Главный бой - Юрий Никитин

— Дуй обратно к князю!.. Если не даст подмоги, печенеги ворвутся и разбегутся по всему Киеву.

— Слушаюсь, — ответил дружинник обозленно. — Исполню.

Он повернул коня, поскакал, и почти сразу же с той стороны конский топот вырос до грохота сотни подкованных коней. Со стороны центра выметнулся большой отряд огромных всадников на таких же огромных конях. Все как один в остроконечных шлемах, закованные в дорогой булат, они неслись как стадо туров, что сметет все на своем пути.

— Слава!!!

Дюсен узнал воинов из старшей княжеской дружины. Здесь не было знатных богатырей, чьи имена гремели по Руси и за пределами, но и эти страшны своей нечеловеческой силой. Впереди несся с вытянутым вперед огромным мечом молодой витязь в сверкающем золотистом доспехе. Он привстал на стременах и подался вперед, едва не падая через голову в жажде поскорее дотянуться до врага. На кончике шлема трепетал крохотный алый яловец, конская грива и хвост развевались по ветру.

Часть печенегов обошла воинов Волчьего Хвоста сбоку, и старшие дружинники ударили в них с силой брошенной скалы. Ратьгой рубился, как молодой лев среди волков. Он и был похож на льва в своей золотистой одежде, а печенеги в серой выглядели обозленными и отощавшими волками.

Из домов выбегали жители, бросали в печенегов камни. Кто-то умело сунул скачущему коню между ног древко лопаты, конь рухнул, всадник полетел через голову, грохнулся о мощенный деревом тротуар, остался недвижим. Еще двое горожан выскочили из дома и остервенело били павшего поленьями. Выбежала женщина с безумными глазами и с длинным ножом для разделки рыбы.

Дюсен ощутил, что его начало трясти, едва увидел скачущего Ратьгоя. В усталое тело влилась сила, наполнила, вздула мышцы. А сейчас, когда Ратьгой умело и быстро рубил его соплеменников, он уже не смог сдержать страшный крик, что сам по себе вырвался из его груди:

— Эй!.. Иди ко мне, Ратьгой!.. Если ты в самом деле так силен!

От его страшного голоса вздрогнули люди, а кони присели в страхе. Ратьгой сокрушил еще троих, прежде чем понял, к кому крик, попятился, с ошеломленным видом огляделся по сторонам. В него метали стрелы и топоры, его рука непроизвольно вскидывала щит, стрелы разлетались в щепы, топоры отскакивали со звоном, а щит даже не вздрагивал в сильной руке.

Дюсен заставил коня попятиться, выбираясь из схватки. Ратьгой наконец узнал, в прорези личины голубые глаза блеснули холодной яростью. Дюсен даже застонал от наслаждения, когда конь его кинулся на врага, самого лютого из врагов, а страшная сабля взвилась над головой.

Они сходились в трех шагах от смертного боя, где лилась кровь, наземь падали хрипящие, смертельно раненные люди, где враги вцеплялись друг другу в глотки и так погибали, пронзенные копьями других воинов.

Сошлись яростно и неукротимо, сразу обрушив лавину ударов. Никаких хитростей, уловок, воинских приемов, оба слишком ослеплены яростью, ненавистью. Грохот от богатырских ударов заглушил крики и ржание схватки у пролома, а когда под ударом тяжелой сабли Дюсена лопнул щит, от страшного треска присели кони, а люди схватились за уши.

Вторым ударом Дюсен отколол верхний край щита. Закованная в железо фигура Ратьгоя не шатнулась, длинный меч высекал искры, сшибаясь с его саблей, щит Дюсена дергался, от него летели щепки, булатные заклепки, полосы. Внезапно Ратьгой отбросил свой измочаленный щит, от которого осталась едва треть, ухватил меч обеими руками.

Они не замечали, что схватка у пролома медленно затихала, пока не остановилась вовсе. Кияне и печенеги, тяжело дыша и не выпуская из рук мечи и топоры, стояли друг напротив друга полукругом, не соприкасаясь краями, а в середине два богатыря вели страшный бой, бой богатырей и героев. Грохот от ударов по щитам разносился как раскаты грома, а когда герои сталкивались сами, слышался гул от удара, словно одна гора ударилась о другую.

Едва меч Ратьгоя блеснул в руках богатыря, Дюсен зарычал подобно льву, его изрубленный щит полетел под копыта коню. Сабля и меч сшиблись в воздухе. Раздался грохот, словно столкнулись две наковальни. В прорезь личины голубые глаза, уже затуманенные усталостью, ненавидяще пожирали врага. Дюсен сделал поворот, без размаха ударил противника. Ратьгой, вместо того чтобы попытаться парировать удар, сам обрушил меч на соперника, готовый умереть, но только убить этого… который посмел… которому отдает предпочтение…

Дюсена тряхнуло, в голове раздался треск и долгий, протяжный звон. Он понял, что шлем устоял, потому что видел, как от его сабли слетели сразу три пластинки с груди Ратьгоя. Любого другого воина он уже рассек бы, сердце вывалилось бы из разрубленной груди, но Ратьгой только всхрапнул, отшатнулся, его руки поднялись вверх сперва чуть замедленно, удар все же потряс, но затем меч начал обрушиваться на Дюсена со страшной силой, быстро и часто, словно это была не полоса тяжелого булата, а легкий хлыст.

Дюсен сам рубил страшно и сильно, врага надо уничтожить, а на свои раны обращать внимание не по-мужски. А Ратьгой уже чувствовал, что все тело покрыто ранами. Он быстро слабел, а этот проклятый степняк как будто становится сильнее, разрастается, превращается в великана. И хотя доспехи иссечены его мечом, хотя кровь хлещет из многих ран, но проклятая сабля как будто растроилась, обрушивается со всех сторон…

Собравшись с силами, он вскинул меч над головой и обрушил самый страшный удар, вложив в него все силы. Степняк, как он и ожидал, подставил саблю, раздался треск и звон, руки тряхнуло… И внезапно им стало легче.

Не веря своим глазам, он вскинул голову. Его пальцы стискивали пустоту. Меч взлетел на высоту дерева, медленно перевернулся в воздухе… Степняк дико всхрапнул, глаза полезли из орбит, потом на гнусной роже проступила отвратительная жабья ухмылка. Обрекающий взгляд упал на застывшего Ратьгоя. Сабля пошла вверх для последнего смертельного удара.

Ратьгой вскрикнул в гневе и отчаянии, метнулся в прыжке на врага. Конь его шатнулся от могучего толчка, и Ратьгой повис на Дюсене, пытаясь ухватить за горло, но пальцы соскользнули, обхватил плечи. Земля вздрогнула от их падения, но ни стона не вырвалось из сведенных ненавистью грудных клеток.

Покатились, обхватив друг друга, наконец Дюсен двумя страшными ударами тяжелых кулаков пригвоздил противника к земле, поднялся. Его сабля блестела на земле в двух шагах. Когда он поднял и повернулся к противнику, тот уже сумел подняться на колени. Личину согнуло, по щеке текла широкая алая струя.

— Ратьгой, держи!

Ратьгой поймал брошенный ему дружинниками его родной меч. Дюсен выждал, пока враг поднялся, скрипнул зубами в ярости, вспомнив, что этот холодный, как северная рыба, человек разговаривал с Кленовым Листком как со своей собственностью, зарычал и двинулся вперед, вращая саблей.