Только демон ночью (Часть 3) - Леонид Левин

Чем дольше длилась война, тем реже батальонный рисковал отходить слишком далеко от добротной штабной землянки, там пил, жрал, спал. По прежнему рьяно, матерясь, не стеснясь присутствия других офицеров проверял содержимое скудных солдатских посылок, отбирая без зазрения совести, что повкуснее. Толстел, нагуливал жиркок, краснел лоснящейся рожей. Развлекался, ставя бессловесное серое солдатское быдло за малейшие проступки под ружьё и даже ставки делал, подстрелят или нет немцы очередного несчастного. Солдаты командира тихо ненавидели, роптали, сидя по траншеям, но сделать ничего не могли. Шла война и расправа с бунтовщиками была весьма жестокой. Полевой суд и расстрел. Всё сразу, в один день.

Потихоньку подошел семнадцатый год. Сначала февраль. Заметенному снегом полку он принес мало перемен. Полк номерной, солдатский, крестьянский, забитый, поголовно неграмотный. Революция, так революция, присматривались, приглядывались поначалу. Бузить не торопились. Всё вроде шло по старому. Только вместо привычных благородий офицеры официально именовались просто господами. Постепенно пошли разговоры про землю, про политику, про партии. Что за партии, никто толком не знал. Не оказалось в полку поначалу партейцев. Но постепеннно добрались, раскачегарили тихую серую заводь.

Летом семнадцатого года русская армия наконец оказалась как никогда прежде хорошо вооружена и экипирована. Всего доставили союзники вдоволь, снарядов, патронов, сапог, хлеба, винтовок, пушек, аэропланов и броневиков. Исчезло только главное - дисциплина, боевой дух и воля к победе. В июльское несчастливое наступление из траншей выскочили только младшие офицеры - скороспелые прапорщики военного времени, далеко не все унтера, да некоторые солдаты из георгиевских кавалеров. Среди них и Гриша, к тому времени старший унтер-офицер и георгиевский кавалер. Георгиевский белый крестик и георгиевская медаль вручили ему солдатские, выдаваемые по решению солдатского сообщества лучшим из своего числа. Ввели такое после Февральской революции. Нижние чины честно и беспристрастно разбирались кто более достоин награды. Только тому и давали. Здесь блат не проходил.

В атаку поднимались несколько раз, да всё одни и те же. И вновь возвращались обратно. Обходилось правда без потерь, уж слишком тщательно, не скаредничая обрабатывала каждый раз перед атакой русская артиллерия окопы противника. Теперь немцам настало время экономить снаряды и патроны, но всё равно солдаты не желали покидать насиженные, хорошо оборудованные позиции ради призрачной идеи захвата неведомых проливов или поддержки до победного конца весьма смутно понимаемой Антаты.

В передовых порядках батальона наконец появился выведенный из себя, злой как черт, размахивающий наганом командир, получивший по телефону нагоняй от полковника. От многолетнего, малоподвижного и относительно спокойного образа жизни он раздался, отрастил брюхо. Китель английского сукна не сходился на талии, из-под брюк выбивался лоскут белой исподней рубахи. Губы ещё жирно лоснились от прерванного столь неделикатно обеда.

- Канальи! Под суд отдам, подлецы! Позорить меня? А ну вперёд, в атаку! Марш! Марш! Господа офицеры, извольте лично вести людей в бой. Кто заволынит пристрелю!

Солдаты по годам вбитой муштрой привычке подчинились, затолпились у штурмовых ступенек. Засвистели офицерские свистки, заорали унтера. Атака может и удалась бы, да переборщил батальонный, не учел какой год идет, а может проспал все события последнего времени в своем блиндаже, под четырьмя крепкими накатами. Увидев молоденького, тщедушного солдатика прижавшегося к стенке траншеи, он схватил его своими похожими на окорока ручищами и вышвырнул вместе с винтовкой на бруствер. Надо же такому случиться. Неслышимая за громом русской канонады свистнула одна из немногих немецких пуль и солдатик кулем свалился на голову штабс-капитану, заливая своего убийцу кровью из простеленной головы.

- Экая падаль! Трус! Скотина! Собаке - собачья и смерть! А ну вперед бездельники, вашу мать! - Заорал взбешенный батальонный и ткнул вывалившуюся из мертвых рук винтовку с примкнутым трехгранным штыком стоящему возле него деду. Тот давно уже ходил вместо винтовки с тяжелым солдатским револьвером в кобуре из толстой кожи на поясе.

