Отель последней надежды - Татьяна Устинова

— Ну вот. Я отсчитала деньги, и он уехал, а я пошла к подъезду.

— Вы здесь живете?

— Снимаю. Я учусь здесь.

— В подъезде? — не удержался Максим Вавилов, но она не поняла. То ли была напугана, то ли вообще без чувства юмора.

— Да нет, почему в подъезде!

— Значит, в университете. Да?

— Нет, не в университете! Я учусь в Останкине, меня начальник на стажировку отправил, на Первый канал. Ах да! Я не представилась!

И с необычайной гордостью она вытащила из кармана долгополого сюртука, в который была наряжена, удостоверение и сунула его Максиму под нос, как только что он совал ей свое.

В удостоверении была еще одна фотка сказочной красоты и написано большими буквами, что Самгина Екатерина является сотрудником телекомпании такой-то.

— Очень хорошо, — похвалил Максим Вавилов и захлопнул ее удостоверение прямо у нее в ладони. Она удивленно посмотрела на свою руку. — Значит, вы учитесь в Останкине, а здесь снимаете. Бомбила вас привез, вы вылезли, и дальше что?

— И я пошла к подъезду. Вон, где ваши коллеги.., смеются.

Максим Вавилов оглянулся. Мужики рассматривали что-то у подъезда пятиэтажки, выходившей фасадом прямо на Сиреневый бульвар.

— Он под лавочкой лежал, понимаете? Как будто сидел и упал, и я сразу вам позвонила, как только поняла, что он.., неживой. Я сначала думала, что он сумасшедший или.., или… Я испугалась очень.

И тут она заплакала.

— Успокойтесь, успокойтесь, — равнодушно пробормотал Максим Вавилов. — Разберемся.

Прямо перед подъездом, ногами под щелястой крашеной лавкой, щекой на заплеванном асфальте, лежал труп. Даже в свете единственного фонаря было совершенно понятно, что это труп, он и в синеву уже немного пошел, из чего старший оперуполномоченный сделал вывод, что труп даже и не сегодняшний. Примерно позавчерашний такой труп.

И был он совершенно голый.

Екатерина Михайловна, питерская журналистка, издавала жалобные всхлипы, а Максим Вавилов вдруг сильно встревожился.

— Мужики, — сказал он, моментально позабыв про Екатерину Михайловну. — Никак на нашей территории маньяк объявился!

— Тьфу на тебя. Макс!

— Да у него наручники на руках! Вы чего?! Ослепли, мать вашу?!

Стало тихо, как на похоронах, и лейтенант Бобров ногой приподнял деревянное, синее, твердое, бывшее когда-то человеческим тело.

— Наручники, мужики. Глядите!

— И чего делать?

— Оперов с Петровки вызывать, чего делать!..

— А как его.., того?..

— Да удушение! Синий весь, и язык вывален. И шея вон порвана. Вроде порвана, да, посмотри. Макс?

Максим Вавилов нагнулся и посмотрел и вдруг быстро отошел к краю тротуара и завертел головой сначала налево, а потом направо.

— Макс, ты чего?

— Да так…

— А чего ты смотришь-то?!

— Фонарь тут только один горит, во-он там, откуда мы пришли. А потом до самого перекрестка никаких фонарей нету. Где свидетельница? Свидетельница, вы где?

— Только что тут была. Куда ж она подевалась?..

Свидетельницу рвало в кустах так, что слышно было даже отсюда.

Оперативники отвернулись — из деликатности, — и лейтенант Бобров сказал нечто в том духе, что не повезло дамочке.

— Ты бы сгонял в палатку пока, — предложил Максим Вавилов лейтенанту. — Вон на той стороне светится!

— А чего купить-то?

— Ну, воды купи. Сигарет мне купи, где-то у меня сотня была…

— Понял, сейчас сгоняю.

— Да подожди ты! Палатка круглосуточная, может, там кто чего видел, или останавливался кто возле них…

— Понял, шеф, сейчас!

Шеф, подумал Максим Вавилов вяло. Какой я тебе шеф!.. Я такая же водовозная кляча, как и ты! А «шеф» в детективных романах про русский сыск все больше бывает. Там всегда есть «шеф», блестящий и удачливый профессионал, игрок, кутила, бретер и скандалист, и «простак», юнкер, который смотрит ему в рот и своим тупоумием оттеняет искрометность начальнического умища.

— Звонить на Петровку-то, Макс?

— Валяй, звони. А я пока со свидетельницей…

— А давай наоборот! Давай я со свидетельницей, а ты на Петровку!

— Валяй наоборот.

— Макс, ты че? Я шучу же!

— И я шучу. Давайте пока заграждение натяните, труповозку вызывайте, они как раз к утру приедут, а нам бы труп сдать, пока жильцы на работу не повалили. Ну, чего стоите-то?!

