Криминальная история христианства - Карлхайнц Дешнер

Но как святого почитают в католицизме и Амвросия, — не хотя, а так как он столь же безжалостно, сколь и успешно порабощал всех язычников, «еретиков», евреев первопричина бесчисленных трагедий.

Сам Амвросий, подобно многим отцам церкви, испытал влияние языческой философии, особенно Плотина. Однако об этом он говорит в высшей степени отрицательно, связывает ее с «идолопоклонничеством», специальной выдумкой сатаны, с «еретиками» тоже, прежде всего арианами. Если эта философия и имеет нечто хорошее, то — из «Святого писания», из Ездры, Давида, Моисея, Авраама и других! Всю естественную науку он тоже отбрасывает как атаку на «Deus maiestatis.[178] Язычество в целом для него «arma diaboli»[179] борьба против него — «борьба против царства дьявола» (Витцес).

Молодой Грациан вначале явно щадил язычников, но выучился у своих духовных наставников, «воспринимать христианское императорство как обязанность подавлять старые государственные религии» (Каспар). Это больше не было трудно, христианство учреждено, язычество повсюду побиваемо. И после посещения в 376 г Грацианом и его соправителем Рима, все еще сильно верующий по-старому город пережил разрушение святилища Митры городским префектом Гракхом, который тем самым, находясь накануне крещения, хотел доказать свою лояльность вере христовой.

Летом 382 г в Рим поспешил Амвросий, конечно, возмущенный многочисленными язычниками, «бешеными собаками», как назвал их тогдашний папа, Дамас I, испанец в то время как Амвросий скромно говорил о преследованиях, христианские члены сената должны были держать свою служебную клятву перед изображенном богини Виктории. И еще в конце того самого года правитель (вскоре после этого убитый) располагал, «пожалуй, по совету Амвросия» (Треде), «наверняка не без влияния отеческого совета Амвросия» (Нидерхубер), — рядом «указов для города, лишив государственных субсидий различные культы и жречества, вроде популярных весталок, отняв налоговую свободу, земельные владения храмов.

Позднее монарх приказал удалить из сената статую Виктории, захватив тарантинский шедевр и высокочтимый символ римского мирового господства в качестве трофея. Так как Виктория была старейшим национальным божеством и ее культовое изображение стояло в зале заседаний со времен Августа (лишь Констанций II ненадолго ее удалял), большинство сенаторов и римских граждан — язычников увидели необходимость бороться за свою святыню. Они быстро отправили посольство ко двору, которое даже не было принято, хотя его и возглавлял Аврелий Симмах, в своз время уважаемый римлянами, сверх того породненный с Амвросием литератор, который к тому же имел хорошие отношения с Грацианом.

Два года спустя, в 384 г, Симмах вновь отправился в паломничество с делегацией на Север, теперь ко двору Валентиниана II. Положение казалось благоприятным Симмах сам был тем временем префектом, обладателем высшей императорской должности в городе. Далее — преторианским префектом служил Веттий Агорий Претекстат, ревностный защитник староверующих и из очень знатного рода. И другие влиятельные мужи тоже не были христианами высокообразованный, занимавшийся литературным трудом Вирий Никомах Флавиан, время от времени praefectus praetorio per Italiam, торжественно называемый Симмахом во всех письмах «братом», военачальник Руморид и Бауто, пользовавшийся сильной поддержкой Валентиниана II и панегирически воспетый в 385 г Августином (когда Августин был еще язычником), — оба magistri praesentales[180] и оба потом сражались, конечно, на стороне христианского императора. Таким образом, Симмах доложил со справедливой надеждой свою знаменитую просьбу о восстановлении алтаря, — согласно классическому правовому сознанию lus suum cuique.[181] Сдержанно, столь же дипломатично умно, как и литературно захватывающе он просил введенного в заблуждение — даже в наше время «borne, hypocrite et egoiste»[182] Пашуд) — о терпимости «Мы взираем на те же самые звезды, одно небо возвышается над нами, один мир окружает нас. Что будет из того, что каждый ищет истину с другим разуменьем?».

