Украина 1991-2007: очерки новейшей истории - Георгий Касьянов

После «оранжевой революции» представления правящей элиты и населения об определении своего места между «Хорошим» и «Злым» значительно разошлись. Несмотря на очевидную тягу лидеров «оранжевых» на «Запад», большинство населения, как и раньше, придерживалось достаточно «амбивалентной» позиции с очевидным предпочтением «Злого». По данным мониторинговых опросов Института социологии НАН Украины, в 2003–2005 гг. процент опрошенных, высказывавшихся или за укрепление связей в рамках СНГ, или за сближение преимущественно с Россией, или за укрепление «восточнославянского блока» (Россия, Украина, Беларусь), хоть и уменьшился с 57,4 до 48,6 %, все же оставался очень высоким. Удельный вес тех, кто стремился к первоочередному развитию отношений с высокоразвитыми странами Запада, увеличился с 10,7 до 17,9 %. Доля «изоляционистов», высказывавшихся в пользу опоры на собственные силы, оставалась почти неизменной — 21,2 и 20,2 % соответственно[350]. Разумеется, к Западу традиционно тянулись жители западных регионов, к России и блоку с ней — восточных. Интересно и то, что треть опрошенных (33 %) считала необходимым одновременно сближаться и с ЕС, и с Россией[351].

Население не было готово к радикальной смене вектора. В значительной степени упомянутая двойственность была порождена долголетней «многовекторностью», отсутствием четко артикулированной и последовательной стратегии евроинтеграции у государственных и политических элит. Этим украинские правящие группы серьезно отличались от своих соседей, прежде всего политических верхов стран Центрально-Восточной Европы и Балтии, где такие стратегии были приоритетными во внешней политике. Стоит заметить и то обстоятельство, что вопросы внешнеполитического выбора слишком часто становились объектом интенсивных спекуляций во внутриполитической борьбе, создавая у населения стойкие представления об отсутствии консенсуса в верхах относительно выбора между «Злым» и «Хорошим». Само население, как уже упоминалось, не только жило достаточно амбивалентными представлениями и ожиданиями относительно «пути Украины в Европу», но и в своих саморефлексиях демонстрировали то ли трезвость мышления, то ли заниженную самооценку. Согласно опросам центра им. А. Разумкова, проведенным в декабре 2006 — апреле 2007 г., лишь 32 % опрошенных называли себя европейцами, 60 % таковыми себя не считали. Две трети респондентов утверждали, что Украина не может претендовать на статус европейского государства — прежде всего по экономическим и социальным показателям. Любопытно, что 40 % опрошенных считали, что Украина может считаться европейским государством по основным культурным параметрам, а 47 % — утверждали противоположное[352].

Итак, после «оранжевой революции» вместо привычных «прыжков в ширину» во внешней политике Украина попыталась совершить «прыжок на Запад». Первая попытка закончилась неудачей: сближение с Западом было скорее символическим, зато ухудшение отношений с Россией — вполне реальным. Как ни парадоксально, однако именно эта ситуация наконец-то дала шанс политической элите Украине начать свою собственную, прозрачную, четко артикулированную внешнюю политику. Попытка воспользоваться этим шансом в начале 2008 г. привела к обострению политической ситуации внутри страны (блокада парламента) и очередному ухудшению отношений с Россией.

Вместо послесловия

В этих заключительных замечаниях мы попытаемся просто перечислить и прокомментировать основные тенденции общественного развития Украины, наиболее четко обозначившиеся в период с начала 1990-х до начала 2000-х гг. Мы сделаем это исходя из ряда простых предположений.

Во-первых, современное украинское государство и общество являются промежуточным продуктом незавершенных общественных трансформаций, начало которых следует искать за пределами исследуемого периода. Это значит, что «современная» украинская история содержит в себе элементы «прошлого в настоящем», значение которых еще настолько велико, что они определяют суть происходящего, а значит, это «настоящее» — в значительной степени не что иное, как мимикрировавшие и мутировавшие формы прошлого. История Украины после 1991 г. — это в значительной степени продолжение истории упадка и развала советского строя и в то же время — возвращение общественных практик и культурных форм досоветских времен с одновременным внедрением способов (само)организации общества, характерных для эпохи «дикого капитализма».

Украина последних шестнадцати лет напоминает дом, в котором проводится капитальный ремонт, причем жителей забыли отселить, часть из них договорилась со строителями и перебралась в срочно отремонтированные комнаты на верхних этажах, часть старается поменьше бывать дома или вообще переехала жить в другие места, а большая часть живет в условиях постоянного дискомфорта и стресса. Строители не столько строят и ремонтируют, сколько растаскивают стройматериалы для собственных построек и водят за нос жителей, периодически обещая им быстрое и качественное завершение ремонта.

Украинское общество 1990-х — начала 2000-х пока еще является продуктом распада, «полураспада», разложения коммунистической системы (в ее конкретно-историческом воплощении) и порожденных ею общественных институтов и структур, моделей социального поведения и культурных типов — с соответствующими последствиями для их функциональности, эффективности и соответствия основным нормам общечеловеческой морали.

Во-вторых, несмотря на эту незавершенность, уже сейчас можно с достаточной долей уверенности судить об устойчивых тенденциях и предварительных результатах в отдельных секторах и сферах жизни общества и государства. В частности, можно говорить о том, что украинская государственность состоялась, несмотря на ее весьма специфические и противоречивые проявления и функциональные особенности; что в украинском обществе произошли глубочайшие социальные, политические, экономические и культурные сдвиги, позволяющие судить о современной Украине, как о состоявшемся факте истории.

В-третьих, это сочетание выживших, адаптировавшихся или мутировавших фрагментов (а иногда и отходов) прежней общественной и государственной системы с трансформационной динамикой, при которой отсутствуют условия их стабильного функционирования и воспроизводства, порождало и порождает общественные настроения и переживания, чрезвычайно затрудняющие формирование гражданского согласия в построении нового государства, поскольку обществу приходиться жить одновременно в нескольких исторически-временных измерениях.

В-четвертых, упомянутые трансформации, наблюдавшиеся в разных сферах жизни украинского общества, происходили и происходят с разной интенсивностью и скоростью и не обязательно развивались и развиваются по восходящей — возможны паузы, периоды обратного развития вплоть до возвращения к исходным формам или же явные несовпадения в динамике изменений.

В-пятых, эти изменения были не только взаимно обусловлены и связаны во внутренней жизни украинского общества и государства. Одновременно они испытывали и испытывают сильное воздействие внешних факторов — как вследствие того простого обстоятельства, что Украина находится в центре пространства, называемого «посткоммунистическим» или «постсоветским», так и вследствие глобализации. Очень многие сдвиги в современной украинской действительности спровоцированы событиями и явлениями, произошедшими и возникшими за пределами Украины — как в ближнем, так и в дальнем зарубежье.

В-шестых, возникающая новая система и порождаемые ею структуры при всей их естественной похожести на уже существующие аналоги или же при вполне осознанном старании создать или воссоздать что-либо согласно признанным образцам все же являются уникальными в том смысле, что ситуация «посткоммунизма» переживается человечеством и вместе с ним Украиной впервые.

И наконец, думая и говоря о «современной истории» Украины, следует помнить, что сама Украина представляет собою впечатляющее разнообразие культурных, социальных и даже цивилизационных форм. Это страна, где в крестьянской хате образца XVIII века можно обнаружить японский телевизор, где представители политической элиты пользуются чудесами постиндустриального мира, чтобы удовлетворять свои патриархальные социальные инстинкты, где структуры ментальности аграрного общества вступают в причудливые комбинации с культурными реакциями, представлениями и привычками общества информационного, где сочетаются, конфликтуют или вступают в удивительные альянсы аграрный, индустриальный и постиндустриальный миры, где пытаются мирно сосуществовать и сливаться в единое целое идеологические формы времен модернизации и аморфные квази-идеологические конструкции постмодерного мира, где сосуществуют, переплетаются и в то же время конкурируют идеи национализма и глобализации, протекционизма и свободного рынка, общечеловеческие ценности и новосозданные стандарты общественных групп, стремящихся обособиться от общества и создать герметические социальные структуры.