Все стояли потому, что труп был странный — не бытовой и явно не алкогольно-бомжовый. Голый мужик в наручниках у подъезда на Сиреневом бульваре!.. Дело пахнет керосином, ох как пахнет! Хорошо бы в управление забрали, потому что это даже не «глухарь», а гораздо хуже, может, начало «серии», вот тогда мало никому не покажется! Маньяк в столице!..

Максим Вавилов еще раз оглянулся на свидетельницу, которая тяжело дышала в кустах, и позвал:

— Екатерина Михайловна! Можно вас на минуточку?

— Да, да, — пропищали из кустов светским тоном. — Сейчас.

Она еще какое-то время громко дышала и топталась, а потом вылезла на асфальт.

— Давайте в сторонку отойдем. Или можно, если хотите, в машину сесть. Хотите?

— А воды нет? Мне бы попить.

— Сейчас будет вода, — пообещал Максим Вавилов. — Давайте пока так попробуем поговорить, без воды. Вы в этом подъезде снимаете?

Она оглянулась на подъезд, и по лицу у нее прошла судорога.

— В этом.

— А машинка вас привезла во-он к тому углу, где фонарь горит, правильно я понял?

— Да.

— И вы от угла в кромешной тьме топали, да?

— Ну.., да.

— А зачем? Почему он вас у подъезда не высадил?

Старший оперуполномоченный знал ответ на этот вопрос и задал его просто так, чтобы себя проверить. Он же ведь «шеф» из романа про «русский сыск»!..

Свидетельница посмотрела на него непонимающе.

— А?

— Екатерина Михайловна, вы глуховаты? — И он повысил голос:

— Почему, спрашиваю, он машину там остановил, а не возле вашего родного подъезда?!

— А.., там фонарь горел, а у него в салоне свет не работал. Чтоб я могла деньги отсчитать.

— Как же к незнакомому человеку в машину сесть не побоялись? Или вы его знаете?

— Кого?

Максим Вавилов вздохнул.

— Водителя, который вас подвозил. Вы его знаете?

— Да там, у Останкина, все время одни и те же частники стоят. Нет, так не знаю, конечно! То есть мы с ним не знакомы. То есть знакомы, но не лично. Ну, просто я его несколько раз видела у Останкина, и все!

— А зовут как?

— Кого?

Максим Вавилов опять вздохнул. И где этот Бобров с водой?!

— Водителя как зовут, не помните?

— Не помню. То есть Володя.

— Отлично. Вы ему заплатили и пошли вдоль дома к своему подъезду…

— Ну да. Вы знаете, когда мы в ночной, нам развоз заказывают, и тогда водителя можно попросить, чтобы проводил, они же все свои! А чужого неловко просить, и я не стала…

Максим Вавилов вздохнул в третий раз.

— То есть, когда у вас там, на вашем телевидении, ночная смена, вас отвозит редакционная машина, и это называется «развоз», правильно я понял?

— Да-да, совершенно правильно.

— И тогда водители вас провожают. А когда вы ловите частника, то никто вас, естественно, не провожает.

Краем глаза Максим видел, как лейтенант Бобров побежал было через дорогу, но вдруг ринулся обратно и проворно забежал за палатку. Вскоре стало понятно почему — по бульвару шла поливалка, струя била в асфальт, широким веером заливала тротуар и одинокие припаркованные машины.

— Все правильно. Простите, я не запомнила, как вас зовут. Ночные смены у нас через день, поэтому я на частнике почти никогда не езжу, а тут меня редактор вдруг отпустил. Ну, на самом деле не вдруг, а я его попросила, просто потому, что мне нужно экзамен сдавать, а готовиться совершенно некогда…

— Вовка! — заорал Максим Вавилов в сторону палатки, за которой прятался от поливалки лейтенант Бобров. — Если этот деятель по нашей стороне поедет, ты ему скажи, чтобы не вздумал тут полить! Слышишь?!

— Слышу! — прокричали в ответ из-за палатки. — Я сейчас!..

— Простите, — извинился перед свидетельницей Максим Вавилов. — Так чего там у нас с ночными сменами-то?

— Я вам уже все рассказала, — несколько обиженно выговорила Екатерина Михайловна.

— Да не все! — не согласился Максим Вавилов. — Вот водитель под фонарем остановился, вы деньги ему отсчитали и пошли себе к подъезду, а он поехал дальше. Так?

— Так.

— А он вперед поехал или в обратную сторону?

Она подумала.

— Вперед, кажется. Да, точно вперед. А на перекрестке направо повернул. А почему вы спрашиваете?

— Потому что работа у меня такая, — сказал он назидательным тоном и от этого своего тона даже покраснел немножко.

Что за глупости! Или он на нее впечатление, что ли, старается произвести?! Хочет казаться «шефом» из романа о «русском сыске»?!

Ты не выпендривайся лучше, жестко сказал он себе. Ты вспомни лучше предыдущую историю, жестко напомнил он себе.