Выстрелы с той стороны - Яна Завацкая

Дневной свет уже не пробивался снаружи, оконце было непроницаемо темным. Только свечи в двух прибитых к стене самодельных канделябрах наполняли комнату колеблющимся, неясным светом. Борис Михалыч грузно ворочался с боку на бок. Я отвернулся от него и увидел Катю. Она сидела у столика, с каким-то шитьем, но шитье было отложено. Катя сложила руки на коленях и как-то вся ушла в себя, и по выражению ее лица, по легкому шевелению губ я понял, что Катя молится. Отчего-то это простое действие поразило меня. С одной стороны, это очень подходило к Кате, и даже объясняло, почему она вот такая, и где она находит силы и желание целыми днями торчать в этом тусклом аду, и без конца пытаться смягчить чужие страдания. С другой стороны, это нехитрое зрелище вдруг напомнило мне о моих собственных отношениях с Богом... не было у меня с Ним никаких отношений. До сих пор я даже не задумывался о том, что там наверху, возможно, что-то есть. В школе нам внушали, что ничего подобного нет и быть не может. Но если подумать, где-то в глубине души я все равно ощущал, что - есть... что-то такое есть. Только я не знал - что... Странно, откуда же в наши дни верующие люди. Вот как Катя... Ведь она молодая женщина, не старушка какая-нибудь. Или она поверила уже в Ладиорти? А сколько она живет здесь? Скрипнула дверь, Катя вздрогнула, повернула лицо к входящим. Они сбрасывали на пороге мокрые куртки - на улице моросил дождь. Подходили по очереди к постели Алеши. Артем, Ваня, Макс и еще незнакомый мне мужчина постарше. Мне они кивнули по разу, поздоровались и больше не обращали на меня внимания. Я сжался, как мышь, под одеялом... Мне было страшно отчего-то. Так страшно, как бывает в детстве, когда лежишь один в темной комнате, и тени ходят по стенам. Здесь было тоже темно. И все молчали или разговаривали вполголоса. Как будто кто-то страшный прокрался сюда, и люди боялись раздразнить его... Незнакомый мужчина зажег лучину рядом с кроватью Алеши. Больной открыл глаза и молча смотрел на друзей. И они не говорили ничего. Просто стояли и смотрели. Они и вчера приходили, и позавчера. Но не все вместе. Приносили яблоки, груши, болтали о том, о сем. А сегодня ничего не принесли. - Тем, - сказал Алешка, - сядь ко мне, что ли. И дай руку. Артем выполнил его просьбу. - Страшно, - сказал Лешка жалобно. - Ничего, - прошептал Артем, голос его было трудно узнать, - Ничего, все хорошо будет. - Страшно, - повторил Лешка. И я понял, как ему страшно. Они все стояли возле него, его друзья, на которых он мог положиться, которым он верил... и все-таки он был одинок. Бездна ожидала его, и в эту бездну ничего и никого нельзя было взять с собой. И никто не мог помочь ему. Никто не мог вытащить его из этой бездны, как вытащил Борис Михайлович из-под смертельного луча. И Лешка не выдержал этого ужаса... Он начал болтать. - Если будешь на Земле... если вернешься, - он говорил только с Артемом, больше ни с кем, - Сообщи Ленке. Ты сам скажи. Она живет на 3-го Интернационала, дом 5, квартира 67. Запомни, пожалуйста. Дом 5, квартира 67. 5, 6, 7 - легко запомнить. Только не рассказывай ничего. Она не поймет и не поверит. Просто скажи - умер... так получилось. Они никто не поймут и не поверят. Лучше бы я попал в Афган... тогда бы хоть погиб нормально. Мать бы на могилку ходила, Ленка... думали бы, что у них сын - герой. А я тут... Лешка что-то еще говорил, потом начал заговариваться, его слова было все труднее различить. Он уже не говорил - шелестел... Потом замолчал, глаза закрылись, словно от непосильного напряжения, пальцы лихорадочно вцепились в руку Артема. Все стали выходить, прощаться... Только Артем остался сидеть с умирающим - не отнимать же руку. Когда все вышли, Лешка снова открыл глаза и произнес отчетливо. - Тяжело... умирать. Через некоторое время Катя подошла к Артему. - Ты иди, Тема... хватит уже. Артем покачал головой. - Иди, - мягко настаивала Катя, - Я тут останусь. Иди, не надо... - А если он опять проснется? - спросил Артем хрипло. - Он долго так может, - сказала Катя, - Тебе ведь работать завтра... Иди. Если что, я сбегаю за тобой. Артем встал, подошел к двери, стал обуваться. - А ты как же? - спросил он. Катя пожала плечами. - Я - что... не каждую же ночь сидеть приходится. Артем вышел, Катя села рядом с Алешкой и снова стала молиться. Я задремал. Когда я открыл глаза, Кати уже не было. Я повернул голову и увидел, что вместо Алешки на кровати лежит что-то совершенно неподвижное, каменное, и это что-то накрыто простыней полностью, до самой макушки.

