Но кому уподоблю род сей? - Евгений Поляков

Прежде чем подвести итог теме единства, будет уместно вернуться к моменту возвращения блудного сына в отчий дом и повторить, что синонимом сего возвращения является достижение века грядущего. С другой стороны, как мы выяснили, на примере Адама с Евой, для жизни в веке сем мужу необходима жена, однако при их единении они становятся «совершены воедино» (Ин 17:23), и далее уже нет ни жены, ни мужа, но пребывают они воедино. Обратимся опять к притче, переданной вновь Лукой: «Чада века сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божий, будучи сынами воскресения. А что мертвые воскреснут, и Моисей показал при купине, когда назвал Господа Богом Авраама и Богом Исаака и Богом Иакова. Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы.» (Лк 20:34-38 ср.тж. Мф 22:30; Мк 12:25).

Этим можно было бы и закрыть вопрос единства, ибо в противном случае настоящая глава никогда не кончится, однако нам предстоит прежде прояснить одно серьезное заблуждение, которое теснейшим образом связано с ложным толкованием только что рассмотренного аспекта устранения разделенности. Дело в том. что в отношении того, кто сумел устранить внутреннюю разделенность, установив в себе истинное единство, греческий язык, язык оригиналов Священного Писания христиан, использует слово «монахос», то есть тот, кто пребывает воедино. Русское же слово «монах», как, впрочем, и соответствующие слова других языков, на коих говорят христиане, является лишь редуцированной версией греческого, но толкуется, как понимает читатель, совсем в ином смысле, какой открыли мы, исследуя тайны Библии, касающиеся строения существа человеческого, представленные сквозь призму языка символов. Здесь же можно заметить, что в случаях, касающихся некаконизированных текстов, многие переводчики, и далеко не только русскоязычные, путаются при переводе этого слова, результатом чего, в зависимости от контекста, бывают и единые, и единственные, и одинокие, и отшельники, и просто монахи. На самом же деле только тот, кто истинно может сказать о себе то же. что и Иисус: я и Отец — одно, лишь тот имеет право истинно зваться монахосом.

Тут будет вовсе нелишним вспомнить самое начало нашего повествования, где мы приводили слова Иисуса: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби.» (Мф 10:16). Как мы тогда выяснили, главным значением греческого слова akeraios, переведенного как простой, является: неразделенный, целый, несмешанный. Не открылся ли нам истинный смысл той простоты, к которой призывает Иисус?

Вероятно, для читателя, до сих пор не отбросившего в сторону нашу книгу, но, наоборот, согласного, хотя бы отчасти, вместить ее идеи, будет небезынтересно ознакомиться и с теми фрагментами апокрифов, которые несколько выходят за рамки нашего повествования, тем не менее объясняя весьма многое в вопросе о чертоге брачном. Мы приведем лишь некоторые выдержки из уже знакомых коптских Евангелий от Филиппа и от Фомы. Мы не станем комментировать цитируемые отрывки, ибо, как можно было убедиться на множестве примеров, тайный язык их абсолютно идентичен рассмотренному нами в отношении канонических текстов:

«Иисус сказал: блаженны единые и избранные, ибо вы найдете Царствие, ибо оттуда вы пришли и снова туда возвратитесь.» (Фома 49);

«Иисус сказал: многие стоят перед дверью, но единые суть те, кто войдут в чертог брачный.» (Фома 75).

«Есть место, где находятся дети чертога брачного. Есть соединение в этом мире мужа и жены, место силы и слабости. В веке том есть иной вид соединения. Однако мы называем его этим именем. Но существуют иные, они выше всех имен произнесенных... Те, кто там — не одно и другое, но эти оба суть лишь едино. Тот, кто здесь не может выйти из плотского тела.» (Филипп 103,104).

«Никто не может узнать, в какой день муж и жена сочетаются друг с другом, кроме них самих. Ибо брак мирской есть тайна для тех, кто взял жену. Если брак оскверненный скрыт, насколько более брак неоскверненный есть тайна истинная? Он не плотский, но чистый, он принадлежит не тьме и ночи, но принадлежит он дню и свету... Никто не сможет видеть жениха и невесту, если он не станет таковым.» (Филипп 122)

«Всякое растение, которое посадил не Отец Мой, Который на Небесах, искоренится. Те, кто был разделен, будут соединены и исполнены совершенством. Все те, кто войдет в чертог брачный, разожгут свет, ибо они не порождают так, как в браках, которые в ночи... Но тайны этого брака совершаются днем и при свете.» (Филипп 126).

