Небесная милиция - Петр Завертаев

— Что это он? — удивился Левандовский.

— Говорит, что со своим нельзя, — перевел Обиходов. — Как в советской столовой.

— Нельзя так нельзя, — сказал Левандовский. — Чего он так разволновался-то?

— Это он жизни учит, — определил Обиходов. — Немца хлебом не корми, дай кого-нибудь жизни поучить.

— Обложили, гады, — Левандовский тревожно глянул на завешанный шторкой проход, откуда время от времени появлялись люфтганзовские стюардессы, занудные и строгие, как учительницы немецкого языка в средней школе.

После того, как выпили, Левандовский сразу же спрятал бутылку под кресло. Потом еще несколько раз на протяжении трехчасового полета приходилось доставать ее из-под кресла, убедившись, что поблизости нет стюардесс. В какой-то момент в душе возмущенного этой унизительной процедурой Левандовского зародились сомнения.

— Может, мы зря прячемся? — сказал он. — Может, фриц сказал, не «вообще нельзя», а ему нельзя. Может, у него язва?

— Язва? У него? — порядком захмелевший уже Обиходов в упор посмотрел на немца. — Вряд ли. И потом, посмотри вокруг. Никто не пьет. Боятся.

Левандовский вытянул шею и осмотрел салон.

— Ты прав, боятся, — сказал он. — Давай еще по одной.

Бережно поддерживая друг друга, они вошли в здание аэропорта. Несмотря на поздний час, вокруг было полно народу.

— Куда теперь? — Левандовский крепко вцепился в локоть Обиходова, словно боялся потеряться.

— Нас должны встречать, — произнес Обиходов, осматриваясь. — Ага! Вон там!

В стороне от плотной толпы вновь прибывших и встречающих, у самого выхода, он заметил высокого брюнета в черных очках с листом бумаги, на котором маркером было написано «Mr Obikhodoff». Одной рукой Обиходов подхватил чемодан, другой — Левандовского и уверенно направился к выходу. Брюнет смотрел на приближающуюся парочку, оставаясь при этом совершенно невозмутимым. Обиходов успел рассмотреть его лицо. Хищный нос с горбинкой, тяжелый выдающийся вперед подбородок, покрытый сизой щетиной. Обиходов невольно замедлил шаг.

— Бон суар! — радостно произнес Обиходов заранее подсмотренную в разговорнике фразу.

Физиономия брюнета осталась непроницаемой.

— Мсье Оби… кодофф? — произнес он в два приема неестественно сухим, будто треснутым голосом.

— Точно, это я, — сказал Обиходов, глупо улыбаясь собственному отражению в темных очках собеседника. — Можно просто Жорж. А это вот Павел. Поль, по-вашему, — Обиходов указал на Левандовского.

Левандовский испуганно кивнул:

— Здрасьте.

— Жан-Люк, — коротко отрекомендовался француз, развернулся и направился на выход, скупым, почти незаметным движением руки, приглашая следовать за ним.

— И нам тоже очень приятно, — сказал Обиходов, обращаясь к его широкой удаляющейся спине.

После душного самолета пряный марсельский воздух показался восхитительно вкусным, теплым и нежным, как свежая сдобная булочка. Обиходову нравилось это чувство первых минут на чужой земле, когда все кажется волнующим и интересным, не то что воздух, даже асфальт, даже дорожные знаки и обыкновенный фонари. Однако, прислушиваться к приятным ощущениям не было времени, приходилось поторапливаться, чтобы не потерять из виду этого странного Жан- Люка. Тот уже стоял у серого микроавтобуса. Молча открыл багажное отделение, молча сложил туда чемоданы и своим фирменным жестом, куцым, как хвост бульдога, пригласил Обиходова и Левандовского садиться.

— Сколько ехать до места? — спросил Обиходов. — Хау лонг, э… Эг Мор… коман… комбьен… — начал он перебирать известные ему иностранные слова, помогая себе жестами.

Жан-Люк молча показал три пальца.

— Три часа, — догадался Обиходов. — Понятно, спасибо.

Дверь микроавтобуса с грохотом захлопнулась.

Пока петляли по узким проездам Левандовский все время неотрывно смотрел в окно, будто старался запомнить дорогу. Когда выехали на большое шоссе, он отчетливо произнес:

— Не нравится мне все это.

— Не переживай, — постарался успокоить его Обиходов. — Скоро будем в этом самом Эг Море. Выспимся хорошенько. Все будет нормально.

— Нормально, — как эхо повторил Левандовский. — А ты знаешь, что значит Эг Мор на местном наречии?

— Нет.

— Мертвая вода! — со значением произнес Левандовский. — Это, по-твоему нормально?

— Кто тебе это сказал?

— Никто не сказал, сам только что в путеводителе вычитал.

— Ну и что? — спокойно протянул Обиходов. — Мало ли как что называется. В Новгородской губернии есть деревня Сучьи Ямки. Так что там, по-твоему, должно происходить?

— Эг Мор, Камарг, названия-то какие! — никак не мог успокоиться Левандовский. — Лангедок! Тут такое понамешано! Еретики, крестоносцы, цыгане, соляные болота, степи. Это, может быть, самое гиблое место в Европе!

— Брось! — махнул рукой Обиходов. — Путеводители надо было на трезвую голову читать.

— Ты посмотри на нашего шофера! — зашептал Левандовский. — Это же типичный цыган!

— Ну и что?! — усмехнулся Обиходов.

— Смотри, он нас завезет. Найдут потом лет через пятьдесят, в соляных болотах.

— Брось, — повторил Обиходов. — Успокойся.

— Предчувствие у меня, Жорж, понимаешь? — продолжал Левандовский. — Нехорошее предчувствие.

— Чуть перебрал в полете. Это бывает.

— Ничего я не перебрал! — обиженно повысил голос Левандовский. — У меня интуиция такая, что на пятерых цыганок хватит. И сейчас эта интуиция не просто говорит, орет мне, как сержант на плацу: «Мотать надо отсюда! Мотать пока целы!».

— Это мы всегда успеем, — заверил Обиходов.

— Ты мне ответь только на один вопрос, — продолжал наседать Левандовский. — Почему Дудкин выбрал именно это место? Какая тут логика? От того же самого Марселя, но только направо, Лазурный Берег. Чудесные края! Канны, Ницца, Монте- Карло! Я там три раза был и еще готов ездить хоть до бесконечности. Но почему мы повернули налево? Что он забыл в этих степях?

— Вот завтра утром сам у него и спросишь, — сказал Обиходов, зевая.

— Дожить бы только до этого утра, — мрачно произнес Левандовский.

Он еще продолжал что-то бормотать про себя, но Обиходов уже не слушал. Долгий перелет, плавное покачивание микроавтобуса и уютное мелькание редких огоньков за окном сделали свое дело. Обиходов задремал.

Проснулся он от легкого толчка. Они остановились на посыпанной гравием площадке, освещенной фонарем. Свет фонаря выхватывал из густой темноты край лужайки с цветником, чуть дальше виднелся небольшой домик, стены которого были такими белыми, что казалось сами светились в темноте. Левандовский, видно, тоже заснул, потому что сейчас он энергично протирал глаза и вертел головой по сторонам.