Как жили византийцы - Г Литаврин

Эпитет "порфирородный", т. е. рожденный в Порфире, особом здании дворца, означал, что родители василевса занимали тогда императорский трон, и, следовательно, у "порфирородного" имелись права, которые если не юридически, то в силу обычая, давали ему ряд преимуществ перед "непорфирородными". Из 35 императоров IX-XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в. порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. - около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол всходили лишь двое непорфирородных. Вместе с консолидацией класса феодальной аристократии медленно и с трудом утверждался принцип наследственности императорской власти. Ее носителем мог быть только представитель этого класса - и не по положению, а по самому рождению: с 1081 г. по 1453 г. выходец из иной среды не занимал престола ни разу. В рассматриваемый здесь период (IX-XII вв.) только что отмеченный процесс еще не завершился. Каждый василевс, вступив на трон, прилагал все усилия к тому, чтобы утвердить свое право передать власть по наследству (порфирородный ребенок, потеряв отца в детстве, редко сохранял ее).

*

Быт императора, обставленный с особой пышностью, преклонение перед ним подчеркивали пропасть, отделявшую государя от прочих подданных. Василевс появлялся перед народом лишь в сопровождении блестящей свиты и вооруженной внушительной охраны, следовавших в строго определенном порядке. Вдоль всего пути процессии стояли толпы согнанного простонародья. Иногда воздвигались и особые деревянные подмостки, на которые вместе с музыкантами и исполнителями гимнов имели право взойти видные горожане, иноземные послы, знатные путешественники.

Во время коронации и важных приемов на василевса надевали столько одежд и украшений, что он с трудом выдерживал их тяжесть. Михаил V Калафат даже упал в обморок при коронации, и его едва привели в чувство. Перед василевсом простирались ниц, во время тронной речи его закрывали особыми занавесями, сидеть в его присутствии получали право единицы. К его трапезе допускались лишь высшие чины империи (приглашение к царской трапезе считалось великой честью). Его одежды и предметы быта были определенного цвета, обычно пурпурного.

Единственный из мирян, василевс, имел право входить в алтарь. В его честь слагались торжественные гимны и славословия. В своих грамотах он говорил о себе чаще всего во множественном числе: "царственность наша" (иногда: "царственность моя"). Он не уставал восхвалять собственные деяния: все его неусыпные заботы и тяжкие труды направлены лишь на благо народа, и народ, разумеется, "благоденствует" под его скипетром.

Особенно помпезно обставлялся прием иноземных послов, которых византийцы старались потрясти величием власти василевса. До середины Х в. при византийском дворе считалось унизительным дать согласие на брак близких родственниц императора с государями иных стран. Впервые порфирородная принцесса, дочь Романа II Анна, была выдана замуж за "варвара" - русского князя Владимира - в 989 г. Еще дольше соблюдался обычай не предоставлять иноземным государям каких-либо регалий императорской власти. Константин VII рекомендовал при домогательствах подобного рода ссылаться на волю божью и заветы Константина Великого.

Последовательно и неуклонно отстаиваемая византийцами концепция исключительности власти василевса, торжественность придворного ритуала, величие дворцов, блеск и слава культуры древней империи действовали порой даже на повелителей крупных и могущественных держав средневековья. Быть как-то связанным с престолом на Босфоре (через родство или через получение почетного титула) значило в какой-то степени возвыситься среди прочих государей, не удостоенных этой чести.

*

Каждый император стремился окружить себя преданными людьми. Смена царствования, как правило, вела к резким переменам в ближайшем окружении трона.

Можно было из низов вознестись на высшие ступени иерархической лестницы, можно было по мановению царской руки, скатиться оттуда вниз. Социальная структура византийского общества эпохи феодализма отличалась, как принято теперь говорить, значительной "вертикальной подвижностью" 3.

Все стремились сделать карьеру, увлекаемые мыслью о достижении успеха. Среди удачливых, томимых страхом за место, царили угодливость и раболепие, среди неудачников - зависть и жестокое соперничество, в котором любое средство оправдывало цель. Теоретически признаваемая высшей гарантией от произвола и беззакония социальная и политическая система империи на практике порождала их постоянно. Случаи наказания сановников за превышение своих полномочий были крайне редки.

*

Философы той поры, тоскуя о справедливости и законности, возлагали основные надежды не на реформы, не на перемены в структуре власти и ее аппарата, а на моральные качества государственных деятелей.

