Бетагемот - Питер Уоттс

И сквозь все эти раны шли безумные уроки, бесконеч­ные нелепые вопросы о хиральных катализаторах, гидроксильных медиаторах и кросс-нуклеотидном дуплексиро­вании. За ошибочными ответами следовали наказания и ампутации, за верными — изнасилования, невыносимые, но на общем фоне казавшиеся передышкой.

Она понимала, что ей уже нечего терять.

Ахилл взял Таку за подбородок и приподнял лицо к свету.

— Доброе утро, Элис. Готова к уроку?

— Пошел ты, — прохрипела она.

Он поцеловал ее в губы:

— Только если справишься с тестом. Иначе, боюсь...

— Пошел ты... — приступ кашля скомкал эффект, но Така упрямо продолжала: — ...пошел ты со своими тестами. Мог бы прямо взять, чего тебе... надо — пока еще... можешь.

Он погладил ее по щеке:

— У нас маленький всплеск адреналина, а?

— Рано или поздно про тебя... узнают. И тогда они...

Он расхохотался:

— С чего ты взяла, что они еще не знают?

Она сглотнула и сказала себе: «Нет!»

Ахилл выпрямился, и голова у нее повисла.

— Откуда ты знаешь, что отсюда трансляция не идет по всему полушарию? Думаешь, мир поскупится прине­сти мне твою голову на палочке за все добро, которое я ему сделал?

— Добро... — прошептала Така. Ей хотелось смеяться.

— Знаешь, сколько жизней я спасаю, когда отвлека­юсь от усилий дать тебе достойное образование? Тысячи. В неудачные дни. А конфетку вроде тебя получаю, может, раз в месяц. У того, кто меня вырубит, на руках окажется больше крови, чем у меня за всю жизнь.

Она покачала головой:

— Не... так.

— А как, конфетка?

— Все равно... скольких ты спасаешь. Не дает тебе права...

— Ух ты? Это уже не биология, верно? Скажи, есть ли предметы, в которых ты не тупее мешка с говном?

— Я права. Ты сам знаешь.

— Знаю! Думаешь, нам лучше вернуться к «добрым старым временам», когда всем заправляли корпы? Самая захудалая корпорация убивала людей больше, чем все сексуальные маньяки за всю историю человечества, ради паршивой нормы прибыли — и ВТО их за это награждала!

Он сплюнул: слюна легла на пол маленькой пенистой амебой.

— Всем плевать, моя сладенькая. А если кто озабо­тится, тебе будет еще хуже, потому что они поймут: я — перемена к лучшему!

— Ошибаешься, — выдавила она.

— Ого, — протянул Ахилл. — Нарушение субордина­ции. Меня это возбуждает. Прошу прощения... — он отсту­пил за колодку и плавно развернул аппарат так, что Така снова оказалась к нему лицом. В руках он держал пару зажимов-«крокодилов» — провода от них тянулись к ро­зетке, замаскированной под глаза небесно-голубой рыбки.

— Вот что я тебе скажу, — предложил он. — Найди ошибку в моих доказательствах, и я ими не воспользуюсь.

— Врешь, — просипела она, — ты все равно...

«Нечего терять», — напомнила она себе.

— Ты думаешь, люди, увидев это, просто... просто от­вернутся и уйдут, услышав, что «корпорации были хуже»? Думаешь... думаешь, люди логичны? Это у тебя... у тебя говно вместо мозгов. Плевать им на твои доказательства: как только увидят, они тебя на куски порвут. Тебе это только потому сходит рук, что...

«Вот оно что!» — поняла Така.

Что будет, если Бетагемот исчезнет? Что, если апока­липсис отложится, ситуация станет не такой отчаянной? Может, когда мир станет безопаснее, люди снова будут притворяться цивилизованными? Может быть, не станут так охотно поступаться «непозволительной роскошью» прав человека?

И тогда Ахилл Дежарден лишится неприкосновенно­сти.

— Вот почему ты против Сеппуку, — прошептала она.

Ахилл свел «крокодилы», те заискрили.

— Прости? Что ты сказала?

— Какая же ты мразь. Тысячи, значит, спасаешь? Там люди пытаются спасти мир, а ты им мешаешь. Ты уби­ваешь миллиарды. Ты убиваешь всех. Лишь бы тебе все вот это сходило с рук.

Он пожал плечами:

— Ну, я пытался втолковать это Элис Первой. Тому, у кого украли совесть, порядочность дается с большим трудом.

— Ты проиграешь. Ты не правишь миром, ты заправ­ляешь только... его небольшой частью. И не сумеешь остановить Сеппуку.

Ахилл задумчиво кивнул:

— Знаю. Но ты не ломай над этим свою хорошень­кую головку. Я уже позаботился о пенсии, а у тебя дру­гие заботы.

Он пригнул ей голову к колодке, вытянув шею, по­целовал в загривок.

