Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин

Все четверо, поддерживая друг друга, пьяной походкой направились к выходу.

Не плачь, мой друг, что розы вянут,

Они обратно расцветут.

А плачь, что годы молодые

Обратно путь свой не вернут…

Пьяный голос Серого звучал особенно гнусаво и с надрывом.

Вино, музыка, огни, громадные дома, потоки машин — все смешалось и завертело Северцева. Ему казалось, что он не идет, а плывет мимо чего–то разноцветного и ослепительно–сверкающего. Вдруг, на какое–то мгновение вспомнилось детское «кино», которое Алексею привезла из города мать, когда ему было десять лет. По очереди, всем классом рассматривали они тогда эту диковинную игрушку, которая со стороны казалась обыкновенной трубочкой из картона со стеклянными донышками с обеих сторон. Сколько ни крутили они эту трубочку с разноцветными радужно переливающимися кристалликами, всякий раз сочетание цветов казалось все новым и новым.

Как шли к остановке такси, как садились в машину, зачем и куда ехали — сознавалось смутно.

Позже, когда Северцев силился вспомнить свою первую ночь в Москве, на память ему назойливо приходили лишь одни огни. Огни слева, огни справа, впереди, огни в небе… Те, что были впереди, стремительно неслись навстречу, потом, поравнявшись с машиной, в одно мгновение проваливались куда–то назад. Дальние огни проплывали медленней.

Пытался вспомнить Северцев поведение и разговор своих новых «друзей» после того, как вышли из ресторана, но, кроме жалобного, с надрывом, мотива какой–то полублатной песенки, которую пел Серый, да учащенного нервного тика правой щеки Князя, ничего не приходило в голову.

Из такси все четверо высадились на пустынной улице окраины Москвы, рассчитались с шофером и свернули по тропинке в рощу. Где–то неподалеку, так же как по вечерам в деревне, за огородами, тоскливо квакали лягушки. Из–за облаков выплыла луна. Чемодан Северцева нес Толик.

Метров пятьдесят шли молча, потом Алексей, запнувшись в темноте о какую–то корягу, остановился и огляделся.

— Куда мы попали? Это же лес дремучий.

— Пустяки, осталось еще две минуты ходу, — успокаивал его Князь.

Вдруг Алексей почувствовал, как рука Серого бесцеремонно шарит в его левом брючном кармане. Почудилось недоброе, под сердцем защемило.

Стиснув щуплую и тонкую кисть Серого, он остановился.

— Что вы лазите по карманам? Дальше я не пойду.

В следующую секунду цепкие руки Толика, который шел сзади, замкнулись на груди Алексея. Серый полез во внутренний карман пиджака. Инстинктивно Алексей сделал шаг вперед, потом совсем неожиданно для Толика быстро присел и одним рывком отшвырнул его метра на три в сторону.

«Бежать», — мелькнуло в голове Алексея, но не успел он и двинуться, как Князь со всего плеча ударил его по голове чем–то тяжелым.

Северцев упал, но сознания не потерял.

— За что?.. — простонал он.

— Лежи, с–сука! — угрожающе прошипел Князь и, навалившись всем телом, принялся душить его.

На распятых руках сидели Толик и Серый.

Собрав последние силы, Алексей попробовал вырваться, но в ответ посыпались тупые, глухие удары.

— Не бейте, возьмите все… Оставьте документы, — прохрипел Алексей, когда Князь чуть ослабил руку на горле.

— Замри, подлюга! — Князь крепче сжал горло Алексея и снова принялся наносить удары.

Алексей перестал ощущать боль. Удары ему казались далекими, будто обрушивались они не на его голову, а на что–то чужое, постороннее.

Он задыхался. По расслабленному телу стала расходиться приятная теплота, голову заволакивало. Вдруг перед глазами встала мать. Утирая платком слезы, она спешила за вагоном. «Сынок, береги себя…» — отчетливо слышал он ее слова. Алексей хотел сказать ей что–то хорошее, но вдруг увидел, что за вагоном бежит не мать, а катится упавшее с неба солнце. Разрастаясь в громадный шар и пылая нестерпимым зноем, оно катилось прямо на Алексея.

Северцев потерял сознание.

8

Глубокой ночью к Алексею вернулось сознание. Сквозь темную листву берез он увидел звездное небо. «Жив», — была первая радостная мысль, которая разбудила в нем инстинкт жизни. Некоторое время он лежал молча и не шевелясь. Дышать было трудно. Убегая, грабители заткнули ему рот тряпками. Кончики их свисали на подбородок. По щеке тонкой струйкой стекала кровь. Попробовал встать, но ноги и руки были связаны, при каждом движении бечева больно врезалась в тело. Попытался подтянуть колени к подбородку, чтобы с их помощью вытащить изо рта тряпку. Но и это не удавалось. На лбу выступили мелкие капли пота.

Алексей быстро устал. Что же делать? Неожиданно он наткнулся на корень дерева, выступавший из земли. Конец корня был острый. Зацепив за него тряпкой, Алексей освободил рот. Вздохнул полной грудью. Теперь нужно было избавиться от бечевы. Несколько минут он отдыхал, потом, изогнувшись в нечеловеческих усилиях, достал ее зубами и принялся разгрызать. Разбитые губы кровоточили.

Разогнулся Алексей только тогда, когда изжеванная бечева лопнула. Дрожа всем телом, он поднялся на ноги и, шатаясь, пошел на огоньки.

Выйдя на улицу, остановился. Навстречу торопливо шла женщина.

— Гражданка, — обратился к ней Северцев, — развяжите мне руки. — Голос его был неуверенный, просящий. Женщина остановилась, но, увидев его окровавленное лицо, шарахнулась и перебежала на другую сторону улицы.

Другой прохожий заметил Алексея еще издали. Опасливо озираясь, он обошел его и скрылся в переулке.

— Странное дело. «Каждый умирает в одиночку», — вслух произнес Алексей название книги, которую знал лишь по заглавию, и подошел к палисаднику, сколоченному из заводских металлических отбросов. Ржавые грани железных пластинок от дождя и времени были в зазубринах, как будто специально предназначенных для перепиливания веревок. Встав спиной к изгороди и сделав несколько движений, он почувствовал, как его связанные руки освободились.

Железная бочка, стоявшая под водосточной трубой, была полна водой. Алексей подошел к ней, умылся, вытер лицо.

«Куда теперь?» — подумал он. Проходящий мимо трамвай ускорил решение. Алексей на ходу прыгнул в вагон. На вопрос, идет ли трамвай до вокзала, полусонная кондукторша утвердительно кивнула головой, продолжая дремать на своем высоком сиденье.

— Вы меня простите, но я не могу заплатить за билет, у меня случилось несчастье, — обратился к ней Северцев.

Кондукторша сонно подняла глаза и ужаснулась:

— О господи, кто же это тебя так?

Алексей ничего не ответил.

Кроме кондукторши, рядом с ней в вагоне сидела молодая, лет тридцати, женщина. Опасливо посмотрев на вошедшего, она крепко сжала в руках свою черную сумочку, шитую бисером, и успокоилась только тогда, когда Алексей прошел в другой конец вагона и сел на скамейку.

Все, что было дальше, Алексей понимал смутно. Вагон гремел, на каждой остановке кондукторша выкрикивала одну и ту же фразу: «Трамвай идет в парк», за окном мелькали электрические огни, редкие запоздалые пешеходы…

С полчаса Алексей бродил у вокзала, куда его