Об идеальном василевсе у византийских авторов сказано немало. Обычно при этом подчеркиваются четыре "главные" добродетели: мужество, целомудрие, мудрость и справедливость. Василевс должен быть подобен философу: не подвержен гневу, умерен, со всеми одинаково ровен, беспристрастен и милостив. Василий I был добрым семьянином, он заботился о благе подданных; Никифор II сохранял спокойствие даже под градом летевших в него камней; Василий II мог вспылить, схватив за бороду, бросить оземь лживого сановника, но был справедлив даже к врагам; Михаил IV Пафлагонянин тяжело больным сел в седло, возглавил поход и добился победы. Но главным достоинством василевса чаще всего объявлялось наличие у него "страха божия" (основы целомудрия), ибо моральная узда являлась единственным средством ограничения волеизъявления василевса. Недаром Лев VI говорил патриарху Евфимию, что если тот не вернется на патриарший трон, то василевс забудет страх божий, погубит подданных и погибнет сам 4. Император, делящий с воинами тяготы походной жизни, мужественный и искусный в бою, вызывал уважение, но превыше всего ценились благочестие и благотворительность василевса.

Императорское благочестие старательно рекламировалось в расчете на популярность его имени. Однако даже несомненная искренность василевса не вызывала порою сочувствия, если над венценосцем тяготел смертный грех. Повинный в смерти Романа III Аргира Михаил IV должен был бы, говорит хронист XI в. Иоанн Скилица, порвать с императрицей Зоей, толкнувшей его на преступление, и отречься от престола, а не растрачивать казенные деньги на акты благотворительности.

Критика в адрес "божественных императоров" за их бездарность, самодурство и пороки звучала и ранее, в VI-IX вв.: Юстиниан II был подобен зверю в своей жестокости; Василий I в одиночестве со сладострастием расстреливал из лука отрубленную голову вождя павликиан Хрисохира; Константин VII без сострадания творил суд, а притомясь от ученых занятий, предавался пьянству. Александр погряз в разврате и недостойных забавах, как впоследствии и Роман II, и Константин VIII, и Константин IX Мономах. Хронисты XI в. пишут порой о василевсах не как о наместниках бога на земле, а как о заурядных и недалеких людях с их обычными иногда смешными слабостями: Константин IX Мономах прибегал к наивным хитростям, чтобы посетить любовницу, Никифор III Вотаниат признавался перед постригом в монахи, что более всего его пугает необходимость воздержания от мяса. Михаил Пселл, рассуждая о характере василевсов, приходит к выводу, что нрав их непостоянен, что по своим личным качествам они вообще уступают прочим людям. И философ полагает, что это естественно: человеческая психика трансформируется в буре тревог и волнений, переживаемых василевсом ежедневно. Василевсы утрачивают чувство меры. Им мало неограниченной власти, они глухи к советам, они готовы умереть, лишь бы добиться признания себя мудрейшими из мудрых, всесведущими и непогрешимыми. Изменились времена, сетует Пселл, демократия безусловно лучше монархии, но возвращение к ней нереально. Поэтому целесообразнее, по его мысли, не искать новое, а утверждать существующее. Жаль только, что правят ромеями не люди, подобные Фемистоклу и Периклу, а ничтожнейшие выскочки, еще вчера носившие кожух 5.

*

Сомнения в праве василевса на неограниченную власть, на распоряжение землей, казной, людьми, на возвышение или унижение любого подданного по своему произволу, стали высказываться лишь с последней четверти XI столетия. Эти сомнения - результат все отчетливее формировавшегося классово-сословного самосознания консолидировавшейся феодальной аристократии, которая стремилась поставить трон под свой неослабный контроль.

Победа к потомственной феодальной аристократии пришла не сразу - стойкое сопротивление оказала сановная бюрократия, обладавшая огромным опытом господства и плотным кольцом окружавшая престол. Василевс мог менять любимцев среди ее представителей, но не был в состоянии обойтись без ее постоянной поддержки. Лев VI тяготился опекой временщика Стилиана Заутцы, но избавился от нее только после его смерти. Иоанн I Цимисхий также не сумел отстранить от управления Василия Нофа и, вероятно, пал его жертвой. В течение столетия - с конца Х до конца XI в. - удерживалось относительное равновесие сил в борьбе между провинциальной аристократией и бюрократией столицы.