Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Герберт Крафт

Стремясь втянуть в себя воздух, через запотевшие стекла маски противогаза я увидел группу мужчин и женщин в очень непочтительном виде и на непочтитель­ном расстоянии отунтершарфюрера. Хинце остановил­ся и, очевидно, что-то пренебрежительно им говорил.

У меня перед глазами снова поплыли темные круги с белыми искрами. Я окончательно свалился — «доканали». Хинце сорвал маску противогаза с моего лица. Я думал, что мучение будет продолжаться. Все тело было словно в облаке пара, по распаленному лицу текли ручьи пота, форма превратилась в один сплошной ком глины, а в пулемете едва ли можно было угадать очерта­ния оружия.

Хинце теперь показалось, что штрафных занятий до­статочно, и мы пошли в лагерь. То ли ему действительно показалось, что их достаточно, то ли недружелюбное настроение гражданских поспособствовало прекраще­нию мучений, осталось не ясно. Я также не понял, было ли вызвано недовольство мужчин и женщин видом моих мучений, или тем, что во время них были попорчены картофельные грядки. В любом случае, я и на этот раз выдержал. За чисткой оружия и обмундирования прош­ли остатки субботы и все воскресенье.

Через несколько недель несения караульной службы, перемежавшейся боевой подготовкой, нас в этом лаге­ре сменили. Когда грузовики вывозили нас из него, у его входа на флагштоках развевались два флага — огром­ный флаг с мертвой головой и черный флаг с рунами по­беды. Мне часто приходилось их поднимать по утрам по команде «Флаг поднять!» и спускать вечером по коман­де «Флаг спустить!». Это были наши знамена, которым мы были верны всей силой наших юных сердец. Однако рядом с концлагерем им было не место!

Вопреки ожиданиям, нас повезли не в Ораниенбург. По железной дороге мы отправились на юг. Художник Осень уже слегка раскрасил немецкий ландшафт, про­бегавший перед нашими глазами.

«Где-нибудь снова найдется для нас концлагерь!» — рассудительно промолвил Хёльцль Польдль из Штайер-марка. За всех он сказал то, чего мы опасались в душе.

В Аппенвайере, маленьком участке земли между Рейном и Шварцвальдом, наше путешествие закончи­лось. Само по себе это местечко не представляло ниче­го особенного. Но одного взгляда на географическую карту было достаточно, чтобы сразу же понять, что это — важнейший узел дорог, имеющий стратегическое зна­чение.

В стратегически важных пунктах мы чувствовали себя на своем месте. Сюда же прибыли 5, 7 и 8-я роты. Таким образом, здесь собрался весь батальон. Наша рота раз­местилась в зале большого сельского дома на кучах со­ломы. Помыться не было никакой возможности. Кухон­ную посуду мыли в Рейне, протекавшем в 15 километрах отсюда.

Мы начали, как бешеные, заниматься боевой подго­товкой, отрабатывая действия в наступлении и в оборо­не во всех вариантах. В один из дней мы получили сталь­ные шлемы нового образца серого полевого цвета. В более легких шлемах меньшего размера мы сначала выглядели достаточно забавно. Мы очень привыкли к нашим черным шлемам времен Первой мировой войны, о вскоре мы оценили гораздо более удобные серые .темы.

Новые противогазы, новые шлемы, и вскоре, к счатью, с наших шей сняли галстуки. Через десятки лет высшие инстанции» наконец-то признали, что от этих родов никакой пользы, а только мучение. Куртка серого полевого цвета теперь не застегивалась под горло, а носилась с открытым воротом — большое удобство при участившихся теперь долгих маршах. Теперь у нас снова появились мозоли на всех мыслимых и немыслимых местах тела. Иногда тихие проклятия слышались в до­йне Рейна или в Шварцвальде, но ничего не помогало, 1ы же стали гренадерами и длительные маршевые нагрузки были так же важны, как и умение метко стрелять.

Хотя наши маршевые скорости были впечатляющи-1и, никто из нас не страдал честолюбием до такой степени, чтобы оставаться пехотой из чистой традиции. когда по батальону стали ходить слухи, что из нас скоро делают моторизованную пехоту, то мы сразу стали такими сторонниками такой модернизации. В нашем представлении она выглядела так, что, по крайней мере, хотя бы на машинах будут перевозить нашу тяжелую по­лажу — скромность всегда украшает. Может быть, на машины бы собирали полумертвых «хромоножек» и везли бы за ротой?

