Тайна Высокого Замка - Златослава Каменкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петрик забежал во двор и стал невольным свидетелем безотрадной картины. Впрочем, кое-кого из соседей, глядящих вниз из окон и балконов, ссора у бывшего гаража потешает.
Пани Андрииха лупит мусорщика. Испуганная Юлька и золотушный Ясек ревут, обливаясь слезами.
— Ах ты, синерожий пьяница! — охрипшим голосом надрывно кричит пани Андрииха. — А чтоб тебя уже труна от меня забрала! В доме нужда такая, что хоть петлю на шею, а он, ирод, последний пиджак пропил! И ещё смеяться?! Смеяться?! Я уже едва ноги волочу, а ты пропивать?! Пропивать?! Да лучше мне умереть, люди добрые, чем глядеть на этого батяра-пропойцу. И он ещё смеётся!
— Мария-Терезия… крулева моя… — молит мусорщик, — беды моей ради, только не стукай ты меня по башке…
Мусорщик падает на землю и ползает у ног Андриихи. А сам хохочет и хохочет…
Этот необычный для всегда угрюмого мужа смех заставляет Андрииху прекратить избиение. Она тревожно заглядывает мусорщику в лицо и бледнеет.
— Никак рехнулся…
И стоит как вкопанная, будто сразу онемев, с бессильно поникшими вдоль туловища большими натруженными руками.
Пользуясь наступившим затишьем, мусорщик, длинный и тощий, изнурённый алкоголем, вдруг вскакивает на ноги и, дико хохоча, бежит к воротам. Вслед за ним, по сигналу Данька-пирата, шумной воробьиной стаей снимается с места вся команда.
Петрик успевает сунуть в руку Юльке «рафинадик» и тоже бежит вслед за всеми к воротам.
Франек! Как хорошо, что он вернулся домой…
— А-а, кормилец! — отступает на шаг отец при виде сына.
— Ты опять пьяный? — горько вздыхает Франек.
— Пока ещё нет, — усмехается мусорщик. — Но буду…
Он подходит к высокому деревянному мусорному ящику и, запустив туда костлявую волосатую руку, достаёт газетный свёрток, перевязанный шпагатом.
— Ты что утащил из дома? — бросается к отцу Франек.
— Это моё… пиджак… Не трожь! Я матке сказал, что уже пропил…
— Не надо, отец, — вцепился в свёрток Франек. — У тебя другого больше нет…
— Пусти, щенок! — рассердился отец. — Не то оторву тебе голову.
При этих словах он так вывернул Франеку руку, что тот вскрикнул и присел.
Мусорщик выбежал на улицу и быстро-быстро зашагал по неровному, местами выщербленному дождями тротуару, зажав пол мышкой свёрток.
Франек погнался было за отцом, но на углу, возле газового фонаря, остановился. Тяжело дыша, он грозно крикнул:
— Вот только посмей опять напиться… Владек тебе этого не простит!
Мусорщик на какое-то мгновенье замедлил шаг, остановился, словно чего-то испугался, но тут же махнул рукой и ещё быстрее зашагал в сторону плошали Теодора, где обычно толпились спекулянты, маклера, скупщики старых и ворованных вещей.
Потрясённый всем увиденным, Петрик некоторое время стоял около входа в мастерскую дяди, где ветер раскачивал деревянный полакированный сапог, казавшийся настоящим. Что была зубная боль по сравнению с тем горем, какое сейчас испытывали его друзья там, в гараже?
Петрик снова забежал во двор и остолбенел. Около ворот сидит на своём чистильном ящике Франек, сгорбившись, как старик. Закрыв лицо руками, под свист и улюлюканье «пиратов» он судорожно рыдает, не обращая внимания на их дикую пляску.
Нет, Петрик не может этого перенести. Стиснув кулачки, он бросается на мучителей Франека.
— Пошли вон, дураки!
Возмущённые дерзостью Петрика, «пираты» в первую минуту даже растерялись.
— Ха, коня куют, а жаба ногу подставляет! Ну ты, шмаркач, курносый, — с глубочайшим презрением щелкнул Петрика по носу толстогубый Данько-пират. — Проваливай!
Петрик весь так и закипел. Нет, он не испугался. Не долго думая, размахнулся и заехал кулаком в живот Даньку-пирату.
Любивший учинять расправы главным образом чужими руками, Данько-пират и на этот раз приказал:
— Тадек, а ну конхвискуй у этого шмаркача конпресс!
Когда компресс очутился в руках Данька, последовал ещё более гнусный приказ.
— Рвите ему лямки на штанах!
Петрик предусмотрительно схватился обеими руками за свои штанишки, однако, не желая показать врагам, что ему стало чуть-чуть страшновато, сморщил нос и проговорил, подражая пани Андриихе:
— Вольно собаке на луну лаять!
— Ах, так? — ещё больше рассвирепел Данько-пират. — Будешь ты у меня ниже травы и тише воды… Хлопцы, снять ему штаны!
