Я — ярость - Делайла Доусон

— Пойдем в кровать, дорогая, — мягко предлагает она.

Бруклин куксится с диванчика, на котором она полусонная развалилась с планшетом.

— Но я так устала! Я хочу спать здесь, тут удобно!

Патрисия открывает рот, чтоб резко напомнить, что Бруклин вообще не должна класть ноги на диван и что послушные дети сразу идут спать, когда им велено. Но что-то в перекрестье пластырей на нежном маленьком лобике смягчает ее. Она наклоняется и, не забыв подхватить под ножки, прижимает Бруклин к себе (боже, какая же она тяжелая, и мягкая, и теплая, и неподатливая) и несет по коридору.

— Давай я отнесу тебя наверх, в твою уютную кроватку.

— Нет! — ноет Бруклин, извиваясь в ее руках. — Пожалуйста! Я не хочу снова падать с кровати, и Эллы нет, и мне страшно просыпаться, когда я одна! Не хочу там спать!

Патрисия смотрит на высокую лестницу — такую величественную и красивую, с блестящими ажурными перилами и покрытую белоснежным ковром. Она не хочет подниматься наверх и уж тем более — тащить на себе Бруклин. И в той комнате… ну, в общем, там нет возможности удержать ребенка. Дверь открывается внутрь и запирается изнутри.

Едва ли можно теперь считать, что Бруклин невинное дитя и никому не угрожает.

Впрочем, есть одно место, где она может оставаться.

— Бруклин, ты хочешь спать со мной рядом?

— Бабушка, да! — Девочка в нетерпении вырывается из рук Патрисии и сама бежит в большую спальню. — У тебя же самая большая кровать в мире!

— Нет, не со мной в кровати, дорогая. Как насчет того, чтоб мы сделали тебе уютное гнездышко в гардеробной? Я буду рядом, и там даже есть дверь в ванную.

Минутное молчание. Патрисия задается вопросом: помнит ли Бруклин что-нибудь о том, что случилось сегодня днем? Будет ли она сама до скончания веков шарахаться от этой комнаты и вздрагивать каждый раз, смотрясь в зеркало?

Но Бруклин очаровательно морщит личико, раздумывая, и наконец говорит:

— Хорошо, но я хочу много одеял.

— Сколько захочешь, дорогая. Можешь принести все из комнаты наверху.

Бруклин вприпрыжку бежит наверх, а Патрисия заходит в гардеробную, чтоб убедиться, что все свидетельства сегодняшнего инцидента стерты. Зеркала нет, осколки убраны, пол она опрыскала чистящим средством, помыла и пропылесосила. Еще осталось несколько едва заметных следов крови, так что Патрисия снимает свою самую нелюбимую шубу и аккуратно раскладывает, чтобы скрыть оранжевые пятна.

Через какое-то время Патрисия склоняется к огромной куче одеял и подушек: большинство из них весьма дорогие, кремово-белые и плохо сочетаются с маленькими детьми, которые обожают еду, густо посыпанную тертым сыром. Бруклин обнимает ее за шею, влажно целует в щеку и просит ночник. Патрисия приносит ей собственный ночник, стоявший на прикроватном столике, и, прежде чем выйти из гардеробной, зажигает его.

— Бабушка, подожди! А где то классное зеркало?

Патрисия замирает в дверях и улыбается.

— Оно было слишком большое и громоздкое. Я его убрала, чтоб тебе было больше места. Если захочешь, то завтра мы принесем сюда другое, чтоб ты могла перед ним покрутиться, — послав воздушный поцелуй напоследок, Патрисия закрывает дверь и подсовывает под дверную ручку стул.

Только так она будет уверена.

Челси думала, что подготовка к выступлениям в Бойцовском клубе Ярости будет похожа на киносъемки, но на самом деле это как роды — долгие, изнурительные, полные боли и пота. И это только первый день. Она не знала, что ее тело может столько выдержать, что мышцы в состоянии дрожать, но держать нагрузку. Она понятия не имела, что может столько съесть безо всякого чувства вины. Не знала, что может… делать что-то значимое. Она привыкла, что у нее по горло пустячных проблем, что она постоянно ничего не успевает, хотя у нее ведь даже не было работы. Без Дэвида жизнь просто чудесна.

После изнурительной утренней тренировки они пьют слегка разбавленную газировку из огромной оранжевой банки, чтобы восполнить недостаток электролитов. Силовые тренировки и кардио — это дьявольски тяжело, а практика на ринге приносит невообразимое чувство дискомфорта. Будучи единственным ребенком в семье матери-одиночки, которая не особо любит обниматься, не зная другой семьи, кроме той, которую создала сама, Челси никогда по-настоящему не взаимодействовала с другими людьми физически, без сексуальной близости. Ей придется привыкнуть к тому, что надо хватать, наигранно шлепать и бить этих женщин, что их тела будут сплетаться и прижиматься друг к другу, что они будут сталкиваться лбами (это Челси нравится меньше всего). И она привыкнет, потому что ей очень нужна эта вакцина.

— Дамы, за мной, — говорит Арлин. Крис зовет к себе мужчин.

Все закрывают свои новенькие брендовые бутылки БКЯ для воды и идут за тренерами. Сиенна и Индиго у себя в трейлере, шьют костюмы. Харлан, наверное, тоже у себя. Сегодня Челси его не видела и удивлена, что он не наблюдает за ними, как хозяин, который издали оценивает прогресс только что купленных скаковых лошадей. Арлин сказала, что он организует тур, созванивается по поводу мест и дат, прокладывает маршрут по карте и дорабатывает веб-сайт. Странно думать, что все будущее Челси находится в руках этого мужчины.

Арлин ведет женщин туда, где лежит стопка ковриков, и предлагает сесть кругом. Челси настораживается: похоже, они будут говорить о чувствах, а она еще не пришла в себя после предыдущей вспышки по поводу образа Девицы из Флориды. Она не единственная, кто ударяется в слезы, определяясь со своим персонажем и сценическим прозвищем, и теперь Челси почти уверена, что Арлин работала в рехабе[30] или в психиатрии и имела там достаточно практики. У нее, похоже, есть редкий дар сочетать в разговоре слова правды и утешения.

Арлин поднимается, когда Крис выводит на улицу парней, и Челси с облегчением выдыхает. Мужчины будут наворачивать круги по тридцатиградусной жаре (то есть в общем-то отправляются в ад), в то время как у них здесь по крайней мере есть кондиционер. И уединение.

— Бедные мальчики, — говорит Эми, сидящая справа от Челси.

Челси кивает в знак согласия, вот только она не уверена, что женщинам придется легче.