Мы не можем оставить без комментариев фразу Откровения: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний.» (Отк 22:13; 1:8,17; 2:8). Будучи уверены в умении читателя провести параллели между тем, от лица Кого сказано сие, и другим фрагментом, принадлежащим Иоанновым же писаниям: «В начале было Слово... Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.» (Ин 1:1,3), мы, тем не менее, не можем быть гарантированы от недоразумении в части того, что начало есть то же, что и конец. К тому же некто, может статься, захочет сформулировать вопрос и иначе: если Тот, Кто есть в начале, был тогда, когда ничего еще не было, то не означает ли это, что в конце Он также будет Тем, после Кого не станет никого? не означает ли это характера некоего конца всего, когда всем суждено будет уйти в небытие, — ведь если некто останется наряду с последним, то последний уже не будет таковым, либо же то будет еще не конец?

Не поняв основоположения, заключающегося в отсутствии для спасения альтернатив тому совершенному состоянию, которое « характеризуется словами Иисуса «Я и Отец — одно», ответить на эти вопросы невозможно. Однако, памятуя обо всем изложенном нами выше по вопросу единства с Богом как конечной цели совершенствования и присоединив к сему разумение апокатастатического принципа движения, мы можем выбраться из всех угрожающих нам антиномий.

Откроем Фому: «Ученики сказали Иисусу: скажи, каким будет наш конец. Иисус сказал: Открыли ли вы начало, чтобы искать конец? В месте, где начало, там будет конец. Блажен тот, кто будет стоять в начале: он познает конец, и он не вкусит смерти.» (Фома 18).

Итак, конечная цель — единение с Богом всех и обретение через это вечной жизни, так что и на самом деле Последний является Концом и Тот, Кто стоит в Начале, есть Последний.

Читатель, следивший за логикой вышеприведенных рассуждений, может уличить нас в противоречивости двух положений. Только что мы показали, что все невесты-палингенезии, символизирующие путь ко спасению, допускаются внутрь и становятся женами. И они, безусловно, остаются живы, ведь не с мертвыми же будет брачный пир. Казалось бы, здесь нет никаких сомнений. Но в самом начале этой главы мы сказали, что до тех пор. пока не будет устранена преграда или завеса между внутренним и внешним, пока существует разделение дома, сие разделение будет приводить в каждой новой палингенезии к смерти. Но ведь устранение разделенности достигается на самом конце пути ко спасению. Так, может быть, умрут и все праведные жены, кроме той последней, которая устранит разделенность?

Некоторая трудность понимания сей притчи заключается в том, что события ее описываются не во времени, вернее, если читатель сможет принять, в ином измерении времени. Об этом другом измерении времени мы имеем не меньше прав говорить, нежели о высшем, четвертом, измерении пространства. Времени трудно подобрать точное определение, но не будет большой ошибкой сказать, что время есть выражение закона причинно-следственных отношений или связей между событиями. Мир, в котором мы живем, имеет совершенно определенные причинно-следственные связи, имеет свое время, но это вовсе не означает, что вне мира сего сии причинно-следственные связи сохраняются в том же виде. То есть в Царстве Небесном, а еще точнее в мире внутренних человеков, существуют иные отношения между видными оттуда событиями мира сего. Потому-то мы говорим не только мир сей и мир будущий, но и век сей и век грядущий. И вот, в этом-то чуждом нашему миру времени невесты и приходят на брачный пир одновременно.

Человек привык оперировать понятием времени, не задумываясь над возможностью его многомерности, однако на самом деле существуют вечные века веков Живущего, «Который сотворил небо и все. что на нем, землю и все, что на ней, и море и все. что в нем.» (Отк 10:6). и вместе с тем существует время, о коем сказано: «времени уже не будет» (Отк 10:6). Последнее отсутствие времени можно понимать как отсутствие событий в мире сем для того, кто вышел из мира. Отсутствие времени собственно означает переход в вечность, наступающую после попадания внутрь, после соединения с женихом.

Поэтому в притче обычного, привычного времени уже нет. и девы все приходят одновременно. Одновременно же все девы действительно умирают, претерпевают вторую смерть, символом чего является то, что девы «задремали все и уснули» (Мф 25:5). За этим, однако, следует ознаменованный криком «жених идет» момент, соответствующий в нашей притче моменту устранения разделенности между внешним и внутренним. Именно в этот момент действительно происходит встреча с женихом — девы, имевшие в своем светильнике масло, просыпаются, воскресают, и входят внутрь.