Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Кажется, это Гитлер сказал?

— Так многие говорили, — усмехнулся Михаил Семенович, — Истина — она одна для всех.

— Сейчас только и слышишь: национальный вопрос, национальное самосознание, возрождение культурных традиций всех наций…

— Мы поддерживаем национальные меньшинства, они нам не опасны, но никому не даем даже рот раскрыть про русское самосознание, про русское национальное искусство, культуру, литературу… Мы это называем национализмом и шовинизмом, а идеологов всех времен, толкующих о русском самосознании — антисемитами! И даже фашистами. Хотят того русские или нет, но им придется смириться с тем, что в России существует только советское самосознание, только советская культура, литература, искусство… И делаем все это мы! Хотя, повторяю, наши имена и не звучат на всю страну… За нас это делают сами русские, которые верой и правдой служат нам. Таких русских из интеллигенции мы тщательно отбираем, проверяем, надо — так элементарно покупаем. Мы создаем вокруг них ореол славы, известности, не жалеем для них премий, наград… Это тоже все в наших руках! И русачки со звучными русскими фамилиями верой и правдой служат нам на всех постах, за нас, их кормильцев, чтобы родному брату глотку перегрызть… Слышала, как на сессиях и съездах народных депутатов русачки рьяно проводят в жизнь все наши установки и выгодные для нас законы?..

Крендель явно опьянел и ничуть не стеснялся девушки. А для нее такая откровенность, цинизм — были открытием. Все, что так четко и ясно сформулировал Михаил Семенович, говорили и Уланов, и его знакомые литераторы. Они тоже называли таких, как Крендель «они», «их», «им». И тогда Алисе все это казалось досужими домыслами и вот она слышит откровения Михаила Кренделя! Он все называет своими именами, он чувствует свою силу, а русские писатели, которые наезжали в Палкино и встречались с Николаем на квартире в Ленинграде, были беспомощны и не скрывали этого. Алиса сама слышала от них, что для того, чтобы печататься в журналах, издаваться в издательствах, нужно писать не по-русски, а по-советски. Там нравилась русскоязычная проза, а не национальная русская. И писать нужно было то, что нравится им, а им нравилось, когда русских людей показывают нищими, убогими, ущербными… Такую литературу они хвалят, а писателей поднимают в периодической печати на щит. А русскому убожеству противопоставляются горожане, которые якобы несут свет в темное сознание масс…

Крендель с гулким хлопком откупорил вторую бутылку шампанского. Прозрачный напиток пенился, шипел, ударял в нос. И не только в нос, айв голову. Михаил Семенович весь порозовел, зрачки его плавали в маслянистой черноте крупных глаз, большой нос залоснился, он как-то незаметно приблизился вместе со своим стулом, несколько раз будто невзначай клал свою широкую ладонь с расплющенными большими пальцами на бедро девушки. Алисе не хотелось с ним спорить, возражать, хотя то, что он говорил, не нравилось ей. Будто прочтя ее мысли, Крендель перевел разговор на другое: стал красочно рассказывать про свою последнюю поездку в Штаты. У него там много знакомых в Нью-Йорке, Чикаго и Сан-Франциско. Его встретили, снабдили долларами: не имей сто рублей, а имей сто друзей! Правда, он эти деньги теперь отрабатывает здесь, в России… Проталкивает в журналы и издательства рассказы и повести наших эмигрантов, обосновавшихся в Штатах. Теперь модно их печатать, особенно тех, кто покинул Родину в застойные годы. Кстати, многие там переменили профессию: писатели стали издателями, журналистами, а то подвизаются в сфере обслуживания и бизнеса. Появились там и преступные советские мафии… А те, кого издадут в России, — приехав сюда, получат приличные гонорары. И он, Крендель, должен позаботиться об этом, организовать вызов, гостиницу…

Он захватывающе рассказывал про роскошную жизнь достигших благополучия советских эмигрантов, про их коттеджи, компьютеры, видеотехнику, автомобили, шикарную обстановку в квартирах — конечно, так живут лишь те, кто преуспел там, есть и такие, кто нищенствует. Но все равно, никого из знакомых Михаила Семеновича не тянет вернуться в Россию. Это то же самое, что с курорта угодить на проходную грязного завода…

— А почему же вы не уехали, — спросила Алиса. — При таких знакомствах-то.

