Нежный огонь любви - Джейн Кренц

Ему ногу.

— Эй, там, наверху, — заорал он мужчине, сидевшему на водительском месте, — если не можешь как следует управлять этой штукой, то лучше не садись за руль — а то попадешь в передрягу!

— Насчет передряг ты бы лучше помалкивал, — прохрипел немолодой рудокоп. — А то я тебе одну такую устрою. Снова прилетел, а, Расчет? Соскучился по нашим притонам?

— Единственное, по чему я соскучился, так это по крупным выигрышам в «Свободный рынок», Дубильщик. — Водитель остановил паукосани, и Расчет подошел поближе. — Хочешь попробовать отыграть то, что просадил в мой прошлый приезд?

Дубильщик широко улыбнулся, отчего по всему его лицу разбежались сотни морщинок.

— Конечно, но только с моими кубариками.

— День, когда я позволю тебе играть твоими кубариками, будет днем, когда я окончательно с катушек съеду и забуду, как вообще играют.

— Никому не доверяешь, да, Расчет? — спросил Дубильщик с ироническим восхищением.

Расчет задумался над этими словами. Было время, когда он моментально ответил бы на, этот вопрос отрицательно.

— Может, только одной моей знакомой.

— Расчет, если ты вдруг решил доверять женщине, то ты просто круглый дурак. По-моему, у тебя что-то с головой.

— Ничего, это мое дело. Увидимся вечером. Ку-барики я принесу.

Он поспешно отошел от паукосаней, которые двинулись к посадочной площадке.

В этом рейсе он пробудет на ЧТД всего одну ночь. Расчет больше не мог думать о том, что лишится нескольких выгодных почтовых отправлений из-за слишком поспешного отлета. И его совершенно не волновало то, что он начнет новый шестинедельный перелет после всего одной ночи отдыха. Единственное, чего ему хотелось, — это поскорее вернуться на Возлюбленную.

Шесть недель, которые прошли с момента его отлета с Ренессанса, были самыми долгими и одинокими

За всю его жизнь. Даже период беспросветного отчаяния после гибели Джеда прошел легче. По крайней мере тогда с ним были чувство горечи и вины. А последние шесть недель у него не было ничего, кроме Фреда — и воспоминаний о Зельде.

Без нее корабль казался странно опустевшим. Поначалу Расчета это изумляло. Он привык к тому, что находится на корабле один, что скалоковрик — его единственный спутник. Одиночество не должно было оказаться таким непривычным и гнетущим — но оказалось. Он просыпался утром, мечтая об аромате горячего кофеида и спутнице, с которой он его пил. Он вставал под душ в ванной — и ему вспоминалась привычка Зельды лить слишком много воды. Она была такая чистюля — и от нее так приятно пахло!

Ему не хватало и еще очень многого. Зельда обладала способностью проводить с ним время и не требовать при этом, чтобы он ее развлекал. Она могла часами просиживать на своей койке, погрузившись в чтение, или с головой уходила в программирование, пока он занимался на тренажере или ковырялся в каком-нибудь приборе. Но он всегда ощущал ее присутствие, и ощущение это было неизменно приятным. Она стала ему настоящей спутницей, а не просто пассажиркой.

И к его нраву она тоже сумела приноровиться. Расчет знал, что не раз бывал с ней резок. Но она принимала это спокойно, не плакала и не дулась.

Но больше всего ему недоставало ее близости. Воспоминания о том, как он держал ее в объятиях, о ее сладкой и пылкой страсти преследовали его на всем

Протяжении полета от Ренессанса — и Расчет не сомневался в том, что так же они будут преследовать его на обратном пути. А еще ему не давали покоя тревожные мысли. Он обнаружил, что рисует ее такой, какой она станет у себя дома, на Клеменции, в окружении безмятежности и спокойствия, к которым она привыкла с самого раннего детства.

Однако внутренний голос говорил Расчету, что Зельда никогда не будет по-настоящему счастлива на Клеменции. Что бы там ни было, а она все-таки не голубка! Ее страстность, ее энергия и стойкость навсегда закроют для нее этот мир — еще более неотвратимо, чем отсутствие телепатических способностей.

Если Зельде не суждено узнать счастье на Клеменции, тогда он, Расчет, имеет право увезти ее с собой. Эта уверенность становилась в нем все сильнее, зародившись в тот день, когда он посадил ее на коммерческий корабль на Возлюбленную. Расчет решил, что имеет право забрать Зельду с Клеменции, потому что теперь она принадлежит ему. И всегда будет принадлежать. Если она еще этого не осознала, то ему придется заставить ее это понять.

Нетерпеливое желание поскорее отправиться обратно и заявить свои права на эту необыкновенную женщину заставило Расчета еще быстрее зашагать к помещениям космопорта. Чем быстрее он завершит все свои дела на ЧТД, тем лучше. Его ждет самое важное дело его жизни.

— Когда он прилетит за тобой, ты улетишь вместе с ним, Зельда? — спросила Талина Мирнодрево,

Нежно улыбаясь дочери, которая сидела напротив нее на белой каменной скамье.

Скамью вырезал талантливый мастер, сумевший превратить твердый материал в легкое, изящное произведение искусства. Она стоила немалых денег, но Талина и ее муж, Гарн, могли себе позволить подобные расходы. Сад, в котором стояла скамья, был еще более дорогостоящим. Его затеняли стройные деревья пала, принадлежавшие к уникальному виду, который был выведен на заказ.

Живописный пейзаж дополняли аккуратные клумбы с цветущими растениями, дававшими не только цветовые пятна, но и дивный аромат. Спокойствие и безмятежность.

— Если он прилетит за мной, я улечу вместе с ним. — Зельда завершила последний этап очень сложной церемонии, которая предшествовала дегустации эфировина, и протянула матери хрустальный бокал, наполненный золотистой жидкостью. Ее зеленые глаза встретились с ласковым взглядом матери. — Но даже если он за мной не прилетит, я все равно здесь не останусь.

Талина кивнула, спокойно принимая слова дочери:

— Знаю. Я всегда знала, что настанет день, когда ты уйдешь. Но не забывай: мы всегда будем ждать тебя.

— Я никогда не порву связи с моим домом. Хоть я и не настоящая голубка, но Путь стал моей частью.

— Это — часть любого человека, — заметила Талина.

Зельда грустно улыбнулась:

— Расчет когда-то сказал мне то же самое.

— Твой Расчет — человек очень чуткий.

— Иногда. А иногда он груб, заносчив и невыносим.

— Он — волк.

Талина грациозно взмахнула рукой. На ней был необычайно элегантный дневной наряд: платье кремового цвета, вышитое серебряным пухом. Посеребренные сединой волосы были уложены в такую же роскошную корону, как и у дочери. Зельда очень походила на мать, за исключением одного — лицо Талины выражало внутреннюю безмятежность, недоступную ее дочери.

— Я тоже волчица.

Талина всмотрелась в лицо дочери, которая так спокойно произнесла эти слова: