Но кому уподоблю род сей? - Евгений Поляков

Что же касается современного мира, то он пытается решить проблему человеческого богоподобия в отношении лишь внешнего человека, едва ли несущего хотя бы смутные черты потенциального единства. Поэтому при вкладывании традиционного понимания в понятие человека ему явно льстят рассуждения о том, что он создан по образу Божию. Однако, каково начало, таким будет и конец, и как Адам «сотворен был один» (Прем 10:1; Быт 2:18), так и в конце он будет един, ибо человек предопределен к тому, чтобы, будучи восстанавливаем, достичь единения. И, сие-то разумея, Игнатий Антиохийский написал: «Итак, я делал свое дело, как человек, предназначенный к единению.» (Флф 8).

Сказанное нами к настоящему времени может быть использовано для краткого рассмотрения главной ошибки учения Ария. Напомним читателю, что во время первого Вселенского Собора (325) основ­ной конфликт произошел между Арием и Николаем Чудотворцем. Спор, как говорят, шел чисто христологический: последователи Николая утверждали, что Сын единосущен Отцу (omoousios — гомоусиос), ариане же говорили о подобносущии (omoiousios — гомиоусиос). В нынешнее время мы можем судить об учении Ария только лишь по тому отражению, которое дает нам зеркало Николая. И если мы предположим (что в общем совершенно безрассудно), что сие зеркало не внесло особых искажений в то, чему учил Арий, то мы увидим, что сказать о Сыне, что Он подобносущен Отцу, означает ничего не сказать, ибо не только Сын, но и любой человек подобносущен Богу, создавшему его по Своему образу.

Мы упомянули об образовании собрания жен в ходе развития мужа. Надеемся, что читатель еще не забыл, что по-гречески сие слово звучало, как ekklesia (екклесиа), переводящееся на русский и словом «церковь». Иначе говоря, последнее слово обретает совершенно новое, отличное от привычного миру толкование. Один муж имеет на данный момент четырех, другой пятерых, третий восьмерых, четвертый целых десять жен. Все сии собрания, большие или меньшие количественно, отражают качественную степень совершенства того, ради кого и ради чего они собраны.

И лишь только читатель поймет новый смысл того, что сокрыто под словом «церковь-собрание», то для него откроется еще одна тайна — тайна семи церквей из Откровения Иоанна Богослова (Отк 1:11-3:22). Как помним, Апокалипсис Иоанна начинается с посланий Ангелам семи церквей (собраний): Ефесской, Смирнской, Пергамской, Фиатирской, Сардийской, Филадельфийской и Лаодикийской.

Если мы взглянем на карту Малой Асии евангельских времен, то не без удивления обнаружим, что упомянутые города с поразительной точностью ложатся на кольцевую дорогу, соединяющую их именно в том порядке, в коем направляются Ангелам церквей послания, если смотреть по часовой стрелке. Приложив еще чуть более внимания, мы обнаружим, что от уровня моря, на котором расположены первые два города, дорога неуклонно поднимается в гору. Не требуется быть хоть сколь-нибудь серьезно образованным экзегетом, чтобы увидеть повышающуюся меру требований к Ангелам Церквей и ценность воздаяний им, начиная от Ефесской церкви: «Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти.» (Отк 2:11), — и до Лаодикийской церкви: «Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил, и сел с Отцем Моим на престоле Его.» (Отк 3:21). В предыдущих главах у нас мимоходом уже проскальзывали упоминания о связи сих посланий с семью великими посвящениями. Подтвердим это теперь особо: послания Ангелам семи церквей из Откровения Иоанна Богослова являются личными посланиями тем мужам, кто стоит на пороге соответствующего посвящения, содержа обетования награды, получаемой тем, кто проходит посвящение, побеждающим. И не напрасно ли писал Апостол Павел: «Вы, братия, сделались подражателями церквам Божиим.» (1 Фес 2:14).

Вводя в наше повествование понятие посвящения, мы говорили о двух контекстах, в которых может появляться это слово. По сути же речь шла о двух аспектах посвящения: о посвящении себя Господу Богу и о посвящении в тайны Царства Небесного. Теперь, после раскрытия тайны семи церквей, мы сможем окрасить этот вопрос в новые тона.

