Зачистка территории - Владимир Митрофанов

Королева, Оля и ждала из армии, а Павел был просто эпизодом этого ожидали. После армии, уже женившись на Оле, Королев, поступил на вечерний факультет строительного института в Москве, там же работал на стройке и очень быстро пошел вверх по карьерной лестнице без резких взлетов и падений. И наконец, стал чуть ли не совладельцем крупной строительной фирмы, так что, в конечном итоге, оказался довольно успешным человеком. Известно, что они с Олей так и живут в

Москве, вполне обеспечены, а по российским меркам – даже богаты, и, говорят, у них уже трое детей. То есть, как однажды подумал Павел, это, может быть, оказался неплохой выбор для Ольги. Что бы там ни было, это была первая его настоящая любовь, и он бережно хранил память о ней, и был искренне рад, что у Оли все хорошо.

Наконец, вернувшись к дому Хомякова, Шахов с Павлом сели в машину, просигналили. Хомяков тут же вышел и, отдуваясь, втиснулся на заднее сиденье. Тронулись. Разговаривая ни о чем, выехали из города, потом свернули с трассы на разбитую дорогу, ведущую к садоводствам. Ехать до теткиной дачи было не более двадцати минут.

Четверть часа – и ты уже за городом – недостижимая для обитателей мегаполисов привилегия жителей маленьких городов, впрочем, во все времена державших огороды, участки под картошку, а потом постепенно застроив их разнокалиберными дачными домишками. Место, где располагался участок тетки Лили, было очень хорошее – на высоком берегу. Вода тоже была рядом – большой пруд, каким-то образом постоянно наполнявшийся из бьющих на его дне родников. Сложно было понять, как эти водоносные слои поднимаются на такую высоту. Вроде других возвышенностей вокруг не было, и как здесь создается водяное давление Шахов, довольно посредственно учившийся в школе по физике, понять никак не мог. Отсюда имелся и удобный спуск к реке, берег которой зарос камышом, кустами и был застроен сарайчиками для лодок и лодочных моторов.

Теткина дача располагалась рядом с довольно обширным участком, огороженным очень высоким сплошным забором. Над забором виднелась только крыша со спутниковой антенной – сразу было видно, что это солидный жилой дом и еще там была куча всяких пристроек – наверняка баня, гараж и сараи. Впрочем, не все еще было закончено, строительство продолжалось, часть этого участка, выходящая на реку, имела еще временную ограду в виде металлической сетки, там же стояла бетономешалка. Железные ворота были распахнуты, и у дома сверкал металликом здоровенный внедорожник "тойота-лэндкрузер" с раскрытыми дверями, откуда из динамиков оглушительно на всю округу долбила музыка. Сам хозяин – довольно плотный коротко стриженый мужчина средних лет в шортах и майке с выпирающим пивным животиком тут же занимался по хозяйству – разжигал мангал для шашлыков.

Павел, остановившись сначала у дома тетки, крошечного облупленного строения, похожего больше на сарай, направился, было, прямиком туда, но заметил тетку в огороде – над грядкой задом кверху. Она, услыхав скрип калитки, распрямилась и, схватившись за поясницу, приставила ладонь козырьком над глазами, стала всматриваться, кто же там пришел. Оставшимся сидеть в машине Шахову и Хомякову было видно, как они с Павлом обнялись, расцеловались, потом зашли в дом. Павел, впрочем, тут же высунулся в окно, крикнул:

"Я сейчас! Клубники пока поешьте!" Стали искать по грядкам клубнику, но спелой еще было мало. Вскоре вышел Павел. Оказалось, история с соседом, как и предполагалось, не стоила и выеденного яйца: спор шел из-за какой-то помойной ямы, сделанной соседом не на положенном месте. Еще тетка жаловалась на здоровье, на суставы, на урожай, на погоду – короче, на все. Еще ко всему этому успела рассказать Павлу, что новый хирург-реаниматолог в местной больнице, которому самому было лет двадцать шесть, считает, что лиц старше пятидесяти реанимировать уже не нужно – они-де свое пожили. Поэтому все пожилые люди, попадавшие в больницу, его страшно боялись. Впрочем, и фамилию врач имел соответствующую – Гадецкий.

– Я теперь понимаю, из-за чего была гражданская война и кулацкие мятежи! Вот почему коммунисты были против частной собственности – потому что человек своего никогда не отдаст. А отнимать всегда очень сложно. Большевики это хорошо понимали! – прокомментировал ситуацию с помойной ямой Хомяков, впрочем, так толком и не понявший в чем конкретно состояла проблема.

Въезд на участок соседа был с противоположной стороны, поэтому сели на машину и подъехали туда.

