Журнал «Вокруг Света» №06 за 1982 год - Вокруг Света

А к этому времени заканчивали строительство лесопилки — она стояла на высоте, уже была расчищена площадка главного корпуса авиазавода, построено несколько рубленых домов, начали возводить механические мастерские... Но наступила зима. Наверное, самая суровая и жестокая в биографии первостроителей Комсомольска. Встал вопрос: как перезимовать? Оказалось, продукты хранились неважно, одежда поизносилась. Началась цинга. Помню, я спрашивал в Комсомольске у людей, переживших ту пору: как же так получилось — кругом тайга, ягоды, грибы, а люди в первую же зиму заболели цингой? Мне отвечали: мы не знали этих мест, не успели опомниться, как оборвалось лето, которое прошло в горячности и энтузиазме. Все мы тогда готовы были горы свернуть.

— Вы когда-нибудь видели, как вскрывается Амур?

Кажется, вопрос Павла Федоровича прозвучал неожиданно не только для меня, но и для него самого.

Ледохода именно на Амуре наблюдать мне не приходилось. Но...

В последний свой приезд в Комсомольск-на-Амуре я жил в «Бригантине», на самом берегу, одна сторона гостиницы возвышалась над Амуром, другая — окнами и балконами выходила к городу. Как-то к вечеру в очередной раз я позвонил Ополеву Михаилу Николаевичу, с которым мне никак не удавалось встретиться.

— Вы где остановились? — спросил Ополев.

Я назвал свою гостиницу.

— Вот и ладно,— отозвался он,— я как раз хотел пригласить вас на берег Амура...

Встретились мы на улице и до наступления темноты гуляли по берегу, потом сидели на балконе моего гостиничного номера. И с высоты видели, как перед нами, окруженные грядами сопок, вдалеке возникали, словно звездное небо, огни города, а улицы и проспекты, похожие на подвесные мосты, уходили от Амура светящимися лучами... Михаил Николаевич говорил, что часто по весне он приходит сюда, к гранитному берегу. Вспоминал 1932 год, вспоминал товарищей и как их, нижегородских ребят, тогда на стройке называли бригадой «Стандарт» — все они были одинаково малорослыми... Ополев вспоминал и ту первую, самую долгую зиму. И как вдруг к весне вскрылся Амур. Вскрылся с шумом, грохотом, ворочаясь и ломая берега, вырывая деревья с корнем. Льдины напирали друг на друга, вылезали на берега. Ветер посвежел, и воздух, напоенный влагой, задрожал от обновления. «Кажется, даже теперь, много лет спустя,— говорил Михаил Николаевич,— мог бы узнать запах того дня. В природе открылось то особое удовольствие, которое может испытать человек после долгого ожидания...»

— Никогда не слышали о тысяче колес для телег? — снова последовал вопрос Павла Федоровича, но теперь на его лице проступила некоторая пристрастность, какая бывает у человека, учитывающего осведомленность собеседника, его интерес к новым фактам.

— Нет,— ответил я твердо.

— Мы долго ждали, когда тронется лед и появится первое судно... И вот действительно как-то под вечер показался дымок на реке, радости не было конца. Люди выходили из своих бараков, больные шли с помощью товарищей. Светило ясное солнце, но было еще холодно, а потому ребята поздоровее развели костры на высоком берегу... Не знаю, рассказывать ли вам об этом,—вдруг засомневался Павел Федорович.— Такой каверзный случай. Теперь вспоминаем со смехом, хотя тогда не до шуток было... В общем, пароход разворачивается, причаливает, вся наша площадка кричит «ура!»... И вот выбрасывают трап, и команда начинает разгружать. Нет, не ящики с продуктами или там бочонки... Тысячу колес привезли для крестьянских телег — у нас-то их было всего с десяток-полтора. Ну, на худой конец доставили бы станки, хотя пока нужды в них не было. Или там инструменты... Нет,— сокрушался Павел Федорович, словно это случилось вчера,— тысячу колес! Только подумайте, какой-то головотяп недосмотрел. Это потом мы выяснили: колеса были занаряжены по всему Амуру, по деревням... Но вы представляете, какой накал чувств это вызвало. Первое побуждение — кинуться на пароход. Мы узнали, что на его борту приличный запас харча. Он должен был идти дальше до Николаевска-на-Амуре и где-то по пути в сельских местностях разгрузиться...

Прибежал секретарь комитета комсомола Саша Михайлов. Навел порядок. Утихомирились. Но надо было что-то делать... У нас радиостанция не работала, движок сломался, да и аккумуляторы нечем было заряжать. Тогда принимаем решение — я уже состоял членом комитета комсомола — через судовую радиостанцию дать радиограмму в Хабаровский крайком партии: мол, случилось такое-то. Одним словом, посадили своего радиста, он отстукал нашу радиограмму, а часа через полтора получили ответ: все продукты разгрузить, пароходу вернуться назад. И после этого, через три дня пошли пароход за пароходом. С продуктами, одеждой... Но эти колеса...