— Вот, например, ты отстаешь по программе. Посмот­рим... вчера, помнится, мы говорили о зарождении жизни. И о том, что кто-то может думать, будто Бетагемот воз­ник на том же эволюционном древе, что и мы. Конечно, понадобились кое-какие усилия, и ты не сразу, но поняла, почему эти кое-кто — полные кретины. И почему же?..

Она не забыла. Пиранозильная РНК Бетагемота не способна к гибридизации с современными нуклеиновы­ми кислотами. Они никак не могли происходить друг от друга. Но сейчас даже все черти ада не заставили бы ее лаять по команде. Така стиснула зубы и молчала.

Его это, конечно, ничуть не волновало.

— Ну, что, тогда займемся повторением?

Колодка крутанулась, вернув ее в прежнюю позицию. Экзоскелет выгнул руки назад, развел ноги — она чув­ствовала, что сейчас сломается, как куриная «вилочка», попавшаяся влюбленным.

Она освободила помещение, вытолкнула сознание в идеальную пустоту между болью и надеждой, и Ахилл Дежарден перестал существовать. Далеко внизу, чуть ли не под водой, она ощущала дергающаяся в такт его фрик­циям тело. Конечно, она не чувствовала его в себе — те тараны, которыми он прокладывал себе путь, лишили ее чувствительности. Таку это позабавило по причинам, которых она даже понять не смогла.

Она вспоминала, как Дэйв застал ее врасплох в патио. Вспоминала живой театр в Бостоне. Вспоминала четвер­тый день рождения Кристал.

Странные звуки из другого мира догнали ее: ритмич­ные звуки. Несколько забавные в подобной обстановке. Кто-то там внизу пел: простенький мотивчик фальшивил в такт судорогам ее далекого тела:

Сказал мудрец-ученый: на каждую блоху найдутся блошки-крошки, Но и на этих крошек Найдутся блошки тоже, И этому не видно конца...

Конечно, это задание. И в конце урока он устроит проверку.

Но проверки не случилось. Он вдруг остановился. Эякуляции не было — она достаточно познакомилась с его ритмом, чтобы знать наверняка. Он вышел из нее, бормоча что-то не дошедшее до ее безопасной зоны. Потом раздался стук от его поспешных шагов, и наста­ла тишина, Така слышала только прерывистый звук ее дыхания.

Уэллетт осталась наедине с собственным телом, воспо­минаниями и узором на кафельном полу. Ахилла что-то отвлекло. Может, кто-то позвонил в дверь. Может, в его голове завыл какой-то другой зверь.

Она сама в последние дни наслушалась звериного воя.

По всем волнам шли рассказы о катастрофах. Электро­статические генераторы от Галифакса до Хьюстона искри­ли и перегорали. Госпиталя в анклавах и фортах на самой границе с пустошами мигали и гасли. Откуда-то из-под Ньюарка сообщали об аварии на автоматическом заводе пластмасс; с острова Баффина — о неконтролируемом выбросе изотопов с крекинговой станции гелия-3. Как будто возродился стародавний Водоворот — во всей его всеохватности, но в сотни раз ядовитее.

«Лени» вышли на тропу войны — и вдруг начали объ­единяться в группы. Файерволлы на их пути рушились, экзорцистов мгновенно перемалывали в белый шум.

— В небоскреб Эдмонтона только что врезался подъ­емник, — сообщила Кларк. Лабин оглянулся на нее. Она постучала пальцем по наушнику, одолженному им для отлова закрытой болтовни в эфире. — Полгорода заго­релось.

— Будем надеяться, наши будут благовоспитанней, — сказал Лабин.

«Теперь и это на моем счету», — подумала Лени и по­пыталась напомнить себе: в этот раз все иначе. Жизни, принесенные в жертву сейчас, будут возмещены тыся­чекратно. Это не Месть. Это Общее Благо во всем его величии.

Воспоминания теперь давались ей легко. И еще — они ее не мучили.

«Вот что получается, когда Лени начинает любить Лени!»

Они вышли на берег и сейчас стояли на краю по­луразрушенной набережной в призрачном городе, на­звание которого Лени не удосужилась узнать. Все утро они черными пустоглазыми пауками крались по огром­ной свалке ржавого металла: скопищу портовых кранов, автопогрузчиков, складов, сухих доков и прочих желез­ных чудовищ начала тысячелетия. Даже при наилучших условиях радиопереговоры здесь шли с трудом, а сейчас прерывающиеся голоса в наушнике почти полностью за­глушали помехи.

Ради того, собственно, все и затевалось.

Ржавый склад из листового железа одной стеной вы­ходил к воде. На другой стороне к небу поднимались четыре башенных крана — словно строй шестидесяти­метровых проволочных жирафов. Они вытягивали шеи к воде под углом в семьдесят градусов. С носа каждого свисал большой цепкий коготь, готовый подхватить груз, пропавший десятилетия назад.