— Убирайтесь к дьяволу! — ринулся в битву Франек. — Не стыдно обижать маленького?
— А ты, Вавило, утирай рыло и проваливай дальше, — толкнул Франека в грудь Данько-пират.
Франеку удалось повалить Данька, и оба они покатились по земле, хрипя и выкрикивая проклятия.
Но всё же, невзирая на героическое сопротивление Франека и Петрика, приговор Данька-пирата был приведён в исполнение. Под отвратительные хихикания и бранные словечки Данька-пирата крашенные бязевые штанишки на лямках замелькали над головой Петрика, подобно тряпочному мячу «пиратов».
— Тру́сы! — крикнул возмущённый Франек. — Всем нападать на двоих? Подожди, подожди, Данько… я тебе ещё засвечу фонари под глазами… Ты у меня ещё поплачешь…
— Дураки! Дураки! — всё ещё крепясь, воинственно выкрикивал Петрик, при этом сыпя ударами направо и налево. — Я вот скажу дяде Тарасу, всё скажу! Отведаете шпандыря!
— Шкилет, брось ему за шиворот нашего стрр-рашного скрр-рапиёна, — злорадно ухмыляется Данько. — У скрр-рапиёнов хвост смертью пахнет… На хвосте иголка с ядом… Ка-ак вдарит хвостом… Жил и нету! Капут! Во имя бога, отца и сына, аминь!
И в то же мгновенье похолодевший от ужаса Петрик чувствует, как что-то, царапаясь, побежало по его спине.
Душераздирающий вопль огласил двор.
— Ма-а-а — ма-а-а!
Не зря говорят, трусость заразительна. Стоило только Даньку-пирату выскочить за ворота, как вся его команда бросилась врассыпную.
Франек возликовал. Торжествующе потрясая кулаками, он громко запел:
У труса в глазах двоится,Трус своего хвоста боится!
Мироська оказался нахальнее всех: отбежав на сравнительно безопасную дистанцию, правда, далеко не воинственным тоном он принялся дразнить Петрика:
Лева-колова,Дай молока!Сколько стоит?Два глоша!
Но нашим друзьям сейчас не до него. Они торопились изловить «скрр-рапиёна», который ползал по спине Петрика и, как опасался Франек, мог умертвить своим ядом каждую секунду.
— Виват! Не бойся, Петрик, — вскрикнул сам не свой от радости Франек, хватая под рубашкой друга иссиня-чёрного большущего жука, грозно шевелящего длинными усищами. — Вот, гляди, самый обнаковенный навозный жук.
— Он не кусается?
— Нет, что ты! Оторвать ему голову?
Сердце не камень. Петрик великодушно отпускает жука.
Глава седьмая. «Заказчики» дяди Тараса
Встретив на пороге растрёпанного Петрика с компрессом в одной руке, а другой поддерживающего штаны, тётя Марина изумлённо воскликнула:
— Ох, горюшко наше! Кто это тебя так? С кем это ты воевал?
— Они все убежали… — и, больше для самоуспокоения, добавил: — Мы с Франеком им надавали хорошенько!
— Снимай штанишки, я лямки пришью, — огорчённо качает головой тётя Марина.
Петрику стыдно стоять перед тётей Мариной без штанов, но он не знает, как это объяснить. А тут ещё затихшая было в пылу сражения боль внезапно напомнила о себе с такой силой, что всё пережитое показалось просто ничем.
— Хны-ы…
— Снимай, снимай, — приказывает тётя Марина. — И умойся.
Приходится подчиниться.
— Мама так старалась, шила ему штанишки, все пальцы поколола при этой лампе, а он… — упрекает тётя Марина. — Ещё раз узнаю, что ты дерёшься с мальчишками, полицию позову. Слышишь?
Петрик боится полицаев. На всякий случай он осведомляется о своей верной защитнице:
— Хны-ы… А где мама?
— Где ей, бедолахе, быть? Ходит, работу ищет, чтобы кормить такого разбойника.
«Нет, мама не скоро придёт, — думает Петрик, захлёбываясь слезами. — Будто нельзя ей искать эту работу где-то поближе, возле дома… А то уходит утром и возвращается, когда уже темно… А я, несчастный, весь день во дворе или на улице…»
Тётя Марина долго сердиться не умеет. Она осторожно обмывает Петрику лицо, утирает его полотенцем и ласково говорит:
— Ложись в постель. Я сейчас соли нагрею, насыплем в чулочек и приложим к щеке. Если уснёшь, боль как рукой снимет.
— Хны-ы… хны-ы, кто снимет?
— Сон. Он лучше всякого лекарства.
Но кому охота днём спать? Петрик ворочается с боку на бок, кряхтит, стонет, как старый дед.
— Тётя Марина, расскажи мне сказку. Добре? — наконец просит Петрик.
— Ладно уж, — смеётся лукавыми глазами тётя Марина, присаживаясь на топчан около Петрика.
