Очерки социально-политической истории России IX-XX вв. Часть 1 - Дмитрий Колупаев

Именно стремление стать привилегированным холопом Золотой Орды выдвинуло худородных московских князей на первые роли в зависимых от Орды русских землях. Несомненно, что московские князья были не единственными просителями в ордынской ставке. Русские князья из Северо-Восточной Руси ездили туда в большом количестве. Однако большинство из них стремились соблюдать определенную дистанцию и открыто не пресмыкались перед татарскими властителями, а некоторые, как великомученик Михаил Тверской, вообще отказались поклонится божкам языческим и за это приняли мученическую смерть. Другое дело властители Москвы. Будучи представителями младшей ветви «большого гнезда» князя Всеволода, московские князья не могли рассчитывать на получение великого княжения по старшинству, следовательно, у них оставалось единственная надежда стать великими князьями «по ярлыку», а для этого нужно было оказать ордынцам чрезвычайные услуги. В свою очередь и сама Золотая Орда нуждалась в надежном агенте из русских князей – безусловных исполнителях ханской воли. В условиях постоянных войн с другими улусами Чингисханова наследия властителям Золотой Орды нужны были постоянные контрагенты для сбора дани и для удержания в узде конгломерата русских княжеств. Захудалые московские князья подходили к этой роли как нельзя лучше. В данном случае господин и слуга нашли друг друга. Особенно ярко этот процесс «подбора кадров на высшие должностные посты» проявился в правлении знаменитого московского князя Ивана Калиты (1325–1346 гг.). Иван Данилович, бывший по характеристике, данной ему К. Марксом «смесь татарских заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа», не только отправился в Орду на поклон. Он ещё стал создателем своего рода средневекового «ноу-хау» в системе продвижения своей персоны по административной лестнице татарской империи. Московский князь дал взятки не ордынским чиновникам – нойонам, а женам сластолюбивого хана Узбека. Как говорят североамериканские индейцы – «сердце воина – камень, сердце мужа – воск». Жёны хана, гурьбой собравшиеся вокруг своего господина, в оба уха славили наиболее перспективного контрагента хана Золотой орды среди русских князей. Таким образом, Иван Калита на много столетий предвосхитил артистов российской эстрады мужского пола в способах делания карьеру при помощи женщин.

Решающим значением для передачи ярлыка на великое княжение Москве стало восстание против татарского ига в Твери в 1327 году. Жители Твери убили сборщика дани баскака Чол-хана. Глава Москвы указал ордынскому войску дороги в лесных чащах к Твери, дал вспомогательные отряды. Ордынско-московское войско разорило богатое Тверское княжество. Тверской князь Александр Михайлович бежал в Псков и в Литву. Результатом этой карательной экспедиции стало ликвидация главного конкурента Москвы в Северо-Восточной Руси – Тверского княжества, получение в 1328 году Иваном Даниловичем ярлыка на великое княжение, с правом быть генеральным сборщиком налогов в пользу Орды. Поскольку московский князь часть дани в пользу Орде прикарманивал, то это и послужило основой для его прозвища – Калита (жлоб, кошель).

Если основу формирования социальной структуры Киевской Руси составляли племенные славянские союзы и ассимилированные варяжские дружины, жившие в городах, то московское государство стало формироваться с деревень. В пределы московского княжества переселялись жители разоренных татарам русских земель. Поскольку Орда уважала собственность своего агента и воздерживалась от набегов на его земли, то сельское население охотно перемещалось в московские пределы. От этого процесса выигрывали обе стороны. Земледельцы получали гарантии жизни и работы, а московский князь получал большое число налогоплательщиков. Однако в уделе Ивана Калиты никому не давалось политических прав – ни земледельцам, ни землевладельцам. Москва, как город, стал просто административным центром, превратив свой центризм в самодовлеющую административную идею централизованного управления, без какого-либо экономического составляющего. Москва была, пожалуй, единственным русским средневековым городом, в котором никогда не звучал вечевой колокол. Идеи народного представительства были глубоко чужды как самому московскому князю, так и его ордынским покровителям. В последующей исторической практике эти принципы будут распространены на все покоренные Москвой территории.