Через два дня Артем привел меня в хижину, которая называлась у них "третьей общагой". Так было принято в Граничном Поселке - неженатые парни (и отдельно, естественно, женщины) жили вместе и вели общее хозяйство - по четыре-пять человек в хижине, "общежитии". Я уже знал, что все, кто проявляются в Ладиорти, живут здесь по-разному. В основном, населяют деревни, брошенные местными жителями - вдоль горной цепи таких деревень много... "Дом свободный, живите, кто хотите". Деревни эти уже получили русские названия, и жизнь в них течет - в каждой на свой лад. У нас в Граничном существовали довольно строгие порядки и серьезная власть. Руководил повседневной жизнью Совет во главе с председателем Евгением Павловичем Грушко. Он и на Земле был каким-то там руководителем... причем довольно дельным, судя по всему. Была у нас и армия - собственно, часть общей армии, образованной выходцами из большинства деревень. Нашим Граничным гарнизоном руководил тоже бывший лейтенант, правда, танкист. Кроме охраны поселка и походов за продовольствием, гарнизон выполнял также функции милиции. Мне уже рассказали, что в некоторых деревнях царит полная анархия, но люди в основном оттуда бегут в Граничный и другие поселки, где жизнь более-менее налажена. В Граничном Совет выработал Кодекс, довольно простой и конкретный. Ко мне в больницу специально пришел представитель Совета и дал ознакомиться с Кодексом. Законы здесь были такие же, как везде - запрещалось убивать, воровать (в том числе, и у местных), хулиганить, насиловать, и вообще безобразничать. Предусмотрены были за разные преступления довольно суровые наказания вплоть до расстрела. Вторая часть Кодекса состояла из обязанностей гражданина, от которых тоже запрещалось увиливать. Обязанность работать и обязанность для мужчин служить в армии, а для женщин - выполнять "социальные работы". В общем, все довольно просто и понятно. У меня даже ни одного вопроса не возникло. Кроме того, представитель расспросил меня о профессии, о том, что я умею делать... а что я умею? Только что закончил школу. Ну, немного в технике разбираюсь. Так какая здесь техника? Собак умею дрессировать... но собак у них здесь нет - по той же причине, что и лошадей. Ну что... зачислили меня в "общий рабочий отряд" и в армию, естественно. Артем указал мне на одну из лавок. Под ней стоял большой сундук - вот и вся мебель, которая отныне будет мне принадлежать... - Это Алешкино место, - спокойно сказал Артем, - устраивайся. Они, оказывается, все были из одной "общаги" - Артем, Ваня, Макс, еще с нами жил мужчина постарше, все называли его дядя Леня. Дядя Леня на Земле работал на мебельной фабрике, и здесь, соответственно, руководил бригадой столяров. Макс был его учеником, Артем работал в бригаде золотоискателей. Ваня, как и я, занимался "общими работами". В данный момент "общие работы" заключались в уборке картошки.... Мне пришлось вспомнить только что оставленные колхозные навыки. Правда, ни о каких картофелеуборочных комбайнах речи не шло - копали лопатами, причем не железными, а заточенными кремниевыми. Каменный век, думал я, втыкая в землю неровно обработанное орудие. После нескольких часов работы тело начинало ныть, а потом превращалось в тупой, бесчувственный автомат... Вот ведь жили и не замечали на Земле, как много хорошего