Иди до конца - Сергей Снегов

Терентьев в этот же день передал Щетинину свой разговор с Жигаловым. Щетинин удивился его негодованию.

— Неужели вы думали, что он примет вас с распростертыми объятиями? Лично против вас он, конечно, ничего не имеет. Но внутреннее недоброжелательство к реабилитированным у него в крови. Каждый такой человек — живой упрек всей его прошлой жизни. Это ведь был сверхбдительный и сверхнедоверчивый товарищ… Не обращайте на таких людей внимания, Терентьев, характер свой они не переделают, а прежней роли им не играть! Научным руководителем института является Шутак, а не он!

Терентьев отошел от окна, заходил по комнате. Нет, он ведь твердо решил размышлять о Ларисе, о путаных их отношениях — надо их прояснить, эти отношения. А в голову почему-то лезет Жигалов. К черту всех Жигаловых на свете! Он будет думать только о Ларисе! Он возвратился к окну и сел на подоконник. От земли поднимались теплые волны, пахло сырой известкой от стен. Сегодня он, Терентьев, обнимал и целовал Ларису, тут никуда не денешься, он обнимал ее, даже руки его дрожали, даже голос пропал…

— Странно! — сказал Терентьев в раскрытое окно. — Нет, странно. И если по-честному, непонятно — почему? Так ли уж непонятно? Тебе нужно сейчас сесть за книги и статьи, ты мечтал в своей глуши об этих книгах, о работе над ними, вот они лежат на столе, мечты осуществились — садись, работай, наслаждайся. Нет, я думаю о ней, только о ней, я, как мальчишка, все думаю о ней, у меня горят руки оттого, что обнял ее за плечи, на губах холодок ее кожи — это я-то, меня же всегда упрекали за холодность и равнодушие, где они, эти холодность и равнодушие? Не обманывай себя. Ты не только сейчас думаешь о ней, она всегда у тебя в голове, ты вспоминаешь о ней перед сном, над книгой, на улице, ты тащишь ее с собой повсюду: вдруг вспомнишь забавное ее словечко и смеешься про себя. Да, друг, пожалуй, Щетинин прав, он увидел то, чего ты не подозревал в себе.

Нет, но это же немыслимо, послушай, тебе сорок два года, ты старик в сравнении с нею, если и случилась такая несуразица, так скрой от всех, а пуще от нее, не кружи ей голову, в признаниях твоих ложь и несоответствие!

— Чепуха! — сказал Терентьев опять вслух. — Смешно, ухлестываю за взбалмошной девчонкой!

Постой, постой, кто сказал: старик? Почему старик? Это он-то старик? Да он никогда не был таким молодым! Листки календаря перепутались, жизнь, по существу, начинается, все впереди, а не позади. Да, были несчастные годы, ну и что же, он выбрасывает их как ничего не давшие, они не оставили пятен в душе, морщин на коже — не было их, и все тут! Вот он, не по календарю, а по существу — железные мускулы, хоть мешки грузи, кстати, ему уже приходилось грузить мешки, ничего, среди последних он не был. И эта жажда работы, разве у стариков она бывает, он еще горы перевернет! Вчера, на концерте, его охватила тоска по утраченному времени, так, минутная слабость, больше себе он не разрешит ее! Нет, правда, он прожил треть жизни, не больше, все, говорю тебе, все впереди, до чего же хорошо жить, черт меня возьми! Он плюет на метрики, молодой, он протягивает руку ей, молодой, вот он влюбился, он любит, он просто лишь теперь созрел для настоящее любви!

— Нет, честное слово! — сказал он громко. — Нет, правда, правда!.. — Он проговорил торжественно, как клятву: — Люблю!

9

В это утро они подошли к институту одновременно. Терентьев хотел шутливо удивиться ее раннему приходу, она поспешно заговорила первая:

— Ужас что была за ночь, ни минутки не спала! Этот дождь чуть не довел меня до воспаления легких. Я Непрерывно чихаю. Не подходите ко мне близко, я вас заражу.

Он взял ее руку.

— Все заразы подыхают во мне, Ларочка. Не боюсь ни чоха ни оха.

Она попросила, отнимая руку:

— Борис Семеныч, не шутите, я вправду больная.

Он любовался ею. Если это и была болезнь, то Лариса похорошела от нее. Она побежала в лабораторию, а его позвали к директору на утреннего совещание. Он крикнул Ларисе, чтоб она заканчивала вчерашний опыт. Когда он возвратился с совещания, в комнате сидел Черданцев. Он положил перед Терентьевым таблицу проделанных им вчера измерений и анализов. Терентьев взял ее без особой охоты. Черданцев становился назойливым. Он держал себя так, словно Терентьев официально был утвержден руководителем его темы. Недовольство Терентьева прошло, когда он ознакомился с таблицей. Если раньше аспирант надоедал с пустяками, то сейчас пошли настоящие трудности, не ученические неполадки.