Коротким, коли! Раз! Два! - прозвучало в мозгу и Григорий всадил штык в белое пятно на толстом брюхе, чуть повыше портупейного ремня. Штабс- капитан удивленно охнул, выпучил глаза и схватился руками за ствол винтовки, но напрасно, через мгновение ещё несколько солдатских штыков с мокрым хряпом воткнулись в жирную тушу. Солдаты поднатужились и словно сноп на вилах перекинули тело через бруствер.

В тот день ни один из полков дивизии не пошел в атаку на смешанные с грязью немецкие позиции. Летнее наступление захлебнулось не успев начаться. В батальонном рапорте о дневных потерях значились двое, батальонный командир и безымянный рядовой, прибывший с маршевой ротой за день до наступления. Разбираться со смертью штабс-капитана в полку не стали, уж больно одиозной фигурой слыл покойный. Только полковник прошипел вслед увозившей тело обозной двуколке: Доигрался, дурак! ... Прости, меня Господи., снял фуражку и перекрестил высокий облысевший за время войны лоб.

Армия стремительно разваливалась, разлагалась, окончательно и бесповоротно. Солдаты дружно голосовали за мир ногами. Ушел и дед, забрав винтовку, патроны и наган с кабурой. ... На всякий случай. ***

Большевики, не в силах сдержать напор кайзеровской армады, заключили похабный Брестский мир. Немцы пришли на Украину с ордунгом, показательными виселицами, назидательными порками, расстрелами, конфискациями. ... За ними - сечевики Скоропатьского, гайдамаки Петлюры с еврейскими погромами, всеобщими поборами, ночными обысками, шомполами и расстрелами. Выгоняя жевто-блакитных шли красные с мобилизацией, конфискацией, реквизицией и ЧК. Переодически из лесов налетали Зеленые, дезертиры и мелкие атаманчики с умыканием последнего селянского добра, .... Ну и конечно же, махновцы с тачанками, пьяными набегами, грабежами, насилиями и расстрелами. ... Тех вновь сменяли белогвардейцы-деникинцы с шомполами, возвращением помещиков, конфискациями, расстрелами... Расстрел оказался универсальным, широко применяемым независимо от национальной и партийной принадлежности средством просвещения темной народной массы чудом сохранившейся на несчастной земле.

Дед по-перву просто сидел на мельнице, не очень четко понимая закрутившуюся вокруг кутерьму. Но после визитов белых, зеленых и жевто-блакитных вкупе с немцами, оставил ограбленную до нитки мельницу, ушел в Червоную Армию, прикрыв исполосованную задницу крестьянскими портками, а голову соломенным брилем. Беляки лупить георгиевского кавалера постеснялись, а петлюровцы таки выпороли, добиваясь открытия тайных запасов. Ничего так падлюки и не нашли, правда утащили вояки под шумок военную форму и сапоги. Счастье еще, что не обнаружили надежно захованных наград и оружия.

Так Григорий и выбрал из всех колеров - красный, жизнь подсказала. В зарождающейся Украинской Червоной Армии дед оказался восстребован, мало там нашлось поначалу людей способных читать карты, писать приказы, руководить войсками, а он эту науку самоучкой постиг за годы мировой войны. Вот и стал замначальника штаба конной бригады. Мог начальником стать, выше расти, да не торопился в большевики записываться, числился всю гражданскую в сочувствующих беспартийных.

Долгих три года бригада то наступала, въезжая под звуки духового оркестра в освобожденные от деникинцев, петлюровцев, махновцев села, местечки и городки, то отступала, выкатываясь впопыхах тревожных сборов из жилого тепла изб да домишек под натиском отчаянной махновской вольницы, петлюровских синежупанных полков, сичевиков или спаянных великой, лютой, холодной, спокойной ненавистью к красным, затянутых в английские френчи с русскими трехцветными шевронами у плеча, белых офицерских батальонов.

Обездоленная страна не смогла бесконечно выносить ярмо опустошения гражданской войны. Земля молила о пощаде, о зерне. О скорейшей победе какой-то одной силы. ... О мире.

Чересполосица и неразбериха гражданской войны, сумятица в лозунгах и призывах творила подчас весьма авантюрные ситуации. То атаманы с красными дружно били немцев, то вместе с зелеными пинали красных и белых, не успевал селялнин почесать всердцах потылицю как уже Махно оказывался красным комдивом и получал орден от Реввоенсовета. Дикий атаман Григорьев - прослыл красным, глядишь - уже стал опять зеленый, а потом и совсем мертвый. Вот-вот одесский воровской атаман Беня Крик собирал урок на подмогу Красной Армии, не проходит и месяца - красные шлепают Беню у стенки вместе с большинством его урок за отказ воевать на фронте. А тут опять Махно объявляется, уже и не красный совсем, а черный - стопроцентный идейный анархист, борец за крестьянскую безвластную республику. ***