Гость - Федор Шахмагонов

Изучали мы и новейшую историю СССР: нам читали курс по нэпу, по первым пятилеткам; мы изучали главные образцы достижений советской техники. Словом, мы должны были органично влиться в советское общество. Нас обучали водить автомашины советского и иностранного производства, мотоциклы, тракторы, учили езде верхом, стрельбе из советского оружия.

Когда было покончено с общим политическим курсом, начались чисто разведывательные дисциплины: конспирация, правила поведения на нелегальном положении, умение выбрать конспиративную квартиру, место встречи, разработка алиби. Все мы были скрыты под кличками, никто не знал биографии друг друга, не знал, кто где родился, как попал на чужую землю. Мы могли унести в памяти лишь портрет своего коллеги.

Потом началась «оперативка», то есть способы распространения пропагандистской нелегальной литературы, размножение ее на печатающих аппаратах, составление листовок, методы их распространения.

Если бы Марта вмешалась, отстаивая свои прежние разумные убеждения, она поколебала бы меня, но ее тоже вовлекли в дело, которое тешило ее тщеславие и рождало надежды разбогатеть.

В одном из морских портов наш союз открыл специальный магазинчик с широким ассортиментом товаров. Товары советским морякам продавали по заниженным ценам. Магазин был записан на имя Марты, и все доходы от торговли поступали на ее счет. А доходы могли быть только при дотации могущественного капитала. В этом магазинчике многие из наших «студентов» проходили практику по пропаганде среди советских людей. Магазин приманивал моряков своими ценами. Наши «студенты» пытались завести нужные знакомства, иногда даже пытались уговорить кого-либо из моряков не возвращаться на Родину. Марте это нравилось. Она считала, что сделалась заметной фигурой, а главное, вошла в большую коммерцию.

«Институт», а точнее, разведшколу, я закончил с отличием. Меня вызвал к себе Сергей Сергеевич.

— Не знаю, как с ненавистью, — начал он, по-прежнему, как и в первый раз, хмуро глядя на меня. — Успехи есть, а с ненавистью не знаю… Ладно. Оставим это до поры. Когда приедешь в Советский Союз, увидишь своими глазами, ненависть проснется! Ты готов к поездке?

Я коротко, почти по-военному ответил;

— Готов!

Сергей Сергеевич рассмеялся. Смеялся долго, у него на глазах проступили слезы.

— Готов! Какой ты быстрый! Зачем же мы на тебя время и деньги тратили? От какого-никакого, но от дела оторвали! Ты же на второй день попадешь в лапы КГБ. Даже милиция тебя живенько расшифрует! Вот теперь ты только готов к настоящей подготовке. И будет она длиться столько, сколько нужно. Ты поедешь учиться в настоящую разведывательную школу. В ней готовят не любителей разбрасывать листовки, готовят кадровых разведчиков…

Сергей Сергеевич испытующе взглянул на меня.

Как я понял, Сергея Сергеевича беспокоило, не восстану ли я против открытой службы разведке, потому он и вглядывался в меня, пытаясь прочесть мои мысли, потому, вероятно, и потянуло его на необычную откровенность.

— Ты молодец, что не косишь глазами. Реалистическое воспитание сказывается. В ненависть твою я сейчас не поверю. Реальным вещам надо смотреть в глаза. Содержать наш союз не на что. Не на мои и не на твои капиталы он существует. Кто платит, тот имеет право получать товар. Это тебе ясно?

— Догадывался, — ответил я.

— Вот, вот… Хорошо, что догадливый. Деньги нам дает Центральное разведывательное управление. Они дают нам деньги, а мы даем им кадры… Будешь работать на нас и на них. Цель единая.

Я ответил, что все это понимаю и постараюсь выполнить задачи, поставленные передо мной.

— Вот и хорошо! — одобрил Сергей Сергеевич.

Он встал, потеплел его взгляд, растаяло в глазах недоверие. Положил тяжелую руку мне на плечо и закончил наш разговор дружеским советом:

— Я, милый, не идеалист, а практик… Вовсе неважно, на кого работать! Важно, чтобы тебе было хорошо!

Так как же я должен был ответить на вопрос следователя, когда он спросил меня: на кого я работал? Я ответил:

— Да, я вполне сознательно связал две задачи: работать на ЦРУ и вести по заданию НТС на территории СССР пропагандистскую работу на разложение советского общества!

Но следователя мой ответ не удовлетворил.

— Давайте все же уточним, — поставил он вновь вопрос. — Кто вам платил деньги?

