Жена-девочка - Томас Рид

— Но почему, глупое дитя? — спросила мать, ее сопровождавшая.

— Мама, ты знаешь, почему! Это будет так же, как в последний раз — я одна среди этих наглых людей! Я их ненавижу! Как бы я хотела их чем-нибудь оскорбить!

— Ближе к ночи ты сумеешь это сделать, дорогая.

— Но как, мама?

— Надев мой головной убор с алмазами. Это последний подарок, который мне подарил твой дорогой отец. Это стоило ему двадцать тысяч долларов! Если бы мы могли показать им чек на покупку алмазов, где указана эта цена, как бы заблестели их глаза от зависти! Впрочем, неважно; я думаю, они догадаются о стоимости и без чека. Этого, моя девочка, вполне достаточно, чтобы оскорбить их!

— Нет, этого недостаточно.

— Недостаточно? Алмазы, которые стоят двадцать тысяч долларов! Другой такой диадемы нет в Штатах! Да что говорить — нет ничего подобного во всем мире! Поскольку алмазы сейчас вошли в моду, это будет для тебя бесконечным триумфом; ты в любом случае будешь вполне удовлетворена. Возможно, когда мы вернемся сюда снова, мы сможем продемонстрировать алмазы в еще более привлекательном виде.

— Каким образом?

— Геральдическая корона! — склонившись к уху дочери, прошептала мать.

Джулия Гирдвуд начинала беседу словами, которые полностью соответствовали ее собственным мыслям. Выросшая в атмосфере неограниченного богатства, она легко получала любую роскошную вещь, которую запросто можно было обменять на золото. Но было и такое, чего нельзя купить ни за какую цену — вхождение в некий мистический круг, называемый «обществом», или иначе — «сливками общества».

Даже в непринужденной, легкой атмосфере пляжа она чувствовала, что она — чужая. Она находила, так же, как ее мать, что Ньюпорт — слишком фешенебельный район для нью-йоркских торговцев, однако он достаточно хорош в плане продажи ими различных товаров. То, что сказала мать только что, было воплощением некоей мечты, поражавшей воображение, и слово «корона» произвела на Джулию больший эффект в плане отказа от капитана Майнарда, чем самая продолжительная лекция матери.

И мать хорошо это понимала. Она не хотела запретами пробудить в своей дорогой Джулии огонь романтического неповиновения.

В этот момент матери пришло в голову, что победу надо закрепить, и она продолжала по пути домой ковать железо, пока горячо.

— Да, корона, моя дорогая, а почему бы и нет? Есть много лордов в Англии и подобных им во Франции, и большинство из них с радостью ухватилось бы за такое предложение. Миллион долларов и твоя красота — ты не должна краснеть при этом, дочь — две вещи, которые редко встречаются вместе, уж во всяком случае они не каждый день появляются на улицах Лондона или Парижа. Это подарок любому принцу! А теперь, Джулия, еще пару слов. Я искренне хочу сказать тебе правду. С этой целью, и только с ней, я хочу показать тебя Европе. Ты должна дать мне обещание сохранить свое сердце свободным и отдать руку человеку, которого я выберу для тебя. И тогда я подарю вам на свадьбу половину состояния, оставленного мне твоим отцом!

Девушка колебалась. Может быть, она думала о своем спасителе? Но если она и думала о Майнарде, то интерес к нему был слишком слаб, чтобы бороться с такими заманчивыми предложениями. Майнард не смог бы так позаботиться о ней. И, обдумывая предложение, она не видела особых трудностей для принятия решения.

— Я говорю об этом совершенно серьезно, — продолжала убеждать ее честолюбивая мать. — Настолько серьезно, насколько ты чувствуешь отвращение к положению, в котором мы здесь находимся. Я считаю, что эти малоизвестные потомки «подписавших Декларацию» должны считать за честь жениться на моей дочери! Но! Ни один из них не женится без моего согласия.

— Без твоего согласия, мама, и я не выйду замуж.

— Я знала, что ты умная, послушная девушка! И ты получишь свадебный подарок, который я тебе обещала. А сегодня вечером ты не только должна надеть мои алмазы, но — я настаиваю — чтобы ты всем сказала, что они принадлежат тебе. А теперь зайдем в комнату, и я тебе их дам!

Глава VIII. Аристократ инкогнито

Свой диалог мать и дочь вели у окна квартиры миссис Гирдвуд. Ночь была беззвездная и тихая, очень благоприятная для любителей подслушивать чужие разговоры. Вот и здесь нашелся невольный слушатель.