— Просто удивительно, откуда берется столько неясностей, — сказал Черданцев.

Терентьев усмехнулся:

— Все просто только у очень немудреных. Природа сложна.

Черданцев пожал плечами.

— Возможно, я прост не по нормам природы, Борис Семеныч. Вызубренная мною наука превратилась в первобытный хаос. Теперь я штормую в его волнах, как Ной в потопе. Помогите выкарабкаться на твердую почву.

Терентьев никогда не отказывал, если просили о помощи, это был жизненный принцип, выработавшийся и трудные годы: он поступался даже нужным для себя, чтоб не отказывать. Но просто растолковать Черданцеву, в чем тайна его затруднений, Терентьев не мог, для этого понадобилось бы заново проделать все его опыты. Может быть, показать, как работают они с Ларисой? Черданцев много полезного откроет и в методах их эксперимента и в полученных ими результатах.

Терентьев подвел Черданцева к стенду.

— Оставьте на время свои опыты и помогите Ларисе. Повозитесь, вы узнаете кое-что интересное и для себя.

Черданцев торопливо пододвинул стул и, усевшись у стенда, легонько толкнул Ларису локтем.

— Дорогуша, показывайте чудеса вашей кухни.

С девушками Черданцев держался развязно, в институте знали его манеру — он называл ее «свободной». Лариса любила свободу в обращении, но не терпела развязности. Она притворилась, что не слышит. Он дотронулся до ее плеча. Открыто ссориться с ним при Терентьеве она не захотела.

— Чудес у нас нет, — объявила она. — Но вам наши опыты, возможно, покажутся чудесами.

— Не разберусь, думаете?

— Во всяком случае, будете поражены.

— Сероглазенькая, — попросил Черданцев, — не валите на меня все сразу. После вчерашней беседы с Борис Семенычем я плохо спал. Разматывайте ваши открытия постепенно.

Он следил за ее работой, не спрашивая пояснений. Все было ясно, продолжался уже известный ему вчерашний опыт. Однако то, что вчера казалось неправдоподобным, чуть ли не ошибкой измерения, сегодня обретало железную закономерность. Терентьев набрел на важные отклонения от общеизвестных правил. Черданцев видел это все отчетливей. Между этими закономерностями и путаницей, возникшей в работе Черданцева, было что-то общее: и те и другая, похоже, шли от одного корня. Но он не понимал, где именно гнездится и каков он, этот загадочный корень. Логического перехода от непонятных неполадок Черданцева к еще более непонятным закономерностям Терентьева не существовало.

В комнату вошел Щетинин. Он недовольно посмотрел на Черданцева и присел к столу. У Черданцева портилось настроение, когда он встречался со Щетининым. Он наблюдал за работой Ларисы и прислушивался к разговору у стола.

Вражда Черданцева и Щетинина была такой открытой и прочной, что о ней знали все в институте. Она началась после того, как Черданцева отчислили из группы Щетинина. Тематика этой группы ему не подходит, он собирается разрабатывать свою собственную тему, ту самую, что легла в основу его институтского диплома, — так он сказал Жигалову. Вначале никто — ни Щетинин, ни Жигалов — не приняли всерьез заявлений нового аспиранта. Научно-исследовательский институт работает по утвержденному плану. Научное производство превратилось бы в отсебятину, если бы каждому сотруднику предоставили право заниматься тем, что ему особенно по душе. Жигалов строго отчитал Черданцева — придется уж вам приспособить личные влечения к нашим общим задачам. Для любого другого подобная проборка оказалась бы достаточной.

Новый аспирант, однако, оказался настойчивым до неприличия. Он написал записку в научно-технический комитет, заручился содействием Шутака.

Щетинин прямо спросил Черданцева:

— Для чего поднимаете этот хай? Неужели в самом деле считаете, что ваша тема важнее всего, чем мы занимаемся?

Черданцев ответил с невежливой запальчивостью:

— Именно! Ваши темы тоже нужны производству, но моя — нужнее! Я буду это везде доказывать, как бы вы меня ни забивали своими учеными степенями и высокими должностями.

Щетинину всего год назад присвоили степень доктора, он еще не привык к ней. Он разозлился на дерзкое замечание Черданцева. В институте, занимавшемся разнообразными проблемами неорганической и физической химии, тематика Щетинина была самой близкой к производству. Ни у одного из докторов и старших научных сотрудников института не было столько заказов и благодарностей от заводов, как у Щетинина. Об этом знали все, об этом не мог не знать Черданцев. Щетинин вспылил: