Все случилось летом - Эвалд Вилкс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рийкурис разыскал в кармане сигареты, спички и пытался закурить, но спичка сломалась.
— Ч-чертовщина! — выругался он, доставая новую спичку. Но в коробке остались одни обгоревшие, которые он сам туда насовал, не желая мусорить на улице. Пришлось попросить огня у прохожего.
На остановке было довольно людно, но понемногу толпа редела, троллейбусы подходили, отходили, увозя с собой пассажиров. Рийкурис тоже дождался своего номера, но машина оказалась переполненной, и он решил подождать, надеясь, что подойдет посвободнее. Однако следующий троллейбус пришел с надписью «В депо», он пропустил и этот, озабоченно отметив про себя, что, кроме него, на остановке осталось всего трое пассажиров, да и те, посовещавшись, отправились разыскивать такси, потому как час поздний и троллейбусы навряд ли пойдут.
Минут пять проскучав в одиночестве, он прошелся туда и обратно, наконец заметил женщину и оживился, почувствовав в незнакомке собеседника, которому можно излить душу.
— В депо! — протянул он язвительно. — Вы видели — в депо! Они торопятся домой, хотя нет и двенадцати. Мы позаботимся о тебе, пассажир! Все для твоего удобства, пассажир! День и ночь о тебе думаем, только о тебе!
Женщина негромко рассмеялась.
— Товарищ Рийкурис, — проговорила она голосом с бархатистыми переливами, — стоит ли волноваться из-за таких пустяков? В самом деле, час уже поздний.
Он поднял голову и взглянул на нее удивленно, не понимая, откуда она знает его имя. Но как ни старался вспомнить, женщина ему показалась совершенно незнакомой. Хотя… А впрочем, таких элегантных дамочек, шагнувших во вторую половину жизни и при этом сумевших сохранить стройность девических лет, таких в Риге множество.
— Возможно, еще подойдет наш троллейбус, — продолжала женщина. — Нам с вами по пути, так что подождем.
— А я нарочно не уйду отсюда, хоть до утра простою! — сердито выкрикнул он. — Разве так обслуживают пассажиров? Это же форменное свинство!
Незнакомка молчала, а Рийкурис беспокойно расхаживал по тротуару, чувствуя на себе ее взгляд, и оттого ему стало немного не по себе, точно костюм его был не в порядке или он не брился целую неделю. Рассердившись, он остановился и довольно хмуро спросил:
— Скажите, пожалуйста, откуда вам известна моя фамилия?
Она смотрела на него серьезно, ее лицо в прозрачных сумерках казалось необычайно красивым. Помолчав, незнакомка ответила:
— Я вас знаю пятнадцать лет. Да, как раз пятнадцать. Вы даже не представляете, какую важную роль вы сыграли в моей жизни. Помните: «Как только приходит довольство самим собой и всем, что происходит вокруг, в тебе умирает и гражданин и человек, это есть твоя смерть…» Помните?
Он покачал головой.
— Это вы мне сказали пятнадцать лет назад, — продолжала незнакомка. — Мы тогда случайно встретились в гостях у Н. (Она назвала фамилию.) Потом вы провожали меня домой, тогда тоже была ночь, а троллейбусы не ходили. Вспомнили?
— М-да… — неуверенно протянул Рийкурис, лихорадочно напрягая память. — Все может быть. Таков мой главный принцип, которым я руководствуюсь в этом далеко не лучшем из миров, вполне возможно, что я и с вами им поделился. М-да…
В самом деле, через несколько домов от остановки когда-то жил его добрый приятель Н., однако вот уже лет десять как тот перебрался в провинцию и всякая связь с ним прервалась. Как летит время!
Женщина усмехнулась.
— Тогда я была такая простушка, но ваши слова глубоко запали в душу, мне даже трудно вам передать, это может показаться смешным. Странно, правда? И все эти годы я расспрашивала знакомых о ваших успехах, о вас, человеке, сказавшем мне эти слова. Ради бога, не сердитесь, но эта ночь так хороша, так располагает к откровенности. Ведь вы не сердитесь, правда?
— Ну что вы, с чего бы, — произнес он с отеческим добродушием. — Напротив. Я рад, что, сам того не ведая, смог кому-то быть полезен. М-да…
И Рийкурис со все возрастающим интересом оглядел незнакомку, по-прежнему пытаясь вспомнить ту давнишнюю встречу, но, увы, в закромах его памяти не сохранилось даже самой пустяковой мелочи, за которую можно было бы ухватиться. А вообще-то закрома эти были основательно захламлены всякой всячиной, так он решил, стоя на остановке, и теперь ему просто не под силу разобраться, разложить все по полочкам. Попробуй вспомни какую-то вечеринку, на которой был пятнадцать лет назад, и какую-то девочку, которую провожал тогда домой. Вот если бы этой прозрачной ночью прикоснуться ладонью к ее лицу, может, в памяти всплыл бы забытый образ, как у слепцов, подкрепленный осязанием выгиба губ, бровей, и тогда он, возможно, смог бы ответить: да, помню, ты такая, как прежде, как тогда… Странные, однако, мысли лезут в голову!
— Смотрите, идет троллейбус! Так что напрасно метали вы громы и молнии.
Он посмотрел в сторону Даугавы: ничего не видать, только узкая пустынная улица, этакая каменная шахта, а в глубь ее, скрываясь за поворотом, тянулись провода, и они подрагивали, будто их теребила невидимая рука.
— Рано вы обрадовались, — скептически заметил Рийкурис.
Из-за поворота, заполнив собою всю проезжую часть, выехал троллейбус, и, когда подкатил поближе, на нем отчетливо различили надпись «В депо».
— Что теперь скажете? — насилу сдерживая смех, спросила незнакомка. — Намерены исполнить свою угрозу и просидеть здесь до утра?
Вид у него был чуточку обиженный, он видел, что над ним смеются.
— Этого не следует понимать буквально. Мысль была такая: никогда нельзя успокаиваться, надо бороться, ну, как бы это сказать…
— Понятно! Я успела наслушаться… Вы хотите сказать — бороться со свинством и чертовщиной? Только что же мы посреди улицы будем обсуждать проблемы городского транспорта? От этого легче не станет. Давайте-ка лучше поищем такси.
У Рийкуриса было такое чувство, будто его вовлекают в какую-то авантюру — именно авантюру, а не солидное предприятие, и, немного поколебавшись, оттого что не забылось еще насмешливое замечание незнакомки, он решительно отогнал от себя неприятные мысли и теперь был готов очертя голову броситься в эту самую авантюру.
— Хорошо. Пойдемте искать такси.
Пройдя мимо универмага, они направились к кинотеатру «Айна», к стоянке такси. Ночь была теплая, как нагретый солнцем бархат, и такая задумчивая, словно чего-то ждала. В такую ночь не хочется говорить громких слов, а что-нибудь тихое, очень простое. И он бы что-нибудь такое, может, и сказал, только не знал, с какого конца начать — концы-то эти затерялись неведомо где, и он счел за лучшее подождать, послушать, решив, что