Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

счастью. Но так как всеобщее счастье на земле неосуществимо, что доказывается сочинениями философов и поэтов всех времен и всего мира, то мы вправе верить, что оно осуществится в посмертной жизни, что «исполнение мной нравственного долга искупляет всякое зло, испытываемое не мною, а другими… что это зло превратится даже в добро и что оно примирит с испытанным злом не только того, кто сам претерпел его, но и всех тех, кто, служа нравственному долгу, вел как бы бесплодную борьбу для освобождения мира от зла». Таким образом, он доказал, что при понимании смысла жизни в служении нравственному долгу, а этого долга – как служения всеобщему счастью, – вера в смысл жизни оказывается логически непозволительной без веры в бессмертие, ибо всеобщее счастье неосуществимо, если нет бессмертия. Он доказал так ясно и логически правильно возможность веры в бессмертие души, что я, всегда верившая в него, но считавшая это областью веры, почти невозможной для доказательства каким бы то ни было путем, пришла в восторг от такого ясного, простого доказательства с логической точки зрения.

Я верю и в нравственный закон. Но все-таки это не разрешало вопроса: становясь на точку зрения Введенского, принимая во внимание исполнение нравственного долга с верой в искупление этим исполнением зла земной жизни в посмертной, – я не могла ответить себе на свое «зачем?», почему вся жизнь устроена так…

Разве нельзя было бы обойтись без земной жизни? – ведь в силу этого мы должны жить на земле целую жизнь, зная, что в конце концов весь этот мир, в котором мы живем, в котором преследуем столько целей, планов, испытываем столько горя и страданий – разрушится? Неужели же такая наша жизнь так необходима для осуществления всеобщего счастья, в том виде, как говорит Введенский? В силу какой случайности явились мы на земле – существа, одаренные разумом и бессмертной душой? Не говорю уже о вопросе о происхождении зла на земле…

С религиозной точки зрения… – мне было еще тяжелее. В самом деле: нас ожидает бессмертие, но какое? – Праведникам обещается вечная блаженная жизнь, грешникам – вечное мучение; и в Писании сказано: «Много званых, но мало избранных»… Учение Церкви разделяет таким образом всех на праведных и грешных, и в результате выходит опять то, что счастливы будут только немногие; а масса, испытавшая столько и здесь, на земле, – окажется обреченной на вечные муки в будущей жизни…

И мне невольно вспомнилась статуя Залемана, изображающая усталое, вечно стремящееся вперед человечество, с надписью:

Il tanto affaticar che giova?7

(Данте)

Помню, как меня охватила бесконечная усталость, когда я остановилась перед этой статуей… и мне захотелось самой сейчас же уничтожиться, с закрытыми глазами медленно погрузиться в нирвану… исчезнуть, слиться с природой как часть ее.

И опять это ужасное: почему же все это устроено так, а не иначе? вставало предо мною; забытый вопрос, который занимал меня одно время, когда я была еще подростком и размышляла о будущей жизни: почему же все-таки немногие будут счастливы, отчего Бог устроил все так? – этот старый вопрос встал опять вновь предо мной во всей своей ужасной ясности.

Я чувствовала себя подавленной, уничтоженной… Часы шли – я их не замечала…

Поздно вечером я подняла голову, посмотрела на икону, хотела было опуститься на колени, и… не могла: ни слов, ни мыслей, ни настроения – ничего у меня не было на сердце для молитвы в эти минуты.

Я легла спать. Рука не сделала обычного движения – крестного знамения… Все точно замерло во мне…

На другой день я встала с тем же вопросом, за что бы я ни бралась – всюду меня он преследовал, и мне казалось еще бессмысленнее как свое, так и существование других.

И так все эти дни. Я почти не могу ничем заниматься, на сердце так тяжело… Теперь передо мной лежала раскрытая книга – «Боярская дума» – и какое мне было дело до всех этих бояр, окольничих, думных дьяков?..

И, упав головой на стол, я плакала горькими, неудержимыми слезами… не стыдясь своих слез… Я была одна со своим отчаянием, никто меня не видел, да и кто бы мог мне помочь?

Как завидовала я всем материалистам! Как счастливы они своим сознанием, что нет никакого бессмертия, что они могут умереть с полным сознанием того, что уже не будут жить после смерти!

Я решила обратиться к Введенскому; может быть он хоть что-нибудь сумеет ответить на мой вопрос…

Прошло уже несколько дней… Я спрашивала Введенского; конечно, он ничего не мог ответить мне на такой вопрос, прямо сказав, что я спрашиваю его, в сущности, о невозможном. Я почувствовала, что сделала большую глупость, тем более, что за эти дни я уже и не ожидала от него никакого ответа… Но думаю, воспользуюсь случаем и спрошу его, нет ли такого сочинения в духе материалистов, которое могло бы разбить всякую веру в бессмертие. Он засмеялся: «Такого сочинения нет… ведь вы уже слышали, что материализм, как и дуализм, не доказуем, следовательно, теперь, после моих лекций, никакое материалистическое сочинение не докажет вам, что не существует возможность веры в бессмертие». – Но мне хотелось бы отделаться от этой точки зрения, потому что в таком случае гораздо легче жить и легче умереть… «Попробуйте… прочтите “Stoff und Kraft” Büchner или “Wissenschaft und Völkerglaube”»8. В первом – вы найдете, так сказать, всю суть материализма; книга очень распространенная, ее вышло уже 19 изданий. Только она вам теперь ничего не докажет… Попробуйте, прочтите»… – сказал он спокойным и уверенным тоном. Решив воспользоваться случаем до конца, я спросила его, почему при мысли о вечности, при одной попытке представить себе ее, которая мне никак не удается, меня охватывает ужас… отчего это? Или оттого, что мы не можем вообразить себе вечное существование, или же это просто зависит от индивидуальности? – «Оттого, что мы действительно не в силах представить себе вечность; вы хотите представить себе невозможное, вы истощаете себя понапрасну, от этого и происходит ужас. Вечность можно мыслить, но представлять себе ее нельзя. Попробуйте вообразить круглый квадрат, т. е. невозможное. Будете стараться вообразить и тоже в конце концов придете в ужас». (Я потом сообразила, что, если бы возразить ему, что круглый квадрат, в сущности, бессмыслица и что его нельзя сравнивать с вопросом о вечности; но из-за выражения – не стоило спорить, результат был все тот же.) – Это был единственный, вполне удовлетворительный ответ, и я осталась довольна, что спросила его об этом, так как вопрос о вечности тоже мучит