В комнате выше и правее в этот день поселился джентльмен. Он прибыл в Нью-Йорк на корабле ночным рейсом и зарегистрировался в отеле под именем Свинтон, предварив имя скромным «mr_»[26], а после своего имени приписал: «с лакеем». Его лакеем был темноволосый и темнолицый юноша, одетый в ливрею путешествий.

В Ньюпорте, скорее всего, мистера Свинтона никто не знал. Большую часть дня он потратил на осмотр этого маленького города, основанного Коддингтоном. Достопримечательностей здесь было много.

Несмотря на то что он здоровался почти со всеми отдыхающими, очевидно было, что он ни с кем не знаком и его тоже никто не знает. В Ньюпорте было принято здороваться в знак уважения даже с незнакомцем, который выглядит джентльменом и проходит в сопровождении хорошо одетого и почтительного слуги.

Встречные, отвечая на его приветствия, думали:

«Какой представительный приезжий».

Вся внешность мистера Свинтона подтверждала гипотезу. Это был джентльмен лет приблизительно тридцати, и все говорило о том, что эти годы он прожил довольно приятно. Среди глянцевых завитков его темно-рыжих волос невозможно было обнаружить ни одного седого; и если бы вороний коготь коснулся его лица, след этого когтя невозможно было бы найти под хорошо ухоженными бакенбардами, соединенными с усами над его ртом, — короче говоря, под обильной растительностью на его лице, которой отличались джентльмены, служившие в английской конной гвардии. И в городе, и в гостинице его принимали только за англичанина.

Так называемый чайный ужин закончился, незнакомец от нечего делать выглядывал из окна своей спальни, находившейся на четвертом этаже, и спокойно курил сигару. Между ним и его слугой только что состоялся разговор, из которого можно было бы сделать вывод о снисходительности господина и даже несколько дружеских отношениях, установившихся между ним и лакеем. Теперь слуга без стеснения развалился на диване, а хозяин, опираясь локтями на подоконник, продолжал распространять вокруг себя сигарный дым и запах никотина, который смешивался с морским воздухом, пахнувшим йодом и водорослями.

Тихая, спокойная обстановка способствовала таким же мыслям, и мистер Свинтон размышлял:

«Чертовки хорошее место! Дьявольски симпатичные девочки! Надеюсь, я найду здесь такую, которая привыкла сорить деньгами, и поразвлекусь с ней вволю. Бывают и старые ведьмы, у которых денег вдоволь — правда, потребуется время, чтобы распознать это. Дайте мне только взглянуть на ее рог изобилия, и если я не сумею его повернуть узким концом вверх, то тогда… тогда я поверю тому, что говорят об этих дамах-янки: они берегут свой кошелек еще более строго, чем их скромные кузины в Англии. Есть несколько наследниц, о которых я слышал. Одна или две имеют некоторую часть миллиона… долларов, конечно. Пять долларов составляют один фунт. Надо подумать… Миллион долларов — это две сотни тысяч фунтов. Неплохо! Такая сумма стоит того, чтобы за нее попотеть, даже половина этой суммы стоит. Интересно, эта красивая девушка, при который постоянно крутится ее мать, — насколько она умна? Небольшой любовный роман, красивый, как спектакль, вполне мог бы соблазнить ее. Ах! Кого я вижу внизу? Женские тени в открытом окне, этажом ниже. Если бы они только вышли на балкон, я смог бы расслышать, о чем они говорят. Я хотел бы услышать небольшой женский скандал. Если они эти женщины скандалят так же, как и на другой стороне Атлантики, стоило бы их послушать. Ей-богу! Они выходят! Как раз то, что мне надо».

Это произошло в тот момент, когда Корнелия удалилась в свою комнату, а миссис Гирдвуд вслед за дочерью вышла на балкон, чтобы продолжить начатую в комнате беседу.

Благодаря ночной тишине и хорошей акустике мистер Свинтон слышал каждое сказанное ими слово — даже самый слабый шепот.

Чтобы его наверняка не увидели, он спрятался за венецианскую ставню и, стоя напротив открытого окна, слушал разговор, как опытный шпион.

Когда разговор был окончен, он выглянул наружу и увидел, что молодая леди зашла в комнату, но ее мать все еще оставалась на балконе.

Спокойно, не создавая шума, он отошел от окна, вызвал слугу и поговорил с ним в течение нескольких минут низким голосом, немного торопясь; очевидно, он давал слуге некие важные для себя указания. Затем хозяин надел шляпу и, набросив на плечи легкий сюртук, поспешил удалиться из комнаты.

Слуга последовал за ним спустя некоторое время.

И вот — через несколько десятков секунд англичанина можно было увидеть прогуливающимся с равнодушным видом возле балкона напротив, в нескольких футах от того места, где стояла, наклонившись над перилами, богатая вдова.