Бремя живых - Василий Звягинцев

– Ты, как в броник сядешь, сразу шлемофон надевай и в сеть включайся. Только обрати внимание, чтобы на ТПУ командирский тумблер был выключен. Сможете с Татьяной откровенно и комфортно беседовать, а если что – голова целой останется. Нет, чисто в физическом смысле, трясет там здорово…

Майя кивнула и, уже садясь в машину, вдруг шепнула:

– Ляхов, а я тебя на самом деле люблю! Не так, а на самом деле…

Услышать это было неожиданно и тем более приятно. Даже горло слегка сжало. Сколько у них было постелей и самых разных слов, но подобного Майя не говорила еще никогда.

«А чего бы вдруг – именно сейчас? – промелькнула подозрительная мысль. – Вариантов не осталось и надежд на возвращение?»

Но тут же он устыдился собственного цинизма, пусть и чисто внутреннего. Скорее, все наоборот. Именно потому, что шансов на возвращение, да и на выживание тоже, не так уж много, она и решилась это сказать. Вроде как сжечь мосты на любой мыслимый случай.

Не дав Вадиму ничего сказать в ответ, Майя, пригнувшись, скользнула внутрь броневой коробки.

Колонна пошла, и Ляхов пристроил ей в хвост свой грузовик.

Глава 3

Великий князь Олег Константинович после известных событий удалился в свой охотничий замок, расположенный всего в полусотне верст от Москвы, но в таком месте, что создавалось впечатление полной уединенности и оторванности от мира. Словно не ближнее Подмосковье здесь, а какой-нибудь Урал. Или хотя бы глушь Мещерских лесов. Потому и именовалась эта усадьба «Берендеевка», в память сказочного царства царя Берендея.

Домики прислуги и охраны были ловко упрятаны среди холмов и местами сосновой, местами еловой чащобы, чтобы совершенно не мозолить глаза и не отвлекать князя и его гостей от государственных дел, а чаще – от простого пасторального отдыха.

В собственно княжеский дом, просторное и одновременно простое двухэтажное строение, сложенное из розоватой, прочной, как камень, лиственницы, с широкой верандой внизу и несколько более узким балконом над ней, не имел права входить никто, кроме особо приближенного камердинера, да и то лишь по вызову.

Олег Константинович желал, чтобы даже случайный скрип половицы не отвлекал его от дум или просто от возможности посидеть с книгой, слушая шум ветвей над головой, от созерцания плывущих над близкой рекой облаков.

А уж насчет шума ветвей все обстояло отлично. Множество реликтовых пицундских сосен было высажено здесь еще в его ранней молодости, и вот прижились, вымахали, будто на картинах Шишкина, образовали такой приятный для глаз и души уголок, что иногда слезы наворачивались на глаза от умиления.

Теперь он приехал сюда, чтобы окончательно осмыслить судьбы мира. Пусть для кого-то и прозвучит это слишком напыщенно, а деться ведь некуда. Если даже поступок простого обывателя способен изменить настоящее и будущее, так что говорить о человеке, по определению поставленном держать равновесие российской Ойкумены?

Авторитет у него был изначальный, собственными трудами значительно подкрепленный, в распоряжении – войска, очень неплохие, нужно заметить, почти сто тысяч солдат и офицеров. И функция, прописанная в Конституции, исполняемая им с должным усердием.

Но это ведь все ерунда, если вникнуть, рябь на поверхности старого пруда, который никогда не станет морем, смотри ты на него, не смотри… До тех пор, пока не будет принято некое решение. Способное изменить ход истории самим фактом своей окончательности, почти независимо от последствий практической реализации.

Так, Петр Великий ничего не знал в 1689 году, затевая разборку с сестрицей Софьей за верховную власть. Куда оно и как повернется. То ли грудь в крестах, то ли голова в кустах. Но что российская жизнь уже никогда не останется прежней, он наверняка ощущал. Государевым инстинктом.

Верный пес, громадный, раза в полтора больше стандартной немецкой овчарки, золотисто-рыжий с черными подпалинами красавец Красс, ему не мешал. Он лежал на выскобленных досках веранды, положив тяжелую голову на могучие когтистые лапы, лишь изредка пошевеливая ушами и приоткрывая то один, то другой глаз – мол, все ли в порядке в окрестностях? И снова начинал придремывать, готовый тем не менее в любую секунду исполнить могущую прозвучать команду.

А если что – принять и самостоятельное решение, по обстановке.

