Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Мы приступили к работе. Прежде всего необходимо было отделить уже умерших от еще живых, а среди живых выделить тяжело раненных и легко раненных. Примерно двадцать человек были еще способны, в случае необходимости, вступить в бой с врагом; оставшиеся же тридцать были в слишком тяжелом состоянии — либо в результате ранений, либо из-за обморожений — для того, чтобы можно было оказать им существенную помощь в этих полевых, по сути, условиях; пятнадцать умерших мы отнесли в конюшню, пристроенную к дому, где их тела уже совсем вскоре закоченели до твердости льда. Я осмотрел тех раненых, кому реально мог помочь, велел санитарам-носильщикам набрать дров для огня, а из самых легко раненных сформировал импровизированный караул для охраны перевязочного пункта от возможного нападения неприятеля. Часовые в этом карауле должны были сменять друг друга в течение всей ночи через каждые полчаса. Раненые все продолжали и продолжали прибывать нескончаемой чередой, но как раз перед наступлением темноты приехали несколько санитарных машин и вывезли в тыл самых тяжелых из них.

Прусская выучка дала знать себя: все панические настроения были рассеяны, а перевязочный пункт стал напоминать маленькую, но стойкую крепость.

Немного освободившись с ранеными, я вышел на дорогу, чтобы еще раз взглянуть на окружавшие нас окрестности. Снежная буря улеглась, и даже вроде бы стало немного теплее, хотя, пожалуй, так казалось только потому, что утих и пронизывавший до самых костей ветер. К востоку и к северу от нас продолжало громыхать сражение, и ночное небо то и дело озарялось яркими вспышками артиллерийских залпов. На уходящей в ту сторону дороге я разглядел в темноте две приближавшихся ко мне фигуры. Когда они подошли поближе, я неожиданно осветил их лица мощным карманным фонариком. К счастью, это оказались Фризе и санитар-носильщик из нашего батальона.

— Привет, Фризе! Откуда это тебя черти несут? — придав как можно больше бодрости своему голосу, спросил я.

Фризе замер где стоял с широко распахнутыми глазами и некоторое время не мог вымолвить ни слова.

— Как бы то ни было, но ты появился в самое подходящее время, — неподдельно улыбнувшись от радости, продолжил я. — Ради бога, расскажи мне скорее, что там происходит на передовой!

— А что вы здесь делаете? — совладав наконец с собой, очень удивленно спросил он. — Я думал, что вы в отпуске.

— Все отпуска отменены, — в который уже раз повторил я вызывавшую лишь досаду и раздражение фразу. — Поверь мне, я не меньше твоего удивлен тем, что нахожусь сейчас здесь.

— Значит, фортуна повернулась спиной не только к нам одним, — печально констатировал Фризе. — Должно быть, все так же паршиво и по всему остальному фронту.

— Что произошло с 3-м батальоном? — обеспокоенно повторил я.

— Насколько я понимаю, положение там не слишком радостное, — ответил он. — Когда мы уходили оттуда в пять вечера, батальон как раз был брошен в очередную атаку на врага. У нас уже очень много раненых и обмороженных. Но хуже всего то, что мы практически лишились всех наших пулеметов. От мороза в них замерзла вся смазка, и из-за этого они не могут стрелять.

— А кто послал тебя сюда?

— В штабе полка стало известно о том, что на этом перевязочном пункте нет ни одного офицера медицинской службы — вот меня и отправили сюда за старшего.

— Ну, Фризе, значит, так тому и быть — остаешься здесь за старшего, пока я побываю на передовой. Только строго следи за тем, чтобы выполнялись все мои распоряжения.

— Какие распоряжения?

— Более подробно тебе расскажет обо всем обер-фельдфебель со шрамом на лбу. Пошли, я сам представлю тебя как своего заместителя всем, кто там находится, иначе там все развалится к чертовой матери. Многие и так уже готовы в любой момент удариться в панику.

Санитар-носильщик, сопровождавший Фризе, отвел меня и обратно к штабу полка. Соскользнув, как в детстве с крутой горки, с обрывистого заснеженного берега Волги, мы с огромным трудом переправились на другой ее берег через глубокие, почти по пояс сугробы, покрывавшие лед. Десять минут вдоль опушки леса на той стороне, и вот мы уже у полкового поста боевого управления в деревне Красново.

Внутри нас встретил полковой адъютант, барон фон Калкройт. Он рассказал мне, что русские атаковали нас справа и слева от Калинина свежеприбывшими на фронт сибирскими дивизиями, прекрасно подготовленными и экипированными для ведения войны в суровых зимних условиях. В численном отношении они превосходили нас просто несопоставимо. Волга уже не являлась труднопреодолимым препятствием, составлявшим часть нашей оборонительной линии, к тому же русские сполна использовали эффект неожиданности своего нападения. В ближайшее время Калинину угрожало окружение. Был издан приказ о спешной эвакуации из него наших частей. Но они могли покинуть город только при условии, что путь к их отступлению будет удерживаться свободным хотя бы до следующего полудня. Именно для выполнения этой задачи и был задействован 3-й батальон. Наши люди были брошены на врага, невзирая ни на жестокую снежную бурю, ни на страшный мороз, ни даже на подавляющее численное превосходство русских. Один батальон численностью менее семисот человек против четырех сибирских дивизий!

— И что же, была наша контратака успешной? — спросил я.

— И да и нет, — ответил фон Калкройт, пожав плечами. — Главное, что остановлено продвижение русских к Калинину, и в результате путь к отступлению из города до сих пор открыт, а это уже немало. Но наши контратаки только задерживают наступление врага и, уж конечно, не заставляют его отступать. Они просто разбиваются о его оборону. А этот ужасный мороз еще и держит нас фактически привязанными к деревням позади, заставляя в конце концов возвращаться в тепло. Какой окажется наша участь завтра — предсказать просто невозможно. А что будет через неделю-другую со всем фронтом — известно одному только Богу.

— А каковы наши потери?

— Очень тяжелые, особенно в результате обморожений. Точные цифры пока не известны.

Он замолчал, а потом тихо и спокойно, как будто уже со всем смирившись, продолжил:

— Реально можно рассчитывать на то, что 3-й батальон удержит эти орды русских еще лишь несколько часов. В конце концов их всех до одного перебьют. Ну что ж, видимо, так надо. Один батальон должен был быть принесен в жертву. Но это все равно что посылать людей на смертную казнь. Я буду очень удивлен, если живыми оттуда выберутся более чем полдюжины человек.

Я решил немедленно вернуться к своему батальону. Взяв с собой санитара-носильщика, я поспешил в том направлении с очень тяжелым сердцем. Густые снежные тучи раскидало по небу ветром, и снег пока прекратился. Над головой кристально чисто сияли звезды. Одна из них — особенно сильно. Это был Марс — планета, названная в честь бога войны. Казалось, что Марс охвачен кроваво-красным пламенем и пристально всматривается с небес в жуткую батальную постановку, развернувшуюся вокруг Калинина. Но вдруг, как будто уже вдоволь насмотревшись, яркий огонек в ночи оказался стремительно затянутым огромной снежной тучей, а со стороны Сибири вновь стал набирать силу пронизывающий до костей ледяной ветер. Снова стало темно и повалил густой снег. Мы с санитаром-носильщиком могли в ответ на это лишь посильнее вжать головы в плечи и поплотнее прижать к ушам поднятые воротники.