— Алисочка, давай на «ты», — предложил он, снова мягко прикоснулся к ее бедру, — Видишь ли, дорогая, мне и здесь пока хорошо. Кто я тут? Член Союза Писателей, свободный художник, широко печатаюсь в журналах, издаю даже книги, все меня знают, всем я нужен, а там? Как литератор буду полным нулем, я свои возможности знаю… Заняться другим делом? Но я уже не мальчик, поздно переквалифицироваться. И потом, я часто езжу за рубеж, встречаюсь с умными, деловыми людьми, изучил английский язык. Кстати, я потом покажу тебе, меня напечатали там в одном частном журнальчике, так сказать, детишкам на молочишко… Всеми дефицитами я обеспечен: у меня японская видеотехника, две сотни кассет с фильмами, скоро будет компьютер. Знакомые снабжают меня всем, чего здесь нет… И для женщин могу заказать дефициты… Я в советские магазины не хожу. Даже продукты покупаю у знакомых торгашей… Вот многие советские литераторы кичатся, что они издавались в Штатах, ФРГ, Англии, других странах… А про тиражи свои помалкивают. А у некоторых вышло всего по сто-триста экземпляров… Тут один в «Литературке» расхвастался, что его роман, напечатанный в «Новом мире» издали в Нью-Йорке. Издать-то издали, но ни одного экземпляра не продали! И когда он разлетелся в Штаты получить кучу долларов, ему издатель из собственного кармана выдал, как нищему, двести зелененьких… Вот такие пироги, дорогая Алисочка! Это у нас стотысячные и миллионные тиражи, а читатели расхватывают всякую распропагандированную макулатуру! Там не проходят такие номера. Выбор-то огромен… Придешь в магазин, глаза разбегаются. Там конкуренция, бизнес. Плохую книжку не издадут, будь ты хоть внуком президента! Не напечатают, потому что не продать. Зато кому повезет, кто выдаст читателям бестселлер, тот и с одной книжки может стать миллионером! В него вцепятся телевидение, Голливуд… А у нас платят гроши! Миллионерами становятся лишь литературные начальники из мафии. Эти издаются непрерывно, печатаются сразу в нескольких журналах, запускают лапы в областные издательства.

Об этом Алиса тоже слышала от Уланова. Советским писателям платят меньше всех в мире, есть литераторы, у которых заработок ниже прожиточного уровня, но зато есть и такие — прав Крендель! — которые загребают миллионы — их теперь презрительно величают литературные генералы. Зато тоже самая настоящая мафия!

Крендель пел, как соловей, и Алисе интересно было его слушать. Еще и потому, что он был полной противоположностью тех литераторов, с которыми общался Уланов. Михаил Семенович был как раз из тех, кого знакомые Николаю писатели называли «они», групповщиной и мафией. И вот она сидит за огромным письменным столом, накрытым политической картой мира, с представителем этой самой могучей литературной мафии, сидит и пьет холодное шампанское, закусывает сочными грузинскими грушами… Знал бы об этом Уланов!

Крендель не вызывал в ней возмущения, протеста. Алиса была далека от литературных битв, правда, Николай утверждал, что и битв-то в Ленинграде никаких нет, потому что литмафия в городе владеет всем, у нее везде свои люди. От имени государства и за счет его гласно и печатно навязывает людям свою волю, свои идеи, формирует в своих интересах сознание молодежи. Под ее неусыпным контролем газеты-журналы, радио-телевидение, театры, кино. И все издательства. А лишившись власти и влияния, парторганы теперь пожинают горькие плоды своей конформистской деятельности. Их клюют свои же собственные печатные органы, травит телевидение и народу это нравится.

Кто-то поручил Михаилу Семеновичу написать разгромную статью про Сергея Строкова, и он напишет, а ее сразу напечатают. Он и не скрывает, что уже и место в журнале зарезервировано. Последнее время Строков много выступал перед читателями, опубликовал сердитую статью против групповщиков в «Литроссии», вот и нужно его одернуть, поставить на место.

— Я так одинок, Алиса, — сменил пластинку Крендель, — Кажется, все у меня в этой жизни есть, а вот женского внимания… Конечно, девушек у меня достаточно, но… если бы ты знала, Алиса, как мне надоели эти занудливые литературные дамы! Начинающие поэтессы, прозаики! Они готовы на все, лишь бы я их упомянул в газете или написал внутреннюю положительную рецензию в издательство… А мне разве жалко? Не я ведь отвечаю за выход слабой книжки? Никто не отвечает… Вот и лезут в литературу все, кому не лень. Страшный наш век, Алиса! Век деловых людей, даже любовь продается. Читали, небось, про валютных проституток? Да и других хватает… А теперь еще ужасный СПИД? Ох, надо срочно жениться… — он округлил свои влажные с сытым блеском глаза и многозначительно взглянул на девушку. — Но где найти порядочную, чуткую женщину, которая бы любила тебя не за деньги и за протекцию, а просто так, за то, что ты мужчина. Человек.