Я слушал Павла Федоровича и перекладывал его ровный неторопливый рассказ на все, что знал о том далеком времени, точнее, на то, что слышал от первостроителей в Комсомольске-на-Амуре. И хотя многие из его воспоминаний казались знакомыми, были подробности и детали, на которые мог обратить внимание только Павел Федорович.

К весне, когда по Амуру пошли первые суда, постройком и комитет комсомола решили отметить двадцать пять ударников, наградить их своим «кругосветным» путешествием: Хабаровск, Владивосток, морем до Николаевска-на-Амуре и по реке обратно домой. В числе двадцати пяти был и Павел Федорович Сафонов.

— Помню, дошли до Хабаровска на колесном пароходишке. Поселились в гостинице и сразу в ресторан. Возле кинотеатра «Гигант» был коммерческий ресторан. Уже тогда появились овощи из тех, что корейцы и китайцы выращивали в теплицах. Заказали отбивную, какую-то зелень, лучок... то есть за сто рублей можно было тогда прекрасно поесть. А денег у нас — мешками. У себя же не тратили... Короче говоря, мы с неделю там покуролесили: ходили по танцплощадкам, бродили по рынкам. Все деньги промотали. Окончательно окрепли, а потом решили: зачем это нам ехать во Владивосток? Стройка у нас в разгаре, и еще мы узнали, что из Хабаровска идет к нам одежда, продукты. Пришли в представительство нашей стройки и говорим: слушайте, везите-ка нас в Комсомольск...

Не сразу я осознал, что именно в этом рассказе Павла Федоровича напомнило мне о Сидоренко... В поисках вдовы Ивана Сидоренко, Евдокии Петровны Селютиной, я оказался перед домом с мемориальной доской: «Улица имени первого комсомольского вожака города Ивана Даниловича Сидоренко, геройски погибшего за Советскую Родину в 1942 году». Я вошел в дом, отыскал нужную мне квартиру, но странно, оказалось, Евдокия Петровна не живет здесь. Меня тогда не удивило, что кто-то неверно дал мне ее адрес, удивило другое: человек, открывший дверь, спокойно объяснил мне, где живет Селютина, дал точный адрес. Вдову Сидоренко знал весь город... Я нашел ее на Октябрьском проспекте.

Встретившись с Евдокией Петровной, я узнал, что она из Ростова, приехала сюда, на берег Амура, со всеми тогда же, в 1932 году, прошла через все тяготы Начала, здесь же связала свою судьбу с Иваном Даниловичем. В войну осталась одна с тремя ребятишками... О чем бы ни говорила Евдокия Петровна, она незаметно переводила разговор на мужа, показывала мне его фотографию или другой снимок — тот, где она уже со взрослыми сыновьями. Снова и снова всматривалась в их лица, будто искала в чертах сыновей самого Ивана Даниловича. Она очень хотела, чтобы гость представил себе живого Сидоренко — таким, каким знала его она.

— Вы помните Сидоренко? — спросил я у Павла Федоровича.

— Ну как же! Ваня Сидоренко! — В голосе хозяина послышалось восхищение.— Одно время мы жили вместе — я, Ефременко, он, Костя Короленко... Это был удивительный человек. Всюду появлялся неожиданно. Как ветер. Неостанавливающийся ветер. Он сначала был заместителем секретаря комитета комсомола на суд острое, затем его назначили секретарем к нам, на строительство авиационного завода. Простой, открытый парень... Был Иван с Украины. Приехал уже со славой строителя. Строил Харьковский тракторный, за рекорды там получил «кругосветку», настоящую, не такую, как мы, а вокруг Европы. Побывал в Италии, Франции... В 1932 году, будучи знаменитостью, попросился в Комсомольск...

Я знал от Евдокии Петровны, что в 1942 году дивизию, в которой служил Иван Данилович Сидоренко, перебросили с Дальнего Востока под Сталинград. У Ивана Даниловича в роте было много нанайцев. Бок о бок с ними он и вступил в последний, отчаянный бой. И погиб...

Командировка Павла Федоровича в Америку случилась потом. Много позже. Прошло еще несколько ледоходов. Те первые зима и осень многому научили. Люди постепенно стали приспосабливаться и получать от тайги и реки то, что до сих пор им было неведомо, жить в согласии с природой... С каждым вскрытием реки шли грузы, оборудование, одежда, все необходимое для быта. Доставлялись новые станки из Горького, Ленинграда. Еще окна в цехах не были застеклены, а уже устанавливали оборудование. Двадцатитрехлетний Павел Федорович, никогда не строивший самолеты, без инженерного образования стал начальником одного из ведущих цехов — фюзеляжного... Завод начинал строить первые самолеты. И вот, когда выпустили первые двадцать машин для Северного морского пути, запустили новую машину, решено было направить в Америку несколько групп, чтобы ознакомиться с современным авиапроизводством и закупить необходимое оборудование. Павел Федорович попал на завод «Консолидейтед», выпускающий летающие лодки.