Дни в то время года были особенно ясными. Взгля-,ом можно было с высот Шварцвальда охватить всю до­йну Рейна до Вогез: справа и слева от Рейна — немецкая земля с немецкими людьми. На топографической карте во французском Эльзасе — сплошь немецкие названия населенных пунктов. До Страсбурга — рукой подать, а он тесно связан с правобережным Келем. Страс­бург — французский, а Кель — немецкий. Сколько по­литического неблагоразумия и безответственности потребовалось в ходе истории, чтобы проводить здесь границы, и как равнодушно их насаждать вопреки воле населения! Со времен французского «короля-солнца» в 1681 г. немецкий имперский город Страсбург — на­сколько я помню школьные занятия — впервые был от­торгнут от постоянно раздробленных немецких земель, и с тех пор шла ожесточенная борьба за эти поля и леса, высоты и лощины этой исконно немецкой земли от Альткирха до Лаутербурга. Завоеванная немцами в 1870— 1871 годах, она снова была потеряна в 1919 году и пере­шла к Франции — такова была судьба людей в пригра­ничной полосе.

В свободное время я с удовольствием гулял по лугам и полям. Хотя я ничего не понимал в сельском хозяй­стве, я чувствовал себя крестьянином, так же как и сол­датом. В этом я видел две взаимодополняющие задачи: выращивание хлеба на родной земле и защита этой земли, которая обеспечивает нам этот хлеб.

«Солдат и крестьянин»: родственность сущностей! Она в последующие годы будет определять мою жизнь.

ПЕРВЫЙ БОЙ

Когда наш поезд подошел к перрону, я лежал на моем временном лежаке — в багаж­ной сетке купе. Мои товарищи уже стояли у окон и смо­трели на оживленное движение на платформе.

Как все быстро происходило. Когда я вернулся из прогулки по Шварцвальду в расположение, было уже объявлено о запрете увольнений. Посреди ночи послы­шался свисток дежурного унтерфюрера: «Подъем!», «Через час рота выступает!»

С какой руганью тогда мы поднимались с наших со­ломенных лежаков! Особенно сильно ругался Кеттенмайер. Здесь, как и везде, он уже заимел подружку и на вечер должен был получить приглашение к ее родите­лям. Он не был большим красавцем, зато имел большой рост, был зрелым и имел массу преимуществ.

— Парнишка, тебе бы было неплохо на чуть-чуть смо­таться, чтобы побыть с ней немножко, — шутя прошлым вечером сказал ему долговязый Шимпфёзль. Ему было легко говорить с его необычайным ростом.

С раннего утра мы поехали в северном направлении к неизвестной станции. Мы предположили, что нас ве­зут опять в Ораниенбург. Нам было бы лучше провести зиму в Шварцвальде, чем в промозглом Бранденбурге. Куда мы ехали, не знали даже наши унтерфюреры.

Наконец, в Циттау мы вылезли из вагонов. На кален­даре стояла дата 8 октября 1939 года. Германский вер­махт вступил в Судетскую область с задачей полностью ее оккупировать к 10 октября.

Уже ночью наш батальон стоял в полной готовности у дороги поблизости от пограничного пункта. На рассвете следующего дня там мы впервые вышли на сцену миро­вой истории.

Начался мелкий дождь. Подавленные, мы ютились в защищенных от дождя местах и ждали приказа о высту­плении. Во взводах выдали боевые патроны. Несмотря на ночь и дождь, нас обступали люди всех возрастов и вместе с нами ждали, что будет. Как пройдут следующие часы? Окажут ли сопротивление чешские войска? Когда мы утром выступили, то были готовы ко всему — и к дру­жескому приему судетским немецким населением, и к недружественным приветам со стороны чехословацких оборонительных сооружений.

Батальон развернулся, боевой порядок на марше был установлен. Наша рота обеспечивала боевое охра­нение батальона. Я находился в головной походной за­ставе, и поэтому был одним из первых солдат, перешед­ших границу.

Вступление выглядело следующим образом: наше отделение в головном боевом дозоре, за ним в ста ме­трах — остальной взвод, еще через сто метров — осталь­ные взводы нашей роты и, наконец, на значительном удалении — главные силы батальона в составе 5-й и 7-й рот и пулеметной роты с тяжелыми пулеметами. К на­шему огорчению, перед самым маршем командиром к нам был назначен новый, никому не знакомый унтерфю-рер. К нам, молодым ребятам, он совершенно не под­ходил. Ему по виду было уже около тридцати лет, и вид у него был совершенно не военный. Форма на нем висе­ла, а винтовку он держал как воскресный охотник после охоты. Он постоянно менял темп марша, что утомляло. Мужик был просто невыносимым. Вопреки своему же­ланию шли мы за ним, постоянно наблюдая за его вися­чими плечами.

Еще до наступления дня мы под высоко поднятым шлагбаумом перешли чешскую границу. Рассредото­чившись, наша группа «разведывала» все далеко впере­ди. Все было спокойно. От брусчатки далеко разносился грохот наших подкованных железом сапог. Трап-трап-трап — гремело в утренней измороси. Лучше бы мы шли на мягких подметках. Никто не разговаривал. Все мы были в ожидании грядущего. Это был час нашего перво­го боевого задания — через полгода после моего посту­пления добровольцем.