Китайский цветок - Эмма По

…Перед уходом Валерка, как обычно, помыл посуду, убрал в шкаф бокалы… Остатки шампанского плотно закрыл пробкой и поставил бутылку в холодильник. На прощание чмокнул Дашу в щеку и заверил, что никогда так содержательно не проводил время. Даша осталась одна. Минут через двадцать он позвонил ей и сказал, что придумал название для ее рассказа — «Безнадежная любовь».

То привычно опираясь о подлокотники коляски, то ловко захватывая кожаное кольцо, свисающее с потолка, как в спортзале, Даша переоделась в байковую ночную рубашку. Потушила во всей квартире свет, но вместо того чтобы перебраться на диван, подъехала к окну и стала смотреть в ночное небо. Вспоминала прошедший вечер. Если Валерий был искренним, а сомнений в этом у нее в общем-то не было, то он не отрицал, что мужчина может полюбить физически неполноценную женщину. Даша улыбнулась, подумав, как ловко вывела разговор на нужную тему. А он так и не догадался, что речь идет о ней, поэтому говорил свободно, не боясь ее обидеть.

— Дурачок мой любимый! — произнесла она в темноту. — Ты тоже меня полюбишь когда-нибудь.

Ей так отчаянно этого захотелось, что она зажмурила глаза и представила, как он берет ее за плечи и говорит, что нет у него человека любимее и роднее. Он хочет прижать ее к себе и… натыкается на коляску. Даша не заметила, как по щекам покатились слезы. Только когда намокшая горловина рубашки захолодила кожу, она утерлась рукавом и уткнулась лицом в ладони. Обречена на всю жизнь?! Что делать? Кого молить? Почему, почему ей так не повезло?

Она сжала руки в кулак и стала что есть сил колотить себя по бедрам и коленям.

— Дурацкие, беспомощные, отвратительные ноги, — сквозь слезы шептала она. — Почему вы меня подвели? Почему не слушаетесь? Вставайте, идите, идите.

Обессилев, она откинулась в своем ненавистном кресле; голова склонилась набок, руки, как плети, повисли по сторонам коляски.

…Давным-давно, в раннем детстве, их с Зойкой первый раз повезли к морю. Отца с ними не было, ездили только с мамой. Ей дали адрес известной на всю станицу Тамань знахарки, которая и поселила их у себя в двух комнатках уютной казацкой хаты. Даша помнила, как сердился отец, не желавший отпускать их одних в такую даль. Но мама сумела настоять на своем — так рвалась к этой врачевательнице лечить свой упорный женский недуг.

Когда на станицу опускалась черная южная ночь, бабка уводила маму на свою половину, задергивая за собой сборчатую ситцевую шторку. Дашу с Зоей туда не пускали. Не сводя глаз с пестрой занавески, они оставались в тесном коридорчике, где забирались на огромный высокий сундук и ждали мать. Им было немного страшно и за нее, и за себя. Девочки боязливо жались друг к другу и старались не смотреть на портрет покойного хозяйкиного мужа — широкоплечего кудрявого казака с тяжелым взглядом и гладким неподвижным лицом.

К тому, что происходит за шторкой, прислушивались очень внимательно. Бабка то надолго замолкала, то шептала что-то совсем неразборчиво, то строго приказывала матери повторять за ней таинственные заклинания:

Повелительница ущербной Луны,Измени то, что мучает меня,Поверни силы вспять.От темноты к свету.От зла к добру.От смерти к жизни.

…Вглядываясь в ночное московское небо, Даша читала заговор так, как запомнила его с тех детских пор. Слезы вдруг брызнули с новой силой. Она уже не старалась их усмирить и, мешая рыдания с лопающимися в горле словами, молила неизвестную Повелительницу об исцелении… Чтобы милый, любимый, самый добрый на свете человек увидел в ней Женщину — пленительную, страстную, жаждущую любви…

Зоя вздохнула и виновато взглянула на Дашу.

— Ну не сердись на меня за то, что Валерку отшить пришлось! Скажешь ему потом, что вредюга сестра настояла.

— Ладно, Зой! Все нормально. Приглашу его на той неделе на ужин. Выпьем его шампанское. В последний раз, — пообещала она, вспомнив Зоины предостережения по поводу его чрезмерной калорийности. — И все обиды пройдут. — Даша улыбнулась сестре и сделала неопределенный жест рукой.

— Шампанское, Дарья Васильевна, мы с тобой и на этой неделе выпьем, — торжественно объявила Зоя и направилась к своей дорожной сумке, из недр которой достала бутылку «Асти Мартини».

— Ты с ума сошла! Зачем такое дорогое шампанское купила? — для порядка возмутилась Даша. — Но, честно говоря, я очень хотела его попробовать. Гуляем, Зойка!