Начать следует с посвящения себя Богу. В чем заключается такое посвящение? В том ли, чтобы сутками стоять на коленях, в том ли, чтобы жить в пустыне или даже в гробу, в том ли, чтобы истязать свою плоть? Ответ на этот вопрос как раз и дан в послании, открывающем список, — в послании Ангелу Ефесской церкви: «Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал.» (Отк 2:3). Мы уже не говорим, что во всех посланиях содержатся слова: «знаю дела твои...» (Отк2:2,9,13,19; 3:1,8,15). - Разбитый в молитве лоб не зачитывается в праведность — зачитываются дела для имени Господа.

И другой аспект не оставлен без внимания в посланиях семи церквям — посланиях посвященным: «побеждающему дам вкушать...» (Отк 2:7,17). Владение символическим языком дает нам разрешение того, о чем идет речь.

Поскольку мы вернулись к теме посвящений, нам будет полезно коснуться и еще одного вопроса. Ранее мы отмечали, что наше изложение темы посвящений может показаться путаным и непоследовательным. Так, мы говорили и об установлении внутреннего безмолвия — о смирении (в символическом языке - об Иоанновом крещении). Мы говорили и об изменении в сознании посвящаемого — о покаянии. Теперь мы вновь обратились к двум аспекта посвящения. Иными словами, с посвящениями связано весьма и весьма многое, и это многое не вмещается в схемы, к которым мир приучил (внешнего) человека. А кому-то хотелось бы разложить по полочкам причинно-следственную цепь событий, связанных с посвящениями. Надо ли сперва посвятить себя Богу, затем устанавливать внутреннее безмолвие, после этого покаяться, или же нужно сперва покаяться, затем посвятить себя Богу, а уж после этого устанавливать мир в сердце? И откроются ли после всего этого тайны?

Естественная причина возникновения такого рода вопросов кроется в непонимании того простого принципа, что все перечисленные нами аспекты посвящений на самом деле являются следствиями единой Причины, они не могут уместиться в прокрустовом ложе причинно-следственных связей мира, века сего: сперва одно, затем другое, после — третье.

То, следствием чего являются те или иные аспекты, связанные с посвящениями, их Причина написана нами с заглавной буквы, ибо все «не от дел, но от Призывающего» (Рим 9:12), «ибо все из Него, Им и к Нему. Ему и слава во веки. Аминь.» (Рим 11:36).

Вопрос, касающийся нашей темы, может быть поставлен и несколько иным образом, а именно: как связываются посвящения с символикой брачного пира, как взаимоотносится с посвящениями разрывание завесы, разделяющей внешнее и внутреннее? Сразу скажем, что и такая постановка вопроса некорректна. Некорректна потому же, почему пять девиц, имевших масло в светильниках своих и в итоге попавших на брачный пир, «задремали все и уснули». Говоря об обстоятельствах этой притчи, мы отметили, что события ее происходят в отличном от привычного миру сему, веку сему измерении времени. Иное измерение времени, как мы уже и говорили, означает наличие совсем других причинно-следственных связей. Потому все посвящения — брачный пир, и иначе: брачный пир — это и есть путь посвящении. При этом Причина, Начало всего, — едина, един и Конец. И Начало и Конец опять же — одно.

Мы уже столько раз обращались к символике дома, что уже, даже не объединяя всех говорящих о доме фрагментах, можно было бы дать расшифровку сего символа, тем более что наша расшифровка почти ничем не будет отличаться от той, что принята традиционной экзегетикой, ибо каждый человек должен строить свой дом на твердом ли основании или на песке, при помощи правды или лжи. Дом этот — мы (ср. Евр 3:6), а живут в доме том жена и муж, у коего и должна жена спрашивать все, коль скоро она хочет чему-либо научиться, во все же остальное время жена должна молчать. Жена должна научиться спасти мужа и, обратив дом свой в чертог брачный, стать единой со своим мужем, устранив разделенность. ведущую в противном случае к падению дома. Иными словами, дом является символом человека в том виде, в каком традиционная церковь привыкла понимать человека: как смертного, живущего на земле один раз. Здесь заключается главное отличие дома от храма, ибо первый может пасть, а последний вечен; количество жен в доме ограничивается одной, тогда как в храме есть двор, предназначенный для всего собрания жен. Однако...

Вернемся теперь к тем нашим словам, где мы говорили, что отвержение единственной возможности поиска Бога внутри себя и попытки перенести объект поиска вовне являются одним из самых тяжких грехов. И сей грех имеет совершенно определенное символическое название, которое мы вскоре дадим ему. Собственно изобретать нам ничего не придется, ибо мы давно уже говорили о нем и обещали читателю рассказать о мерзости символического значения этого греха.