не до тривиальности. Стихи Шубинского разгадываешь, но понимаешь.

Вот как Валерий Шубинский сопоставляет две столицы – Москву («Нижний город») и Петербург («Верхний город»).

Нижний город – золото и дёготь,

Верхний город – ветер и гранит.

Нижний скажет: полон я цветами,

Лицами, дворами и дождём.

Верхний город шевельнёт мостами,

Улыбнётся старческим лицом.

Позволю себе не согласиться – не такое уж старческое лицо у Петербурга. Ведь в нём живут и творят столько замечательных поэтов: Глеб Горбовский и Виктор Соснора, Александр Миронов и Дмитрий Григорьев, Алексей Пурин и Алексей Машевский, Илья Кучеров и Игорь Булатовский…

Так что Петербург не только был, но и доныне остаётся городом поэзии. Своеобразной поэзии…

Твой Кирилл

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Без лишних слов и красивостей

Литература

Без лишних слов и красивостей

ИСАКОВСКИЙ – 110

Михаил Васильевич Исаковский (1900—1973) никогда не стремился стать тем, кого сейчас называют поэтами-песенниками, но его стихи с их певучим, истинно народным ладом имели необыкновенную притягательность для композиторов. Первая песня на стихи Исаковского («Вдоль деревни») прозвучала по радио ещё в 1925 году, а в 30-е годы произошёл настоящий прорыв, и каждая новая песня была популярнее предыдущей: «Дан приказ: ему – на запад…» («Прощание»), «Дайте в руки мне гармонь…» («Провожанье»), «И кто его знает», «Шёл со службы пограничник» и, конечно, знаменитая «Катюша».

Любопытно, но начало знаменитого стихотворения-песни «В прифронтовом  лесу» (1942) очень напоминает японскую классическую поэзию с её «кинематографической» композицией:

С берёз, неслышен, невесом,

Слетает жёлтый лист.

Старинный вальс «Осенний сон»

Играет гармонист.

Словно в танка или хокку, главные герои – бойцы на привале – появляются не сразу: сначала мы видим берёзовый лес, кружащийся лист, слышим вальс… В стихотворении «Огонёк» (1942) Исаковский неназойливо, не прибегая ни к каким словесным ухищрениям, делает огонёк «на окошке на девичьем» символом всей родины:

И врага ненавистного

Крепче бьёт паренёк

За Советскую родину,

За родной огонёк.

Превосходен при всей своей лаконичности деревенский пейзаж в песне об одинокой гармони («Снова замерло всё до рассвета...»,  1945):

Снова замерло всё до рассвета,

Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.

Только слышно – на улице где-то

Одинокая бродит гармонь.

Для стихов Исаковского характерны афористичность, простота: «Я на свадьбу тебя приглашу, А на большее ты не рассчитывай», «Люби ж, покуда любится, Встречай, пока встречается», «Хороша страна Болгария, А Россия лучше всех».

Но одно из лучших его стихотворений – это, безусловно, «Враги сожгли родную хату…» (1945). Здесь нет ни лишних слов, ни красивостей, но за каждым словом – судьба, и судьба не отдельного человека, а всего народа.