…Зоя давно не видела сестру в таком веселом расположении духа. Дашка смеялась, с удовольствием примеряла на себя «шиншиллу», кокетливо пожимала плечами, строила перед зеркалом озорные рожицы, заматывала вокруг шеи шелковый шарф и не уставала поражаться умению сестры красиво сочетать вещи.

— Смотри, смотри. Мне ведь тоже идет. Правда? — радостно допрашивала она сестру.

— Конечно, идет! — с готовностью подтверждала Зоя. — Завтра все это наденешь ты, а я пойду в твоем.

— Как здорово, что ты приехала ко мне с ночевкой! Спасибо тебе.

Даша помолчала, медленно размотала шарф, сняла жакет и как-то вся сникла.

— Я не привыкла жаловаться, но так плохо иногда бывает и одиноко, что разные мысли приходят в голову. Дурные, — уточнила Даша и, кивнув в сторону кухни, грустно призналась: — У меня там в ящике лежит синяя коробочка всего с одной маленькой капсулкой. Недавно купила. Не спрашивай, где да как, — махнула она рукой. — Пусть, думаю, будет на всякий случай. Выпила — и все.

— Что значит «все»? — переспросила Зоя и нервно откашлялась.

— Все. Совсем все. Понимаешь?

4

Ночью Зоя долго не могла заснуть. Синяя коробочка в кухонном ящике не давала покоя. Значит, Даша сама признает бессмысленность и никчемность своей жизни, свою полную, абсолютную бесполезность. Иначе мысли о смерти, о самоубийстве просто не приходили бы ей в голову. Не приходят же они в голову нормальным полноценным женщинам, самой Зое, например. И зачем только Даша рассказала ей о капсуле в синей коробочке? Если бы не это, она почти наверняка отказалась бы от своего жестокого плана. Во всяком случае, именно так Зое хотелось думать.

Спала она чутко и тревожно. На рассвете проснулась вдруг от страха, что не может пошевелить пальцами ног. Это было давнишнее и знакомое ей ощущение. Первое время после несчастья с сестрой у нее часто от ужаса ухало по ночам сердце. Казалось, что у нее тоже отнялись ноги. Жуткий животный страх поднимался вверх по позвоночнику и тыкался, тыкался в мозг тупой мохнатой мордой…

Утром вставать не хотелось. Даша хоть и не спрашивала сестру, почему та всю ночь ворочалась да вздыхала, судя по невыспавшемуся лицу, бодрствовала вместе с ней. От вчерашней легкости не осталось и следа. Не хотелось ни завтракать, ни разговаривать. Даша все же сварила крепкий кофе. Пили молча. Потом закурили. Зоя включила телевизор, чтобы тишина не была такой гнетущей и, улыбнувшись сестре, стала, как в пантомиме, показывать на свои пальчики и изображать их невероятное скоростное удлинение. Давай, мол, собираться на выход.

— Зой, может, в следующий раз как-нибудь… — слабо запротестовала Даша. — Мне кажется, у тебя и настроение испортилось.

— Не выдумывай, Дашук! — Зоя допила кофе и решительно потушила сигарету. — Просто ты редко выходишь из дома, поэтому немного боишься улицы. Это неправильно. — Она подошла к окну и оглядела живописный цветник. — Как хорошо у тебя цветы растут. И что ты с ними делаешь? — Она нагнулась над пышным густым растением с мелкими полосатыми листочками. — «Традесканция приречная», — прочитала название на глиняном кашпо. — Это твое последнее приобретение?

Даша кивнула.

— Слушай, — восхитилась Зоя, — какое потрясающе красивое слово! Тра-дес-кан-ци-я… У тебя какие ассоциации?

Даша улыбнулась.

— Странно, что ты об этом спрашиваешь. Я сама думала о том же. «Традесканция», по-моему, замечательно подходит для названия роскошной вечерней ткани… Хрустящей такой. Как думаешь?

Зоя манерно дотронулась пальцами до лба.

— Нет. Я бы употребляла его в значении неудачи, провала. Словом, когда что-нибудь не получилось… Полная традесканция! Облом, дескать. Каково?

— Здорово! У тебя лучше, чем у меня, — засмеялась Даша.

— Или наоборот. Если все в ажуре… Ну что? Собираемся?

К Даше постепенно возвращалось хорошее настроение. Зоя долго и обстоятельно делала ей макияж, потом стала наряжать. Когда подкатила коляску к зеркалу и Даша увидела свое отражение, то не смогла сдержать восторженного «ах». Никогда она не выглядела так элегантно! Но главное — ноги. Они казались живыми и очень красивыми в высоких узких сапогах на шпильке. А Зоя, которая всегда так тщательно подбирала одежду, на сей раз без разбора напялила на себя Дашкины вещи — брюки на резиночке, туфли без каблука, светло-серую пухлявую куртку, черный беретик, и даже не накрасилась.