Князь листал страницы нашумевшего некогда, а теперь почти забытого публикой труда американской профессорши Барбары Такман «Августовские пушки».

Более всего Олега Константиновича сейчас занимали первые главы, повествующие о днях, непосредственно предшествующих началу Мировой войны. О том, как сцепление закономерностей и случайностей, горячность одних политиков и непростительное тугодумие других привело к глобальной, величайшей в истории человечества катастрофе.

«Опыт 1914 года приводит к печальному заключению о том, что государственные деятели, в стрессовых ситуациях размышляющие о подлинных или мнимых интересах своих стран, не видят возможности изменить собственную политику, но считают, что перед противником буквально неограниченное количество альтернатив. В 1914 году они забыли, что в неприятельских столицах действовали столь же мощные ограничения на свободу выбора, как и в собственной. Каждая сторона торопилась действовать, дабы предотвратить гипотетическую реакцию или действия другой, мало представляя себе связь причин и следствий. В то же время тщетное ожидание «разумных» шагов противника укрепляло подозрения в его дьявольской скрытности, маскировавшей лютую агрессивность. Коль скоро проблеска разума по ту сторону не наблюдалось, то повинен здесь-де только злой умысел, а это лишь ускоряло скатывание к войне».[18]

Да, именно так все обстоит и сейчас. Ситуация внутри России и за ее пределами пугающим образом напоминает события ровно девяностолетней давности.

Возможно, думал князь, век – это именно тот исторический отрезок, потребный, чтобы люди успели забыть все. Реальность происходившего, слезы, лишения, боль и страдания. Живое ощущение протекающей жизни, вкус вина и кальвадоса, чесночный запах иприта. Умерли участники событий и их дети. А внукам и правнукам уже не то чтобы неинтересно анализировать прошлое, примеривая его к настоящему, они просто уравняли в памяти Мировую с какой-нибудь Тридцатилетней или Северной войной. То есть, проще говоря, вычеркнули из разряда подлинности, переведя в горизонт мифов и легенд.

Но, возможно, в чем-то это и к лучшему.

Его нынешние партнеры, соперники и противники – политики – подобны бабочкам-поденкам. С коротенькими мыслями и жизненным опытом не длиннее избирательного срока. Без воображения, без способности воспринимать четырехсотлетнюю историю Романовской династии как неотменяемую часть собственной биографии.

Весь их идейный багаж – вроде новомодного плоского портфельчика с несколькими деловыми бумажками, таблетками от запора и морской болезни и набором кредитных карточек, с которым стало принято лететь хоть через океан. Потому что все остальное на том берегу (и в их жизни) такое же точно, от носков до рубашек, книг, идей и мыслей. Проще купить, взять в аренду, чем везти с собой.

А раньше люди отправлялись в путешествие на пароходе, а то и в караванах, отягощенные несколькими неподъемными сундуками, позволявшими комфортно чувствовать себя хоть в Сиаме, хоть в Тимбукту. Не просто комфортно, но сохраняя неповторимость и адекватность личности.

Отсюда – он просто обязан переиграть своих соперников, и прежде всего – премьер-министра Каверзнева, возомнившего себя спасителем Отечества и Демократии от посягательств узурпатора.

Премьер – с головой, набитой обрывками партийных программ и ничего не значащими фразами насчет «прав и свобод человека», «угрозы жестокого авторитаризма», «скатывания к полицейскому государству». Он оказался сейчас в положении тех самых Пуанкаре, лорда Грея, Николая, Вильгельма, Франца-Иосифа и их министров.[19]

Боится сделать решительный шаг и в то же время бессмысленно надеется, что, при проявлении должной твердости, а еще точнее – агрессивной наглости, противник в последний момент пойдет на попятную, сбросит карты на стол, оставив на нем все ставки.

«Я бы с тобой, дураком, в покер сел бы сыграть. Но у нас сейчас не покер… – так подумал князь, раскуривая очередную сигару. – У нас сейчас миллионы человеческих жизней на кону. И судьба как минимум России, если не всей европейской цивилизации».

А так ведь, по сути, и было. Сделай сейчас Местоблюститель опрометчивый шаг, причем все равно, в какую сторону, поспешив или помедлив сверх допустимого, и заполыхает новая Гражданская война, пользуясь которой разом поднимутся все те, кто давно уже ждет хоть малейшего сигнала, намека, проявления слабости, что наконец-то пробил их час. Что теперь – можно. Все!