Чудовище южных окраин - Елена Хаецкая

Я не хотел, чтобы Исангард о чем-нибудь таком догадывался, что его терзать понапрасну. Поэтому я решил вслух ничего не говорить, а вместо этого подумал, обращаясь непосредственно к Имлах:

«Эй, ты… кто ты там… Это твоя работа?»

Она не ответила. Я мысленно заорал:

«Имлах! К тебе же обращаются, кикимора болотная!»

Я почувствовал злобный взгляд у себя на затылке. Проняло, значит. Прямо в ухо мне прошипел ее змеиный голос:

«Заткнись, лопоухий!»

Вот ведь навязалась нам на шею. Так хорошо без нее было.

«Ты чувствуешь, как что-то давит на нас, Имлах?» — подумал я и порадовался своей выдержке. Вежливый я все-таки, когда в этом возникает острая необходимость.

Она не успела ничего ответить, потому что неожиданно Исангард остановился. Поскольку я давно чуял недоброе и испугался ужасно, то сразу же подбежал и сунулся к нему под мышку. Имлах тоже подошла и прижалась к нему с другого бока. Липучка несчастная. Он положил руку мне на плечо.

— Смотрите, братцы, — сказал он негромко. — Вот мы и пришли.

Прямо перед нами лежала непроходимая полоса. Справа и слева приветливо булькала трясина — только и ждала, когда мы шагнем с дороги в сторону, надо полагать. Бревна, положенные поперек болота, были густо утыканы ржавыми шипами, высотой примерно в полтора-два дюйма, очень острыми (запросто подошву проткнут) и, что весьма возможно, ядовитыми. Это безобразие тянулось ярдов на двадцать. Дальше дорога шла в гору, и трясина заканчивалась.

— А ведь кто-то очень не хочет, чтобы мы шли дальше, а? — произнес Исангард, и по его голосу я понял, что он страшно доволен. Просто счастлив. На него это похоже.

— Нашел, чем радоваться, — буркнул я. — Надо поворачивать. Зря мы вообще ввязались в это дело.

— Мы еще никуда не ввязались, — возразил он. — Но скоро ввяжемся. Что ты там говорил про какой-то ключ?

Так и есть. Из моего бормотания под нос он каким-то образом выловил самое главное. Дурацкая привычка думать вслух!

— Исангард, — сказал я, высвобождаясь из-под его руки. — Вот объясни мне, почему ты слушаешь мысли, которые вовсе не для тебя предназначены?

— Я случайно, — сказал он. — Ты же не предупредил меня, чтоб я не слушал, верно?

Он, конечно, был прав, хотя неплохо бы самому соображать, а не ждать моих предупреждений. Я решил больше не трогать опасную тему.

— Судя по этому мощному заграждению, неприступному даже для боевых верблюдов Салах-ад-дина… — начал я.

— У Салах-ад-дина не было верблюдов, что ты мелешь, Кода, — укоризненно встряла Имлах.

— Девице вообще неприлично рассуждать о боевых верблюдах, — отрезал я. — Девице прилично рассуждать только о домашнем хозяйстве.

Поставив ее таким образом на место, я замолчал.

— Ну так что? — не выдержал Исангард. — Начал — так заканчивай. Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что это препятствие является косвенным доказательством того, что мы на верном пути. Если мы ищем неприятностей, разумеется, — поспешно добавил я. — По мне так самым верным путем будет путь назад.

— Вот это уж дудки, — заявил Исангард. — Я назад не пойду, не надейся.

Я мрачно покосился на него. Я имел с ним дело без малого четыре года и за этот срок успел уже твердо усвоить, что спорить с ним бесполезно. Его надо принимать целиком, как свершившийся факт. Поэтому я задумался. Налицо факт: Исангард, который решил пройтись по смертоносным шипам, чего бы это ему ни стоило. Налицо также другой факт: полная невозможность это сделать. Нужен помощник, который владел бы достаточно результативной магией.

Имлах… Вряд ли она что-то умеет. Кикиморы или русалки — или кто она там — в таких ситуациях бесполезны. Да и не захочет она раскрываться. Для Исангарда она просто девочка, беззащитная и очень хорошенькая. Вон как он на нее смотрит. Я тоже стал смотреть на Имлах, чтобы она не воображала, что он на нее смотрит просто так. Пусть думает, что мы оба смотрим на нее с надеждой.

Но она, оказывается, даже не замечала нас. Она побледнела и с отрешенным видом повернулась к этим шипам спиной.

— Что с тобой? — Исангард очень удивился и хотел было взять ее за руку, но я остановил его.

Она сложила ладони под подбородком, словно собирая в одно целое все то немногое, что называется на земле «Имлах». Потом медленно развела ладони, отдавая это целое окружающему миру. Губы ее были плотно сжаты, но я уловил еле слышный шепот — то ли ветер прошелестел, то ли ее мысли, которые она не могла удержать в тайне. Это было что-то вроде детской считалочки:

Имлах — вздох, Имлах — сон, Имлах — мох Кукушкин Лен…

Пузыри в трясине надувались и вспыхивали радужными разводами, словно чьи-то глаза, которые следили за нами с возрастающим неудовольствием. Вырастая до размеров моего кулака, глаза эти лопались и тут же вздувались снова, уже в другом месте.

— …Имлах — мох Кукушкин Лен… — повторил голос и почти беззвучно выдохнул или простонал: — …а-а-а…

Она медленно осела на землю и откинулась назад, спиной на острые шипы. От рук, от белых косичек побежала зелень, и через мгновение все эти колючки были закрыты плотным, в несколько дюймов, слоем густого мха, в котором покачивались тоненькие золотисто-коричневые цветочки.

Исангард смотрел на все это широко распахнутыми глазами.

— Что это, Кода? — спросил он шепотом и вцепился в мою руку.

— Рот закрой, — деловито сказал я. — Ты еще не понял? До чего ты наивный, Исангард, просто удивляюсь. Она дурачит тебя, прикидывается человеком, и тебе даже не приходит в голову заглянуть в ее мысли и вычитать там как по-писаному, что ей уже лет двести, что она нелюдь и много что еще…

— Я не читаю чужих мыслей, — заявил он, помрачнев.

Только подслушиваешь, подумал я и, ступив на мох, для верности немного потоптался.

— Она превратилась, — сказал я. — Молодец девчонка! Тут мягко и шипы не прокалывают. Лучше всего не идти, а катиться, так давление меньше.

Он все еще медлил.

— Не могу я, — признался он. — Боюсь сделать ей больно.

Стоя на мху, я не выдержал и заорал:

— Так выхода же другого нет! Гуманист нашелся…

По мху прокатился вздох, и он, наконец, решился. Придерживая меч и мешок с нашим походным барахлом, он опустился на кромку мха и быстро, как будто его запустили хорошим пинком, перекатился на другую сторону ловушки. Я торжественно следовал за ним.

Да, молодец все-таки эта Имлах. Отбросила ложную гордость и показала, кто она есть. Ведь даже от феи может быть толк, если, конечно, фея постарается.

Мы выбрались на холм и почти сразу же нашли родничок. Вода в нем была необыкновенно вкусной, и я надеялся, что она не содержит в себе яда. Я уже рисовал себе в мыслях приятную картину, как мы тут отдыхаем и попиваем чаек. Поэтому я, позабыв усталость, принялся помогать, распаковал вещи и принес немного веточек, пока он валил высохшую елочку и отстругивал от ствола щепу.