Игровая комната. Книга стихов - Екатерина Михайлова

К моей сути ты подошёл удивительно близко...

К моей сути ты подошёл удивительно близко.Ты сказал: я — самовлюблённая эгоистка.Большинство смотрит поверху,на отвлекающую дребедень;ты же видишь насквозь людей.

Сердце бьётся быстрейв упоительном ритме вальса:Как ты понял меня? Как сам обо всём догадался?В самый ближний круг был немедленно занесён;это знающий — знает всё.

Я любовью поражена — я не сплю ночами,захожу утром в ванную — слёзы текут ручьями;там глядит на меня из зеркала, как с холста,совершенная красота.

Это чувство фатально —так близко всегда от края, —я кормлю себя с ложечки, я себя одеваю;нервно курят в тамбуре целый (и каждый) день«9 1/2 недель».

Не прошу о взаимности — мне ведь немного надо.Мне достаточно просто кормить себя шоколадом;из одежды под одеяло к себе скользнуть,приобнять себя и уснуть.

КОРАБЛИ

Не от лёгкой руки, не от широкого там затылка,не с недостатком секса и не с избытком сил.Стихи рождются так же, как корабли в бутылках:возьми мусор, добавь клея и потряси.

Из пластиковых пакетов, бычков и сырой землиполучаются разные странные штуки.Иногда — корабли.

есть какая-то особая красота...

есть какая-то особая красотав засохших розах, прошлогодних открытках,старых чёрно-белых фотографиях,записях голоса на кассетахникто-не-помнит-сколько-летней давности,записках сиюминутного значения —«привет»«прости»«выздоравливай»«после школы ко мне приходи»

это хроники происшествий,пожелтевшие газетные вырезкис репортажами из горячих точек;это хроники катастроф —«твой отец сказал мне больше не появлятьсяна пороге вашего дома»«дочь, а вдруг ты выскочишь замуж»«молокосырсметанахлеб»

две общих тетради, исписанныхчужими стихами и песнями про свободу,дневник в тёмно-синей обложке(второй сгорел — наверно, в пожар).мы выжили, но остались калеками;есть какая-то особая радостьв том, чтобы звонить друг другу ночамии не выбрасыватьсухие цветы.

ПЕНЕЛОПА

«С любимыми не расставайтесь...»

Боги знают, в каких морях, у каких штурвалов он стоял, пока ты распускала, ткала, вышивала; получала весть — и немедленно оживала, вспоминала, как смеются и говорят. А потом — соблюдала снова манеры, меру, в общем, всё как и полагается, по Гомеру; было плохо со связью, значительно лучше — с верой, что, по правде, не разделяют людей моря.

Долетали слухи о сциллах, огромных скалах, о суровых богах, о том, как руно искал он; ты ткала и пряла, ты шила и распускала, на людей привыкала не поднимать ресниц. И узор становился сложнее и прихотливей — из-под пальцев рождался то зимний сад, то весенний ливень; зажимала нити в ладонях своих пытливых — и они становились цветами, чертами знакомых лиц.

...Сколько раз жёлтый диск в воду синюю окунулся, сколько раз горизонт зашипел, задыбился и всколыхнулся; в это трудно поверить, но он наконец вернулся — он ступил на берег, и берег его признал. Он — не он, в седине и шрамах, рубцах, морщинах, он — с глазами, полными тьмы из морской пучины, — он спросил у людей: приходили ли к ней мужчины, он спросил у людей: принимала ли их — она?

И в глазах людских он увидел — страх, и печаль, и жалость; «Вышла замуж? Позорила имя моё? Сбежала?» — «Нет, живёт где жила, чужих детей не рожала; нет, не принимала, все годы была верна. Прежде, правду сказать, женихи к ней ходили стаей, — но уж десять лет, как навещать её перестали: не ходить бы и вам — она вряд ли кого узнает, кроме ткацких станков да, быть может, веретена».

«Что вы мелете? Я иду к ней, и не держите». — «Там, где жили вы — не осталось в округе жителей; вы и сами, правитель, увидите и сбежите — что ж, идите, так и случится наверняка. Двадцать лет вас жена любимая ожидала, всё ткала и пряла, и шила, и вышивала, — и за долгие годы негаданно и нежданно превратилась в огромного паука».

«Да, теперь она — о восьми ногах, — в ритуальном танце этих ловких ножек храбрец не один скрывался; уж она своё дело знает, не сомневайся... впрочем, к ней-то — кому бы, как не тебе, сходить? Та, кого называют Арахной — и мы, и боги, — слишком многих встречала в сетях своих — слишком многих. Только ты, Одиссей, герой, только ты и мог бы этот остров от мерзкой твари освободить».

СОБСТВЕННИЧЕСТВО

чья-то женщина, чья-то девочка, чья-то дочка,чья-то точка не-отправная — и чья-то точканевозврата;чьи-то мурашки по позвоночнику,чей-то ад.у меня — ничего, кроме взглядов твоих оленьих,ни кола, ни двора, ни правакасаться твоих коленей;ноя живу с тобой,живу с тобой в одно время, —я богат.

у меня — ничего, кроме слов и крепкого чая;ты уйдёшь через час, тебя кто-то опять встречает,твой бумажный корабликна чьих-то волнах качает —только я,только я не чета им, и я ни черта не сдался,если здесь и бывает шанс — у меня все шансы:я умею с тобой,умею с тобой смеяться, —ты моя.

БРУТ

Я — Брут, и ты — Брут.Мы сядем на поезд, поедем в Бейрут.Там не будем нуждаться ни в чём, ни в ком,потому что он в рифму и далеко.

Я крут — и ты крут.Те, кто видит нас вместе, — как мухи мрут.О тебе, подлеце, и мне, подлеце,снимут фильм, где взрывается всё в конце.

Я — кнут, и ты — кнут.И у каждого пряники — где-то тут.То есть я при своём, а ты — при своей,но с тобой нам насвистыватьвеселей.

НЕИНТЕРЕСНО

Стало пластмассовым небо над головой,стала волшебная палочка — вдруг — железкой.Вы извините, но я ухожу домой.Нет, не обидел. Мне просто неинтересно.

Просто теперь я не знаю, зачем я здесь,в этом дурацком платье, в косынке детской.Как умудрились вообще мы сюда залезть?!Не понимаю. Мне больше неинтересно.

Всем хорошо, вон, смотри, отовсюду — смех;мне не смешно и не весело, хоть ты тресни.Мальчик мой, нет, ты по-прежнему лучше всех, —я виновата. Мне больше неинтересно.

Мне говорят — дура! дура! смотри: сдалась!Мне говорят — мы так славно играли вместе.Мне говорят — вы команда, куда без вас?Мне очень стыдно. Мне больше неинтересно.

Много других детей у нас во дворе,много песочниц, качелей, высоких лестниц.

Просто есть правило в каждой моей игре —встать и уйти,если больше неинтересно.

МУЗЫКА

мы остались однина окне цветок на стене картиназакрой глаза говорит откажись-ка временно от умапредставькомнатав комнате что-то когда-то происходилоа теперь в ней пустотолько часы на стене и туман туман

он начинает игратьтикают часы и туман клубитсяисчезает всё что когда-то было и будет впредья смотрю как причудливые клубы застилают лицамне светло и счастливо и свободномне хочется умереть

и с тех пор живу не живуникого не жду ничего не помнюя бы рада кого-то встретитьда попросту выйти вонно не знаю где дверь в этой самой светлой из комнатгде туман и часы на стенеи музыкаи ничего

ЧУЖОЙ ЧЕЛОВЕК