ФАНТАСТИКА. 1966. Выпуск 1 - Д. Биленкин

(Спасибо, что вспомнил обо мне. Неужели через год после моей смерти он уже будет говорить: “Я предлагал, я думал?” А что же ты хочешь: “Наш покойный учитель…”? Давай по существу.) Возразить.

— Для этого нужны хорошие врачи. Или всю лабораторию нужно перебазировать в клинику. Хотя в принципе ты прав. (То есть я прав, не будем мелочны.) Если физиологию переделывать заново, то нужно тысячу лабораторий. Однако эксперимент бросать нельзя. Может быть, во мне говорит физиолог, но в клинике всего не сделаешь.

— Почему? Я беседовал с врачами в клиническом городке. Энтузиастов много. От нас они получат точную инструментальную диагностику состояний, а мы — материал для моделей.

— Иван Петрович не даст тебе этим заниматься. Он любитель “чистой” физиологии.

— А может быть, нам создадут новый отдел в институте кибернетики? Их интересует выход в практику, и мы его дадим.

— Что, что? В институте кибернетики?! Что же, ты уже говорил с Борисом Никитичем? Выходит, я напрасно пытался тебя облагодетельствовать Ты уже сам устроился?

(Предал. Продал. Спокойно. Такова жизнь.)

— Нет, без вас я не говорил. Но разведку провел. Клюет. Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, Иван Николаевич. Я совсем не собирался вас бросать или предавать, но после того, как Вадим поговорил с директором, мне стало нехорошо. Дело бросать не хочу. А ваше состояние, помните, какое было? Теперь, когда вы поправились (“Поправился!”), мы должны все это решить совместно.

(Немного полегче. Он прав: нельзя бросать дело из-за одного человека, даже если это учитель. Да полно, учитель ли ты? И не нужно обижаться.) Но он уже уходит. Грустно.

— Чего же решать? Идея правильная. Но тогда нужно добиваться, чтобы всю лабораторию передали в институт кибернетики. Академия же одна. Возьмет ли только Борис Никитич?.. Пожалуй, возьмет… А с помещением как? В клиническом городке тесно. Хотя там строят что-то. Ты не узнавал?

— Узнавал. (Все уже разведал!) Там будет городское отделение для реанимации. Но помещение там маловато. Однако институт кибернетики может сделать пристройку, это недолго.

— Реанимация — это хорошо. В клинику поступают больные с тяжелыми, острыми расстройствами, с шоком, кровотечениями, инфарктом — многих можно спасти. И наш саркофаг можно использовать для лечения. Нет, идея хороша. Ты говорил с кем-нибудь?

— С Вадимом. И еще с анестезиологами из больницы и с кафедры.

— А мне не сказали ни слова. Ученики…

— Неужели вы думаете, что мы бы тайно сделали? Ждали, пока немного окрепнете.

— Чтобы потом, значит, ошарашить? “Ты, товарищ заведующий, оставайся, а мы будем создавать новый отдел”.

— Ну зачем вы себя так настраиваете? Мы бы пришли и сказали: “Иван Николаевич, мы предлагаем вам перебазироваться со всей лабораторией в институт кибернетики. Вот такие-то и такие-то причины. Дело требует — раз. Начальство притесняет — два”.

— Ну хорошо, хорошо, верю. (Действительно, верю, хотя на душе и неприятно еще). Пойдем к Борису Никитичу. Работа наша в самом деле ближе к технике и математике, чем к чистой физиологии. Если он согласится, конечно.

(Мой блестящий план, выходит, никому не пригодится. Хорошо, что я о нем не успел сказать, а то был бы в смешном положении. Хуже всего быть смешным.)

— Но я, Юра, сейчас не могу переезжать. Хлопоты эти мне не пережить. Кроме того, затормозится выполнение планов. Так что вы после моей смерти переедете. Или когда я буду в анабиозе.

(После смерти. После смерти.)

— Кстати, как ты решаешь эту проблему? Саркофаг потребует постоянного обслуживания и совершенствования. С этим делом будет много возни.

— Я знаю. Все сделаю. Эта работа будет очень выигрышна для нашего отдела. (Все рассчитал и так откровенно говорит.) Для этого нам создадут условия, если всё подать как Следует. (“Подать”. Меня — “подать”!) Морщусь.

— Иван Николаевич, вас шокируют такие рассуждения? Да? Вы думаете, мы вас мало ценим?

Молчу. Не хватало еще заплакать. Сантименты.

— Так вы ошибаетесь. Мы вас очень любим. И не забываем, что вы сделали для нас. И ваши идеи присваивать не собираемся. А то, что я изложил, — это же вам принадлежит.

(Льстит. Все равно что “подать”.) Промолчим. Вот он продолжает:

— Но во всем нужна организация. Помните, мы с вами обсуждали принцип: “Благородные цели могут достигаться только благородными средствами”? Поэтому мы не будем лгать, изворачиваться, подхалимничать. Но мы не собираемся вести себя глупо. (Это значит — откровенно?) Курс будет прямой, но с маленькими зигзагами, с маленькой политикой. Не поступаясь принципами. Допуская только молчание. Мы покажем работу.

Мне не по себе. Я скажу ему это.

— Юра, мне страшно от того, что я услышал сейчас. Такой рационализм, такая продуманность, граничащая, прости, с цинизмом. Может быть, мне кажется? Я еще не освободился от сентиментальности. “Выгодно одно, другое”, “Подать”. Скажи мне, что за всем этим? Каковы стимулы?

— Стимулы самые благородные, даже сентиментальные.

“Служение людям” — это не устаревает. Будем строго следить, чтобы честолюбие нас не захлестнуло. Но делать дела мы будем разумно. Без громких фраз. Расчет, кибернетика.

Мы будем использовать имеющиеся возможности, пока не создадим другие.

Не знаю. Не знаю, что думать. Ясно, что у них будет позитивная программа, как организовать экономику, воспитание, человеческие отношения. Как рассчитать счастье и несчастье.

Как построить коммунизм.

— Ты изменился за последние полгода, Юра.

— Я много думал после разговоров с вами. Вы знаете, я теперь за правило взял: каждое утро час думать. Просто думать о каком-нибудь важном предмете — о кибернетике, психологии, философии. Немножко записывал. Получается очень интересно: сначала ничего не ясно, потом предмет как бы уступает и медленно проясняется.

— Ну ладно. Пойдем в операционную, посмотрим, что там. Потом мне нужно домой. Задал ты мне задачу. Все у меня сразу заболело.

Как все сложно в этом мире, угловато. Была жизнь, была лаборатория, работа, были помощники. Теперь все зашаталось.

Была еще любимая. Нет, там не было прочности. “А я думал, что ты — Джоконда, которую могут украсть…” Маяковский. Сегодня ее увижу. Домой. Успеть отдохнуть.

Идем коридорами молча. Почти все уже разошлись. Рабочий день кончился. Нет, в нашем отсеке жизнь бьет ключом.

Ого, какие перемены! Собака лежит на боку, уже без трубки. Дышит сама. Перехватил вопрошающий взгляд Вадима к Юре. Да, вот вы какие!

Подхожу к столу.

— В сознании?

— Да, вполне. Дружок! Дружок!