— В конечном счете американская разведка… — ответил я.

— Это правильно. Кто вас окончательно подготовил к работе на советской территории?

— Американская разведшкола…

— Кто осуществил ваш заброс в Советский Союз?

— Американские военные власти.

— Так на кого же вы работали?

А вот на последний вопрос мне и не хотелось отвечать, хотя ответ напрашивался сам собой. Но он уничтожал начисто целую полосу моей жизни, моих надежд, моей веры… Но вопрос поставлен. Мне ничего не оставалось, как признать, что работал я на американскую разведку.

VII

Меня привезли в американскую разведшколу. Здесь не оставалось места для лирики. И я сразу почувствовал, что там, в Бад-Гомбурге, занимались мы предварительной тренировкой, готовясь к тому, чтобы не сломал нас настоящий режим работы. Учителями у нас здесь были кадровые офицеры разведки. Нас обрядили в военную форму, в школе был введен военный порядок. Мы считались военнослужащими со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Программа была напряженной. Мы изучали радиодело, работу с радиопередатчиками, методику ухода от пеленга, радиокоды и шифровку, способы подделки различных документов, способы сбора разведывательной информации и ее передачи.

Группа, с которой готовили меня к забросу, состояла из трех человек.

Мы друг друга знали лишь по кличкам. Меня окрестили Владимиром, мои товарищи были Михаил и Сергей. Мое имя отдали другому.

Михаил был старше меня. В сорок втором году он был призван в армию, в первом же бою сдался в плен. Почему он не вернулся в сорок пятом году на родину, можно только догадываться.

Напарники мои не вызывали у меня ни симпатий, ни доверия. Их движущей силой был страх. Они боялись вернуться на родину, боялись отказаться от задания, бедствовали до поступления в разведшколу. Один работал чернорабочим в Марокко, другой приехал из Бразилии, где погибал в оловянных рудниках. Трусость была главной чертой и того и другого. Я понимал: если хотя бы один из них попадется в России, он выдаст меня, не раздумывая.

Итак, подготовка к забросу была наконец завершена.

Нас щедро снабдили всем необходимым. Выдали нам по шесть тысяч рублей в советских денежных знаках. Для особых нужд каждый из нас получил по шестьдесят золотых десятирублевок царской чеканки. Эти средства давались нам только для начала. Нам были вручены радиопередатчик, шифроблокноты и различные документы.

Мне был сделан паспорт на имя Владимира Петровича Кудеярова, уроженца деревни Нижняя Вырка Калужской области. Но меня предупредили, чтобы я на этот паспорт особо не полагался, а искал подлинный паспорт живого человека.

Под какими именами и фамилиями сбрасывали моих товарищей, я не знал, как и они не знали, что я превратился в Кудеярова. Для нашего общения остались клички.

Каждый получил по бесшумному пистолету и по ампуле с ядом.

И я заметался. Сомнений в правильности выбора у меня не было. Я был уверен, что смогу выполнить все задания, что найду нужных людей, завяжу связи и вернусь назад. Но я не хотел связывать свою судьбу со своими спутниками. Не верил я им!

Мы тщательно изучали район выброски по очень подробной карте. Кругом леса, болота. Далекий пеший путь. Стоит оторваться от спутников, и они меня никогда не найдут. А большего мне и не нужно. А когда я устроюсь, то и отказаться от встреч с ними не составит сложности. Увидят мою работу — смирятся. У каждого из нас были свои выходы на связь с центром.

Виктор Михайлович растрогался и прослезился при прощании.

— Я уверен, когда вернешься, ты у нас станешь живой легендой.

Мне было приятно услышать эту фразу.

Сергей Сергеевич был суров и сдержан.

— Не знаю, — говорил он. — Не знаю, как у тебя с ненавистью, Сергей Тимофеевич. И боюсь. Расслабишься — попадешь тут же им в руки. Но пощады от советского правосудия не жди. Там его нет. Большевики за все свои деяния давно заслужили атомный яд. Ты думаешь, они не заслужили такой кары?

Сначала самолет взял круто курс на юг. Под крылом возникло море. Сели на острове в Средиземном море, на военной базе. Из самолета не выходили.

Затем ночной перелет. Опять посадка. Заменили самолет. Таких самолетов мы не видели до той поры. В его конструкции были какие-то неожиданные особенности. Сопровождающий нас офицер объяснил на очень плохом немецком языке, что над границей мотор будет выключен и самолет полетит как планер. Потом опять будет включен, и мы проникнем в глубь советской территории.