Прозрачный старик и слепая девушка - Владимир Ленский

— Я его знаю, — объявил Чильбарроэс. — У него светлые волосы. И никакой красной бороды. Зачем ты врешь?

— Это была кровь, — объяснил Элизахар.— Ударом камня из пращи ему выбило зубы и раздробило подбородок, он взял тряпку в рот, чтобы приостановить кровь, и побежал в бой. Я видел его таким... и таким он мне часто снится.

— А дальше? — подтолкнул его Чильбарроэс, видя, что собеседник остановился. — Что случилось дальше? Об этом ты ничего не рассказываешь. И даже в сны не пускаешь.

— Потому что ничего особенного не произошло. Дальше меня ранило, — сказал Элизахар. — Меня оставили на поле сражения. Через два дня остатки отряда были истреблены. А я ушел.

— Теперь все ясно, — сказал Чильбарроэс. И пожаловался: — Вот бы мне всегда так толково объясняли!

— Ты мной доволен? — спросил Элизахар.

Чильбарроэс нехотя кивнул:

— От тебя я ожидал худшего.

— Ты узнал, где она? — Элизахар схватил его за руку. — Ты нашел ее?

— Возможно, — сказал Чильбарроэс.

— У меня осталось очень мало времени, — напомнил Элизахар. — Скоро в Академии начнутся каникулы, и когда Фейнне не приедет домой, ее родители поднимут тревогу.

— Они уже забеспокоились, можешь мне поверить, — сообщил Чильбарроэс. — Полагаю, я видел сон ее матери. Очень чуткая женщина. И очень тревожная. Она видела, как Фейнне взлетела по лунному лучу, а затем вдруг начала падать на землю с большой высоты. И когда девушка упала и осталась лежать неподвижно, совсем белая, как шелковая ткань, из полумрака выступил ты — собственной персоной — и начал смеяться. Я знаю, ты этого не делал! — быстро добавил Чильбарроэс, видя, как исказилось лицо Элизахара. — Я просто рассказываю тебе сон ее матери. Она считает, что с ее дочерью случилась беда и что виноват в этом ты.

Элизахар опустил голову. Он вдруг понял, что до последнего надеялся на помощь родителей Фейнне. Если он не успеет отыскать пропавшую девушку до того, как начнутся каникулы, то попросту приедет в Мизену, расскажет о случившемся и попросит денег, чтобы нанять солдат. А там — пусть что хотят, то с ним и делают.

— Даже не думай к ним возвращаться, — предупредил Чильбарроэс. — Ее мать уверена, что ты замешан в этом.

— Я?

— Скажи, она ведь с самого начала была против того, чтобы нанимать тебя? — настаивал старик.

Элизахар задумался.

Мать Фейнне, высокая, красивая, рано постаревшая женщина, ни разу не показала будущему телохранителю дочери, что относится к нему с предубеждением. И тем не менее он всегда ощущал ее настороженность. Она была из тех женщин, что инстинктивно не доверяют мужчинам. Долгие годы замужества приучили ее скрывать это недоверие, но не сумели полностью избавить от него.

Отец девушки, владелец процветающей ткацкой мануфактуры, напротив, считал наличие телохранителя необходимым условием для дальнего путешествия дочки.

— Если понадобится для защиты моей дочери, можете убить любого, кого сочтете нужным, — сказал отец девушки Элизахару. — Не стесняйтесь. Я сумею избавить вас от преследований королевского правосудия. Мне нужно только одно: чтобы мою девочку никто не обидел.

Вспоминая этот разговор, Элизахар помрачнел еще больше.

— Да, — сказал он наконец старику. — Ее мать была против. А отец, похоже, готов собственными руками придушить любого, кто посягнет на Фейнне.

— Итак, забудь о них! — провозгласил Чильбарроэс. — Они никогда тебе не поверят.

«Небесные» деревья почти не качались под ветром, их твердые ветви не сгибались, даже листья отказывались шелестеть. В лесу царила странная тишина. Здесь даже простой звук дыхания разносился предательски далеко, так что говорить о вздохах!

Элизахар снял котелок с огня.

— Как ты можешь это есть? — поморщился Чильбарроэс.

— А чем питаешься ты?

— Людям часто снится еда, — сообщил прозрачный старик. — Ты даже представить себе не можешь, какие удивительные яства иной раз приходится поглощать!

— Возьми меня с собой, — попросил Элизахар. — Возьми меня в чужой сон!

Старик замешкался.

— Я никогда прежде такого не делал, — предупредил он. — Не знаю, как еще все обернется. Моего присутствия никто не замечает, потому что я почти потерял свое тело. Но ты — ты полновесный здоровенный мужчина. Ты слишком тяжел для таких путешествий.

Элизахар молчал, только упрямо наклонил голову. Чильбарроэс окинул его взглядом.

— Ты не отступишься?

— Нет.

— Проклятье на тебя! — взревел вдруг старик.— Я не меньше твоего хочу отыскать ее! И причины у меня не такие дурацкие, как у тебя!

— А какие, по-твоему, у меня причины желать ее освобождения? — осведомился Элизахар, напрягаясь.

— Ты ее любишь... — Чильбарроэс сморщился, исказив лицо почти до неузнаваемости. — Да, да! Для меня это вовсе не секрет. Ты позволил себе влюбиться в дочку своего нанимателя! Того и гляди, начнешь изводить всех ее женихов. Смотри, как бы дело этим не закончилось...

— Не закончится, — обещал Элизахар. — А какие причины у тебя? Назови их, коль скоро ты так хорошо понял мои!

— Мне не нужно, чтобы он узнал, каким образом она оказалась в том мире, — сказал Чильбарроэс и оглянулся, как будто ожидая увидеть среди низких, искривленных стволов «небесных» деревьев фигуры гномов, такие же корявые.

— Кто — «он»? — уточнил Элизахар.

— Для тебя это сейчас не имеет значения...

— Но он может причинить ей вред?

Чильбарроэс вцепился в рубаху Элизахара и так сильно дернул ее, что ворот затрещал.

— Ты болван! — закричал Чильбарроэс в лицо солдату. — Ты полный кретин, если не понимаешь таких вещей! Она — богатая девушка, она привыкла к свободе, к слугам, к изящным предметам, к еде по собственному выбору! А ее хватают, ничего ей не объясняют, запирают в тесном помещении, мучают вопросами. Как ты думаешь, причиняет ли он вред твоей Фейнне тем, что так обращается с нею? Я понимаю: если человека, вроде тебя, запереть в сносной комнате и прилично кормить два раза в день, он будет счастлив. Но она — нет.

Этот лес был совсем другим. Высокие деревья задевали самое небо. Стройные, с чистой сухой корой, они росли так, чтобы не слишком мешать друг другу. Они выглядели истинными аристократами, которые, даже собравшись в большом количестве, ухитряются не сбиваться в толпу, но сохранять в неприкосновенности свой маленький суверенитет. Не сборище, но сообщество отдельных независимых государств.

Лес был везде. Мох и трава под ногами принадлежали лесу, и каждая шишка была его собственностью, и всякий упавший с ветки прутик лежал не просто так, но был уложен здесь его сиятельством лесом и потихоньку гордился полученным заданием: лежать и высыхать среди других таких же упавших прутиков.