Казнить нельзя помиловать - Шохом Дас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нигавари в школе пра нас», – писал он.
«ОК, зай, будешь моим секретиком».
«ИМХО, зря мы. Тебе када 16?»
«15 стукнуло месяц назад».
«Давай чериз год. Пока будим во френдзоне».
«Я хочу прямщаз, зай».
Кошмарная орфография, возможно, могла бы указать на расстройство обучения. Но, возможно, просто старый хрыч вроде меня не в состоянии понять, как переписывается друг с дружкой нынешняя молодежь.
Я взвесил все улики и решил, что когнитивные способности и уровень интеллекта у Кая хоть и снижены, но не настолько, чтобы помешать ему сформировать mens rea. Иначе говоря, расстройство обучения не позволяло ему, вероятно, усваивать сложные понятия (например, мешало распоряжаться финансами), но не было никаких причин предполагать, что он не мог предвидеть и понимать последствия своих действий – он собирался встретиться с несовершеннолетней девушкой с намерениями заняться с ней сексом, а это нарушение закона.
Солиситоры попросили меня высказать мнение по поводу того, насколько Кай беззащитен и внушаем. Мне подумалось, что это несколько неоднозначный вопрос. Конечно, он был и беззащитен, и внушаем. Он не мог разобраться в собственном бюджете, его финансово эксплуатировали ближайшие родственники, так что потребовалось назначить ему доверенное лицо. К тому же на него, по-видимому, надавили, чтобы заставить съехаться с 17-летней подругой, когда он стал отцом ее ребенка: по его словам, он не хотел этого делать. Следовательно, я заключил, что по совокупности обстоятельств его, пожалуй, легче было уговорить вступить в сексуальные отношения, чем среднего человека. Далее, из переписки следовало, что именно Китти спровоцировала флирт и именно она первой предложила секс.
Поскольку у Кая не было никаких сопутствующих психических болезней (ни депрессии, ни психоза) и поскольку он отдавал себе отчет, что такое возраст согласия, не было, по-видимому, никаких оснований направить его в психиатрическую больницу. Лечить было нечего, по крайней мере с точки зрения психиатра. Я порекомендовал в случае, если Кай попадет в тюрьму, подобрать там для него реабилитационные курсы, чтобы скорректировать поведение в дальнейшем и снизить риск сексуальных нападений. Предыдущая Программа лечения для сексуальных преступников, которую разработала Королевская служба тюрем и пробации для заключенных в Великобритании, обернулась позорным провалом: исследования, проведенные в 2012 году, показали, что она не снижает и даже, возможно, слегка повышает риск рецидивов, однако закрыли ее лишь в 2017 году. Но для Кая были и другие варианты, более новые. Разумеется, для этого требовалась какая-то вовлеченность и мотивация с его стороны, чего он в момент обследования не показал, поскольку пытался отрицать, что совершал правонарушение, прибегая к отговоркам про зарядку для телефона – по меньшей мере жалким.
Хотя я в своем отчете старался как можно более полно отвечать на вопросы, которые задали мне солиситоры, я понимал, что сам себе противоречу: утверждаю, что Кай подлежит уголовной ответственности, но оговариваюсь, что при этом он беззащитен и внушаем. Вместо того чтобы вычитать окончательный текст отчета на предмет опечаток и грамматических ошибок, как обычно, я дня два не мог выбросить его из головы. Нет, я прав, решил я наконец. Кай действительно и то, и другое, и третье, даже если это несовместимые вещи, по крайней мере на первый взгляд.
В итоге Кай получил краткий тюремный срок. Я не знаю, участвовал ли Кай в программах терапии для сексуальных преступников, но сомневаюсь в этом, поскольку за решеткой он пробыл совсем недолго. Вся эта ситуация вызывала у меня противоречивые чувства. Можно было утверждать, что у Кая тенденции к педофилии, которые прорвались наружу, и теперь его следовало посадить в тюрьму ради безопасности потенциальных жертв. Но ведь вообще-то и в самом деле складывалось впечатление, что его просто «поймали на живца», а из-за неспособности к обучению он не мог сопротивляться и предвидеть последствия своих действий. Представлял ли он опасность для общества? Сомневаюсь, что кто-то мог бы ответить на этот вопрос хоть с какой-то степенью определенности. Насколько было известно, до обвинения Кай никогда не инициировал сексуальные контакты с несовершеннолетними девочками – да и вообще ни с кем, если уж на то пошло. Очень может быть, что, не попадись он в ловушку, он никогда не нарушил бы закон. Уж точно он был не так опасен, как Чарли Уэджер, который разгуливал по улицам и лапал незнакомых женщин. Пожалуй, на это можно возразить, что если бы Кай оказался в рискованной ситуации, например, на вечеринке, где была бы юная девушка, он принял бы неразумное решение с большей вероятностью, чем обычный человек. Мне пришлось сказать себе, что хватит мудрить, надо верить в систему правосудия. Кроме того, мне совсем не нравилось, что группа Unknown TV, по словам солиситоров Кая, сделала своими мишенями мужчин из группы риска (в том числе мужчину за 30 с хронической шизофренией, которого заманили в капкан месяца за два до Кая). Что это – дискриминация? Или просто это были люди особенно восприимчивые, которые отвечали на провокации, потому что у них не хватало ума сообразить, что их ловят на живца? Примерно тогда же я увлекся американским документальным телесериалом «Поймать хищника», в котором говорилось примерно о том же. Полиция проводила операции под прикрытием, чтобы заманить потенциальных секс-преступников провокационными непристойными сообщениями от несовершеннолетних в интернет-чатах. Затем их зазывали на сексуальные рандеву в дом, набитый скрытыми камерами, где сидели в засаде полицейские. Вроде «Скрытой камеры», просто для педофилов. Однако эти правонарушители были не такие, как Кай. Это были хищники со злодейскими намерениями, которые первыми начинали непристойную переписку. Телешоу было очень правдоподобное, но гнусное и к тому же вуайеристское. Ведущий, Крис Хансен, показался мне скользким и самодовольным типом. Было совершенно очевидно, что его стиль допроса был предназначен исключительно для того, чтобы подозреваемые