Особой социальной структурой стало московское боярство. В XIV веке оно было незначительным, а вотчиной, то есть наследственным владением, было собственно московское княжество, владение самого князя. Приходившие на его землю безземельные бояре – аналог западноевропейского безземельного рыцарства, получали землю за службу князю. В принципе, еще существовало право, старорусское, перейти на службу к другому князю, но на практике для московских бояр этот путь «социального лифта» был закрыт. В «старинных» княжествах уже давно сложились мощные боярские группировки, пускавшие в свою среду новых людей только после очень большой проверки. Поэтому московский боярин в случае своего отъезда из Москвы мог в другом княжестве рассчитывать только на место младшего дружинника. В Московском же княжестве боярин мог добиться определенных преференций, если сумел бы понравится князю. В случае же отъезда его на службу другому князю, пожалованное ему владение отбиралось в пользу князя или передавалось другому служителю – так стало формироваться особое, феодальное по форме, но совершенно служилое по сути, сословие. За службу люди получали владение, именуемое «поместьем», то есть по месту службы. Этих служилых людей стали называть «помещиками» или «дворянами». Термин «дворяне» никак не соответствовал средневековому европейскому термину «ноблесс – благородные». Дворяне выходили из «дворни», так называемых «дворских» людей, постоянно слоняющихся у князя при дворе, выпрашивая у него службу. За эту службу дворянин получал поместье, в качестве длительной или бессрочной аренды, а не «бенефиция», наследственного владении как в Европе. По мнению великого русского историка В. О. Ключевского «…Служилые люди – низшие чиновники, пользовавшиеся поместьями и денежным жалованьем. Служилый человек переставал быть служилым только тогда, когда получал отставку; это было естественно: сущность известного класса, его политическая природа состояла не из прав, от которых каждый мог отказаться, а из обязанностей, от которых отказаться было нельзя».[17] Таким образом, главный социальный контекст развития московского княжества, традиционный для эпохи Средневековья – статусное положение феодального класса, превращается в процесс сознательного и добровольного подчинения феодалов – бояр, своему властителю – московскому князю. Они, как бы, становятся привилегированными «холопами», просто боевыми слугами, получающими за это землю и обязанные приходить на службу «конно, людно и оружно». Здесь напрашивается аналогия не с европейскими стандартами, а с социальной системой Османской Империи. Властитель её, турецкий султан создал систему «сипахов», посаженных на землю с крепостными из новообразованных мусульман – пленных христиан-воинов, которые должны были за свой счёт собираться на войну. Кто же отказывался от службы султану, того сажали на кол или прислали шнурок, что бы он удавился. Московское княжество заимствовало восточный образец государственного управления, сделав своих подданных «служилыми холопами». «Чины в Московском государстве различались между собой государственными повинностями, а не политическими правами, но повинности различных классов приносили государству неодинаковую пользу, поэтому и классы, которые несли их, пользовались неодинаковым значением в государстве. Каждый класс имел свою чиновничью «честь», которая точно формулировалась законом. «Честь» боярина была иная, чем «честь» московского дворянина; «честь» последнего была выше «чести» дворянина городового и т. д. до самого низа общества».[18]

Московские князья использовали для своего возвышения и такой важный для средневековья социальный институт как церковь. Православная церковь оставалась в означенное историческое время единственным общерусским социально-политическим институтом. И слово митрополита имело большое значение для всех земель и княжеств, тем более, что именно в этот исторический период произошло отождествление понятий «русский» и «православный». Иван Калита начал политику заигрывания с церковью, предоставлял ей особые права, поскольку митрополит мог принудить любого князя примириться с Москвой, отлучив от церкви, например. Поэтому Иван Данилович постоянно приглашал Митрополита Петра в Москву, давал ему возможность создавать многочисленные монастыри вокруг Москвы. Митрополит Пётр и скончался в Москве, предсказав городу большое будущее. Его приемник – грек Феогност, окончательно перенес в Москву митрополичью кафедру.