Впечатление произведено глубокое, уже готовы к уступкам Язычники и христиане голосуют в коронном совете за это. Но, как и два года назад, вторгся Амвросий, спрятался за тринадцатилетнего государя как «душеспаситель», объявил согласившихся язычников некомпетентными, сказавших «да» христиан — плохими христианами. Правовые отношения его интересовали так же мало, как этическая безупречность Симмаха, о котором он сам однажды писал, что он вполне мог бы служить образцом христианина. Нет, клир интересовала власть «Нет ничего важнее религии, ничего важнее веры». Амвросий вспомнил о крайне анти — языческом старшем императоре (как раз вновь уехал из Милана).

Он резко пригрозил юному правителю отвержением на том свете. «Не извиняй себя своей молодостью — и дети должны мужественно верить в Христа и для веры не существует детского возраста. Он открыто возвестил об отлучении. При неблагоприятном решении для него не будет больше места в церкви. Тем самым впервые епископ угрожает императору исключением. Да, Амвросий утверждал, что восстановление алтаря было бы религиозным преступлением и тотчас привело бы к преследованию христиан. Таким образом, фанатик был удовлетворен, император — мальчик поднялся «как Даниил» и выпроводил язычников. «Так как никакого другого пути» святой не знал «для общего блага государства, чем чтобы каждый молился истинному Богу, а это есть Бог Христос». (При этом на возражение Симмаха, что убийство Грациана, последний неурожай и голод были результатами божественного гнева, он сам ответил репликой политический успех и неуспех не имели никакой связи с религией).

Примечательно также, что князь церкви, не задумываясь, искажал факты, если они ему противились. (Конечно подобно тому как многие епископы будут в Средние века подделывать даже документы и, добавим, несравнимо хуже) Амвросий именно лгал, что христиане образуют уже большинство в империи, а также что римские сенаторы были в своем большинстве христианскими (cum maiore iam curia Christianorum memero sit referta). И то и другое не соответствовало фактам, что Амвросий, при случае, мог сам увидеть. Потому как даже Августин еще упоминал о языческом перевесе. Поэтому со времен Гиббона (редкие исключения — вне внимания) единодушный исследовательский вывод Амвросий здесь сознательно говорит неправду.

Альбрехт Диль убедительно показывает, что Симмах не апеллировал к благоволению императора, не просил о прояв лении милости, но заявлял о праве, прежде всего юридически аргументировал, в то время как для Амвросия право или неправо не играли никакой большой роли. Напротив, он явно уходит от традиционных юрисдикции и законодательства, — «конечно, самого впечатляющего цивилизационного достижения римского государства». По Амвросию, речь меньше всего идет о публичном благе (salus publica), чем о спасении души императора (salus apud Deum), хотя последний и стоит над правом, он должен, как «miles Christi», служить Христу, то есть церкви, и проводить ее заповеди в правлении и законодательстве! «Потому-то в писаниях Амвросия бывают потрясающие проявления скудного правового чувства». Если, к примеру, католики сжигают церковь валентинианцев, если они разрушают синагогу, — в глазах святого это ни в малейшей мере не несправедливость.

Возможно, из-за его активности христианские круги при попытке восстановления алтаря Виктории устроили донос императору на Симмаха. Говорили, что городской префект вытащил верующих из церкви, даже подверг их пыткам. И хотя Симмах смог впечатляюще оправдаться, даже предъявить письмо от римского епископа Дамаса о снятии вины, он смирился с судьбой и подал заявление об отставке.

Как с язычниками, Амвросий боролся также и с «еретиками», особенно с арианами или кого там за них принимали.

«Еретики» для Амвросия были «не кем иным как братьями евреев» (non alind quam fratres sunt Judaeorum). Конечно, ужасный упрек в его глазах Иногда, правда, евреи ему казались еще хуже, чем «еретики», но в большинстве случаев последние хуже, чем евреи, так как они намного непосредственней угрожали церкви, они раскалывали Ереси выскакивали из-под земли как грибы. Каждый день, утверждает Амвросий, приносит новые «ереси», и чем больше с ними борются, тем больше их возникало. Одного единственного дня недостаточно, чтобы перечислить все «nomina haereticorum diversarumque sectarum».[183] Св. епископ жалуется вечно на одну и ту же тему, на эту непрерывную войну. Но он не отступится от этого. Если бы он, истинный «apostolicus», знал, что выиграет «сокровище с процентами», то атаковал бы «еретиков», хитрых и неукротимых как лисы, нападающих ночью на «христиан» как волки.