Двор чудес - Мишель Зевако

— Это вы, господин Бриссак? Вы по-прежнему первый рогоносец Франции? А, милейший маркиз де Флери! Как поживала ваша любезная сестрица после того, как государь ее обрюхатил? Не спешите так, господин де Се! Дофин, которому вы уже пять лет даете жену напрокат, будет очень тревожиться!

Кровь струилась по нему. Особенно мешала кровь из раны на лбу: она заливала глаза.

Он вытер лоб левой рукой. Рука была тоже красна от крови, и когда он отнял ее от лица, лицо превратилось в маску Красной Смерти — такую страшную, грозную, блестящую, что толпа нападавших задрожала от ужаса и попятилась…

Трибуле спустился еще на несколько ступенек. Лестница за ним почти кончилась. Он мог одним прыжком соскочить в парк, затеряться в темноте, спастись… Но он остался.

— Это демон! — вопили обезумевшие придворные.

— Да ладно! — смеялся в ответ Трибуле. — К вам демона посылать? Много чести! Это просто шут, лизоблюды. Стойте-ка! Пропустите Франциска де Валуа! Он хочет подойти ко мне поближе.

И действительно, Франциск I, сжав в руке кинжал и весь бледный от ярости, стал спускаться, расталкивая толпу.

— Берегитесь, государь! — умоляли его придворные, но расступались.

Через пять секунд король и шут стояли друг против друга, а нападавшие разом остановились, как будто заключили перемирие.

Король издал какой-то рык, которого никто не понял. Но Трибуле понял. Этим страшным нечленораздельным рыком король именовал свою дочь — дочь Трибуле!

— Где Жилет? — рычал король.

— Мразь! — прогремел шут таким громовым голосом, как будто и впрямь разразилась гроза.

Король, без кровинки в лице, занес кинжал. Но он еще не опустил его, как скрюченный шут распрямился во весь рост и со всех сил запустил шпагу над толпой придворных, столпившихся за Франциском.

И не успел король опустить кинжал, как раскрытая ладонь шута со звоном обрушилась на лицо короля такой страшной пощечиной, что перепуганным придворным показалось, что стены замка готовы обрушиться, чтобы скрыть от мира это невероятное святотатство.

Трибуле стоял без оружия и смотрел, как на бред, на рвущуюся к нему по лестнице толпу. Он стоял весь в крови, скрестив руки. Он был величествен.

Куча людей навалилась на него. Десятки кинжалов заблестели, как молнии. Десятки кинжалов пронзили, продырявили ему горло, грудь, плечи, живот… Перекошенным в агонии ртом он изрыгал кровь.

Склонившиеся над ним получили в лицо последнее оскорбительное проклятье. И он умер — умер тогда, когда умиротворенные губы при последнем содрогании хотели прошептать:

— Прощай Жилет… дочь моя…

Так душа несчастного героя отошла с именем, в котором для него были вся любовь и вся жизнь…

XL. Летний день

Мы видели, как Манфред сбежал с лестницы, неся Жилет на плече, сопровождаемый Рагастеном, Спадакаппой, Лантене и Мадлен Феррон, которые совершили эпический прорыв через толпу пробудившихся придворных, прибежавших на шум борьбы в переднюю короля.

Теперь все они оказались в парке и пересекли его наискосок под руководством Мадлен Феррон.

Но через несколько десятков шагов она остановилась.

— Прощайте! — сказала она Рагастену. — Прощайте навсегда!

— Идите с нами! — умолял ее шевалье.

— Нет, уезжайте! Если вы останетесь, погубите себя и товарищей. Моя судьба связана с судьбой короля. Я остаюсь, пусть даже меня сейчас же убьет громом. Поезжайте! Прощайте!

Шевалье понял: ничто на свете не поколеблет ее решения.

— Послушайте, — сказал он поспешно. — Я понимаю, что вы задумали. Если вы своего добьетесь и останетесь целы, приезжайте укрыться в Италию, в Монтефорте. А теперь прощайте, бедная женщина! Жертва своей ненависти и любви!

Через несколько минут они были в карете. Манфред сбросил бесчувственную Жилет на руки Маржантине, а Спадакаппа занял место на козлах. Все уже были готовы вскочить на коней, но Рагастен вдруг схватил за руку Манфреда и произнес:

— Флёриаль!

Трибуле с ними не было… Бросить его? Бежать самим? Им такое и в голову не пришло. Запыхавшись, из последних сил, трое вернулись в парк. Спадакаппа остался на козлах.

Маржантина, опьянев от радости, обнимала и ласкала Жилет.

Распрощавшись с Рагастеном, Мадлен Феррон тихонько пробралась назад во дворец. Она-то заметила, как остановился Трибуле, и догадалась, что он задумал. Что она собиралась делать сама — она даже точно не знала. Прежде всего она хотела видеть лицо короля, у которого отобрали Жилет.

Она пробиралась от дерева к дереву и так на шум пришла к лестнице, по которой только что спустилась с Манфредом и его товарищами. Пришла она как раз в тот момент, когда кровавая рука Трибуле опускалась на лицо Франциска I.

Она с ужасом созерцала это небывалое зрелище: шут сперва отвечает королю грубейшим ругательством, а потом дает пощечину и падает под ударами множества кинжалов…

Потом она услышала рычащий вопль короля Франциска:

— В парк! Они в парке! Искать!

Мадлен бегом бросилась к потайной калитке. У нее было предчувствие, что Рагастен с друзьями бросятся на выручку Флёриалю, и она хотела предупредить их.

В нескольких шагах от калитки они встретились.

— Не надо, — хладнокровно сказала она. — Он убит.

— Флёриаль… — в один голос горестно воскликнули все трое.

— Говорю вам: убит! Я видела, как его пронзил десяток кинжалов. Бегите!

В парке раздавались крики. Перекликались часовые. Мелькали огни…

— Убит! — рыдал Манфред. — Убит за нее! За всех нас! Бедный Трибуле… Сердце героя под шутовским нарядом…

— Тревога! — крикнул Лантене.

— Бегите! — твердила Мадлен.

Рагастен с Лантене еле увели Манфреда.

Через минуту они уже были на конях вокруг кареты, которая поскакала галопом и скоро уже катила по парижской дороге.

А Мадлен Феррон осталась в парке.

Как она ускользнула от облавы? Все павильоны в парке обшарили сверху донизу, в том числе и Караульный.

Наконец часа два спустя заметили, что потайная калитка открыта. Допросили ближайших часовых — те ничего не смогли ответить. Бедняг посадили в тюрьму.

Потом обнаружили труп часового, зарезанного Мадлен Феррон. Все пришли к выводу, что разбойники (о Прекрасной Фероньерке никто, конечно, не подумал) нашли дверь открытой и теперь уже далеко.

Впрочем, король не отдал на сей счет никаких распоряжений. Увидев, как пал Трибуле, он медленно поднялся обратно к себе в покои.

Те, кто видел Франциска I в тот момент, свидетельствовали: за несколько минут король постарел на десять лет. Необычайное возбуждение, произведенное любовным зельем, разом спало. Силы, подкрепленные напитком, король, так сказать, промотал за несколько минут бешенства, дошедшего до пароксизма. Всем стало ясно: пощечина Трибуле убьет короля так же верно, как кинжалы убили шута.