вокруг. Ныли и возмущались, что условия плохие, что картошку убираем вручную... Попробовали бы здесь ее копать. Я уже не говорю о комбайнах или такой мелочи, как нормальные железные лопаты и вилы... взять, например, обыкновенное ведро. Здесь ничего подобного нет - или тяжелые глиняные тазы, или холщовые мешки. И уже мечтаешь о легком ведрышке с удобной дужкой, которая так хорошо ложится в руку. И так далее - тысяча мелочей, которые замечаешь только тогда, когда их нет. После работы два раза в неделю проводились учения. Я учился стрелять из автомата, разбирать его, чистить, собирать. В школе я был на сборах, и мне довелось пару раз пострелять из "Калашникова". Здешние автоматы были примитивнее, с коротким стволом, вообще отличались довольно сильно. Учили нас и другим вещам - тактике, ориентированию на местности, немного самбо. Кроме того, был курс по изучению местного языка Ладиорти. Оказывается дальше, в долине сохранились деревни местных жителей, и к востоку их было уже очень много... мы жили на окраине какой-то большой земли, о которой, по сути, ничего не знали. И там, на востоке, ничего не слышали о каких-то адвантах, о пришельцах, о Земле... Говорят, туда посылали экспедиции, но ни одна не вернулась. Но на всякий случай мы учили их язык - заодно и с рыбаками будет проще объясниться, если что. И с торговцами - те говорили на своем языке, которого здесь не знал никто, и еще на местном диалекте. Вот, собственно, так протекала моя новая жизнь. Раз в неделю, в субботу устраивали танцы, в остальное время мы ходили друг к другу в гости, в библиотеку - в основном она состояла из местных рукописных книг, просто шатались по поселку и окрестностям. Назвать эту жизнь скучной - пожалуй нельзя. Тяжелой, скудной сколько угодно. Я никогда в жизни столько не работал... но ясно было, что выхода другого нет и не предвидится. Что если мы хотим зимой и весной что-то есть, сейчас нет другого выхода, как напряженно работать. За две недели урожай был убран полностью - я участвовал в уборке не только картофеля, но и свеклы, моркови, яблок и даже ячменя. Посеяны озимые. Женщины работали на овощных складах. Ваню перевели на ремонт и утепление коровника, он немного умел плотничать. Меня же отправили с другими парнями, пока земля еще не замерзла (снега, говорят, здесь не бывает, но все равно - морозы), копать несколько новых погребов. Иначе не удастся сохранить весь урожай, который в этом году, говорили, уродился прямо-таки небывалым. Это меня немного успокаивало... если честно, я боюсь голода. Я читал в детстве о Ленинградской блокаде и как-то ярко представил себе, каково это - умереть от голода... когда вообще нет ничего. Никакой еды. И ладно еще, если бы ты был один, как в пустыне - лег и умер. А вокруг другие люди, маленькие дети, и все тоже умирают от голода... и еще работать надо, что-то делать, двигаться. Я очень этого боюсь, просто иррациональный страх какой-то. Но в этом году, говорили, еды хватит точно. И еще пять бычков подросли, которых можно будет постепенно забить. И теперь уже двенадцать молочных коров. Так что молоко в этом году будет и для взрослых... И даже масло будет, и сметана. Когда я думал об этом, на душе становилось как-то легче. Вот никогда бы не подумал раньше, что такие простые вещи будут для меня иметь такое огромное значение.