Словно птица - Люси Кристофер

— Что-нибудь видишь?

Папа качает головой.

— Все тихо. — Он улыбается мне. — По крайней мере, никаких лебедей там нет.

Мы стоим там некоторое время; вокруг не слышно ничего, кроме нашего дыхания. Я смотрю, как воздух вырывается облачком у папы изо рта, а потом начинает растворяться в воздухе и исчезает, будто его и не было. Кажется, папа дышит не так тяжело, как в прошлый раз.

— Ты боишься ложиться в больницу? — спрашиваю я.

— Это же только на день.

От ствола моя щека становится холодной и влажной, а я все жду, что папа скажет что-нибудь еще. Но он просто отталкивается от дерева, делает шаг назад и внимательно смотрит на меня.

— Прекращай волноваться, — говорит он. — А то ты совсем как мама.

Продолжая прижиматься к дереву, я смотрю на его грудь и думаю о том, что сердце там, у него внутри, работает неправильно. Это ужасно, что папа не рассказывает нормально, что с ним. От этого мне кажется, что я повисла в воздухе, как его дыхание, и чего-то жду. Поэтому мне хочется поскорее поехать с ним домой и там ждать, когда вернутся мама и Джек. Я вдруг понимаю, что мне совершенно не хочется оставаться здесь, наедине с папой.

— Давай сегодня обойдемся без стрижки, — говорю я. — Маме это все равно не понравится.

Глава 9

Мы уже едем домой, как вдруг они появляются, словно по волшебству: летят огромным клином, растянувшимся через все небо. Папа сразу их замечает.

— Кликуны, — выдыхает он. — Поехали за ними.

Мы едем под птичьим клином по кольцевой дороге и стараемся понять, куда они направляются. На некоторое время мы теряем лебедей из виду, когда они летят над полями, по которым мы не можем проехать. Папа чертыхается.

— Перехватим их с другой стороны, — бормочет он.

Он резко уходит на разворот и мчится уже в противоположном направлении. Проезжая мимо больницы, мы уже значительно превышаем скорость.

— Осторожней, пап, — говорю я.

Но он только прибавляет скорость и смотрит при этом в небо, чтобы разглядеть птиц. Решительно сворачивает налево, на проселочную дорогу.

— Они садятся вон на том поле! — кричит он.

Мне приходится вывернуть шею, чтобы посмотреть на небо через лобовое стекло. Птицы кружатся в воздухе, начинают снижаться.

— А там вообще есть озеро?

— Понятия не имею!

На папином лице теперь ни следа бледности. Он прямо светится от волнения. Я подпрыгиваю на сиденье, когда мы несемся по ухабистой и грязной дороге. Папа не снижает скорости.

— Мы нашли стаю, Айла, — говорит он. — Может быть, теперь они будут зимовать здесь.

Я слегка усмехаюсь, подтрунивая над его одержимостью:

— Пап, ты сошел с ума.

Мотор рычит, машина подскакивает на ухабах, и вот мы добираемся до подъездной дорожки у какого-то дома. Папа останавливает машину у живой изгороди. На низкой калитке — табличка с изображением тропинки и стрелкой, указывающей путь вокруг поля, как раз к тому месту, где сейчас кружат лебеди. Папа выскакивает из машины быстрее, чем я успеваю отстегнуться.

— Давай скорей! — кричит он, хватает фотоаппарат и запихивает его в карман.

Прижав к себе бинокль, он перепрыгивает через калитку. Я неуклюже перелезаю следом, нога где-то застревает, но, выбравшись, бегу за папой через поле. Он уже далеко впереди, так что я прибавляю шагу. Кажется, ветер подталкивает меня сзади. Как и папе, мне хочется подобраться поближе к лебедям. Там, где они опускаются, не видно никакого водоема: может быть, это просто поле, где они иногда пасутся. Я перепрыгиваю через коровью лепешку. Изо всех сил стараюсь бежать быстрее. Папу не догнать, он несется со скоростью света. Но я все равно чувствую себя прекрасно: бегу за ним, солнце красиво опускается к горизонту, лебеди садятся на поле.

А потом случается это.

Папа падает. Прямо на моих глазах. В первый момент мне кажется, что он просто попал ногой в кроличью нору или что-то вроде того, но он не встает. Он так и лежит там, и я даже не вижу его за небольшим холмиком; он не издает ни звука.

— Папа! — кричу я. — Папа!

Но он даже руку не поднимает. Тогда я припускаю во всю прыть. Спотыкаюсь о пучок травы и чуть не падаю. Кроссовки скользят по грязи. Но я все-таки добираюсь до папы. Он лежит на боку и держится за грудь. И как-то странно дышит. У него на лбу выступил пот.

— Что с тобой? Что случилось?

Я опускаюсь рядом с ним, щупаю его лоб. Вижу, как широко раскрыты глаза. Он слегка качает головой и приоткрывает рот, но не может ничего сказать. Только хватает ртом воздух, как будто кто-то наступил ему на грудь.

Я беру его за руку. Пальцы ледяные, кончики посинели. Он сжимает мою ладонь. Другую руку я кладу ему на грудь.

— Здесь болит? — спрашиваю я. — Это сердце?

Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и все передо мной расплывается. Я не знаю, что делать. Представляю, что совсем рядом, под моими пальцами, его сердце бьется слишком быстро и сильно, словно хочет прорваться через ребра и кожу, словно может взорваться.

— Что с тобой?

Папа слегка поворачивает голову. Он снова открывает рот, глаза от усилия наливаются кровью. Я шарю у него в карманах в поисках телефона, но нахожу там только фотоаппарат. Припоминаю, где видела телефон в последний раз: на приборной панели в машине, рядом с моим. Снова всматриваюсь в его лицо. Стараюсь размышлять логически. Что нужно делать, когда человеку так плохо? Я снимаю свитер через голову и укрываю им папину грудь.

— Мне нужно сбегать за помощью, — говорю я.

Папа снова поворачивает голову. Морщится от напряжения.

— Ничего, если я оставлю тебя ненадолго?

Он тяжело дышит, в горле у него что-то хрипит. Я пытаюсь уложить его спиной на землю. Стараюсь повернуть так, чтобы он расслабился. Он все еще вытягивает шею, чтобы разглядеть птиц в небе.

— Да забудь ты про лебедей! — почти кричу я на него.

А потом пускаюсь бежать. Мчусь через поле, и ветер теперь дует мне прямо в лицо. От этого на глазах выступают слезы, и я снова спотыкаюсь о пучок травы. Перепрыгиваю через бревно, огибаю лужи. Я несусь так быстро, как никогда еще в жизни не бегала, но и этого недостаточно.

И вот я уже у ограды. Практически переваливаюсь через калитку и приземляюсь на колени в грязь. Когда я встаю, одна нога