Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

М.Е. П-ва приехала, и я на днях была у них… С тех пор, как я узнала, что она отозвалась обо мне своей сестре – «мы разные люди», я чувствую, что этими словами мне нанесена тяжелая обида. Какое горькое чувство подымается во мне, когда я вспоминаю, как я смотрела на М.Е., поступая на курсы, с каким восторгом и уважением относилась к ней: смотря на нее снизу вверх, знавшая все ее превосходство, – я была готова учиться у нее, слушать ее, говорить с ней обо всем, словом, найти в ней, на курсах, старшего товарища, который помог бы мне разобраться в новой жизни и обстановке, меня окружавшей. Не тут-то было! М.Е. прежде всего была занята своей жизнью, своими делами, и как приехала, так и погрузилась в них, только раз побывав у меня: против ожиданий я была предоставлена себе самой. Мне никогда не удавалось даже поговорить с ней об интересовавших меня научных вопросах, и я, хотя и чувствовала необходимость помощи человека, более меня знающего, все-таки должна была справляться с затруднениями – как умею сама, или сообща со своими однокурсницами, немногим более меня знающими; я также никогда не говорила с ней о моих убеждениях, но некоторые из ее взглядов я знала, и из моих возражений она могла вывести заключение, в чем я с ней не согласна. Это политические и религиозные убеждения.

Я прямо заявила ей, что не люблю либеральничания на словах, а это-то как раз и развито у нас; такое либеральничание заходит очень далеко… в словах и мечтаниях наших слушательниц: послушать их – весь мир перевернуть надо, – и на место всех «отживших» форм правления водрузить знамя социал-демократической республики. Все это может быть и очень благородно и возвышенно, но, к сожалению, мыслимо только на словах, а не на деле; притом подобные, очень быстрые рассуждения грешат отсутствием серьезности, основательности, знания народной жизни и истории вообще. Видно, что говорят люди со всем пылом молодости; зная, что вот это плохо, предполагают тотчас же радикальную меру для исцеления, не справляясь, подходит ли она по характеру к народу, его развитию, его истории или нет. Мне до сих пор смешно вспомнить один разговор двух наших курсисток «из крайних» с юным горняком: как постепенно, шаг за шагом, критикуя все и вся, коснувшись даже французской республики, которую обе признали негодной, они закончили разговор выразительным жестом, выражавшим, что надо все переустроить на новый лад – социал-демократический! Это было так детски-наивно, до курьеза; обе говорившие так молоды, и весь разговор так ясно показал мне всю неосновательность, поверхностность их суждений, даже легкомыслие, с которым они говорили о таких вещах, чтобы иметь суждения о которых, нужно было быть пообразованнее и мыслить более философски.

Второе – убеждения религиозные; М.Е., конечно, – неверующая, насколько я могла понять из тех немногих слов, которые она высказала мне о религии… мы различно понимали ее сущность. И все-таки М.Е. была мне очень симпатична, деликатно относясь к моим убеждениям, так же, как и я; мне казалось, что все это – ничуть не помешает сделаться нам добрыми знакомыми, тем более, что во всем остальном мы одинаковы: вместе сочувствуем хорошему, вместе учимся, любим науку, самое горячее наше желание – принести в жизни посильную пользу другим…

Но оказалось не то… М.Е. сразу решила, что мы – разные люди. Ведь это было больно мне слышать! Вся моя гордость была возмущена… Так вот как? вот почему М.Е. так мало видалась со мной, заходя ко мне только «по делу», которое заключалось в передаче мне двух-трех десятков экземпляров книжек.

Да! «разные люди!..» С тех пор как я узнала об этом, я не могу держать себя с М.Е. вполне свободно, чувствую себя мучительно-неловко, какое-то тяжелое чувство лежит на душе… Когда я встречаюсь с ней, мне хочется уйти от нее подальше… мне обидно за себя самое, за воспоминание о том, как я смотрела на нее, о моем отношении к ней… и еще больнее, когда видишь, как она со мной поступала. Эх! вот еще урок, полученный мною от жизни. Долго ли придется мне получать их? Недаром говорится: век живи – век учись.

5 июля

Я никогда не забуду коротенького разговора с близкой знакомой нынче зимой. Собираясь ехать на елку, она попросила меня причесать ее; я заметила, что у нее волосы не вылезли, как это бывает обычно у большинства женщин после родов, а, напротив, стали здоровее, и мы перешли на более интимный разговор… Я спросила Аню, очень ли было ей страшно в этот первый раз?

– О, это были такие страшные мучения, я молила Бога, чтобы мне умереть поскорее.

– А долго? – с невольным состраданием спросила я.

– Я мучилась пять часов; и то это считается еще хорошо; бывает гораздо дольше…

– А теперь ты опять? – Аня вздохнула.

– Что же делать, милая. Я вот хотела сына кормить… да и не пришлось. Отчего же я так и похудела: я кормила его, не зная, что уже месяц, как беременна. Пришлось оставить. Ведь мы выходим замуж, значит, уже не можем свободно располагать собой; у нас есть мужья… а что касается нас, женщин, то уверяю тебя, что почти все мы относимся равнодушно к этому, хоть бы и вовсе не было, это уже не такая необходимость. – Она опять вздохнула, как бы не договорив своей мысли: «А между тем приходится».

Да, этот разговор остался у меня в памяти. Ведь он так ясно показал положение женщины в данном случае, положение узаконенное, признанное всеми за вполне естественное, а с нравственной точки зрения – очень печальное, тем более, что очевидно никому и в голову не приходит задуматься поглубже над ним. В самом деле: женщина рождает ребенка среди страшных страданий, жизнь ее висит на волоске, она находится в прямой зависимости от искусства акушерки, а потом – от ухода. Живое существо явилось на свет, цель брака – поддержание рода – исполнена; природа сама назначила женщину быть кормилицей собственного ребенка: надо кормить это существо. Женщина готова исполнить свои обязанности… но… является муж со своими правами: жена не имеет права отказаться. Следствие: новая беременность, новый ребенок в перспективе, и надо бросать кормить первого, не докончив. Значит, самая первоначальная цель, самый смысл брака забывается, и он является только узаконенным способом для удовлетворения животных, чувственных инстинктов. А ведь известно, что частые роды истощают женщину, обезображивают ее стан и влияют на здоровье; какая масса разных женских болезней, какая масса