Теткин сосед, мелкий частный предприниматель по фамилии Калугин, был, мало сказать, крайне раздосадован. Прежде всего, когда иномарка проехала мимо его ворот, он снова ощутил давно забытый им гадкий страх и тревогу. Он все еще продолжал разжигать мангал, который никак не разжигался, когда серебристая "ауди" вновь подъехала к его воротам и остановилась. Оттуда вышел вроде бы как самый что ни на есть обычный человек, подошел к забору, поздоровался и вежливо спросил Калугина: "Альберт Михайлович?" – и затем, увидев непроизвольный кивок, вошел на участок. И в этот момент Калугина вдруг объяла такая волна ужаса, что он со звуком пустил газы и чуть не обмочился. И первая мысль при этом была такая: "Вот и все, Лелик, отпрыгался!"

– Я племянник вашей соседки Калашниковой Елизаветы Васильевны

…– начал подошедший, а Калугин в страхе тут же подумал: "Вот сейчас вмажет!"

Человек что-то говорил, а Калугин, понемногу приходя в себя, вдруг понял, чего он испугался. А испугался он следующего: вот есть на свете он, Калугин, большой, физически очень даже неслабый, авторитетный, обеспеченный, с хорошим бизнесом и надежной "крышей" мужик. Но все равно было совершенно ясно, что несмотря на все это, ему неизбежно сейчас, попросту говоря, "дадут пизды" – и дадут хорошо! И, что самое страшное, избежать этого никак невозможно.

Может быть, даже при жене прямо здесь и отлупят – без проблем – если только захотят. Вот этот спокойный вежливый мужик и отлупит. И никакая "крыша" его, Калугина, не спасет, потому что этот внезапно пришедший человек явно был с какого-то совершенно другого уровня, где такие, как он, авторитетный бизнесмен Калугин, – никто и таких при необходимости давят, как клопов, не раздумывая. С полнейшей обреченностью он понимал, что его могут "замочить" тут же на месте и даже где-то ждал этого, чтобы уже отмучиться так сразу. Внешне ему вроде как ничего не угрожало, но ощущал опасность своим внутренним звериным чутьем, которое он в себе очень ценил. И оно, это чутье, говорило: "Очень и очень опасно!!!" В мозгу словно замигала красная сигнальная лампочка и заревел тревожный ревун.

Хомяков и Шахов оставались в машине и смотрели на эту встречу издали. Хомяк вдруг сказал:

– Знаешь, я всегда хотел услышать, как они друг с другом разговаривают, и о чем, но никогда не слышал.

– Кто "они"? – спросил Шахов.

– Бандиты. На своих стрелках. Какой-то у них есть свой специальный разговор, особые слова.

Впрочем, Калугин с Пашей говорили очень недолго, и дело закончилось тем, что сосед подобострастно закивал, сам руку протянул, а Павел, ответив на рукопожатие, повернулся и пошел к своей машине.

Когда "ауди" уехала, Альберт Михайлович сначала и поверить не мог, что остался не только живой, но при этом еще и целый. С самого начала ему казалось, что человек, который что-то говорил ему про помойку, в этот момент про себя решает: въебать сразу или потом, убить сейчас или чуть позже, а вариант оставить здорового и в живых

– просто даже не рассматривается.

И теперь он ощущал необыкновенное облегчение, словно сходил по большому после долгого запора, но день все же был испорчен этим остаточным ощущением страха. Про мангал он и забыл. В этот самый момент жена Калугина, ярко-крашеная блондинка, еще относительно молодая, хотя и несколько потасканная женщина, тут же откуда-то выскочила, видать подсматривала, и, глядя на расстроенного мужа, немедленно принялась его пилить:

– А чего это он тут так свободно ходит! Ты бы, Алик, поговорил с

Денисом, – зря, что ли за "крышу" платим?

– Да ты, я гляжу, просто мечтаешь стать вдовой! – произнес, внезапно окрысившись, Калугин и вдруг взглянул на нее так неприятно пристально, что женщина поежилась. – Ты только знай, что если меня грохнут, – продолжил он, – то у тебя ничего не останется. Ни-че-го!

Все это тут же заберут. Знаешь, сколько я денег должен? И тебе самой опять придется работать. Ты еще помнишь, что такое работать? Не забыла? Снова будешь с самого с ранья стоять на рынке, а вечером черные тебя будут драть во все дыры! Не помнишь, как аборт от Ахмеда делала? Напомнить?

Он замолчал, задохнувшись. Она же, сделав вид, что обиделась, лихорадочно обдумывала ситуацию. Кое-что она, конечно, скопила – на всякий пожарный случай, но не столь много, как бы хотелось. И вот, что еще ее поразило: не была похожа на Калугина такая смиренность и уступчивость. Мужик-то он был говнистый – из тех, что плюют в колодец, но не слишком трусливый. При случае мог даже какого-нибудь пьяного или того, кто пожиже, избить в кровь – просто из интереса. И наглый был, как танк – кстати, может быть, потому и богатый.