Обещание Гарпии - Дмитрий Александрович Емец

Пламмель. – Мы не для того потратили кучу магии на оживление голема, чтобы за два магра можно было его разнести!

– Не смей так говорить! Она не голем! Она самая красивая! – крикнул Филат.

Буеслава остановилась. Кулак её, почти сокрушивший Филата, застыл над его головой. Думала она секунд пять. Думала так напряжённо, что на её каменном лице появилось выражение – вещь совершенно невероятная.

Филат обрадовался, что отыскал ключик к женскому сердцу, и несколько подрасслабился. Оказалось, рано.

– Нет! Я уже любила! Это было больно! Во второй раз не хочу! – пророкотала Буеслава, и пинок каменной ноги отбросил Филата на стену.

Пламмель сострадательно всхлипнул:

– Увы, мой друг! Каменные девушки – однолюбы! Тут надо было додуматься, чтобы признаться ей в любви самым первым. Вообще в этом что-то есть – чтобы, шагая по городу, признаваться в любви всему, что видишь! Водам Невы, памятникам, монументальным строениям! Представь, в меня влюбились бы все големы Летнего сада. Ну или Медный всадник влюбился бы в Белаву! Вот уж была бы тяжёлая конница!

Филат пытался подняться. Буеслава неторопливо направлялась к нему, собираясь нанести добивающий удар. Рядом с Филатом бестолково толкался Лайлап. Поскуливал, прыгал из стороны в сторону. Стожар, словно пытаясь спрятаться за ним, обхватил его снизу за шею. В следующий миг Буеслава сгребла Лайлапа за шкирку и без усилия, точно щенка, отбросила в сторону.

– Я убью тебя быстро! – пообещала она Филату. Голос её звучал неразборчиво, будто проворачивались мраморные жернова. – Ты мне нравишься. Ты смешной, ловкий, и от тебя не пахнет вином! Всё же жаль, что ты признался мне в любви вторым!

– Как это трогательно! – поправляя волосы, всхлипнула Белава. – Я сейчас разрыдаюсь!

Каменная девушка сгребла Филата и, собираясь швырнуть его о стену, стала поднимать стожара над головой. Однако, прежде чем она подняла его, стожар сделал быстрое движение и коснулся её шеи, что-то застегнув на ней.

Буеслава застыла. Её руки разжались, и Филат относительно мягко соскользнул на пол. На шее у Буеславы синело нечто похожее на ленту. Ошейник покорности. Лайлап, избавленный от ошейника, грозно скалился на Пламмеля. Фазаноля же вообще воспринимал не как личность, а больше как жижу.

– Якорный бабай! Займись Ясень Перцем! – озабоченно трогая разбитый нос, приказал Филат. – Завяжи ему ножки бантиком, а ушки оторви себе на память! Считай, что он признался тебе в любви третьим!

Каменная девушка повернулась к оцепеневшему Пламмелю, но перед тем, как она добралась до него, жирная жижа вскипела. Тёмное облако окутало Буеславу и отшвырнуло её неведомо куда. Ева едва не ослепла от жара. В этом облаке явно было не меньше тысячи магров. Это в дело вступил Фазаноль.

«Умница! Я всегда верил в стожаров, поэтому и маму твою послал за баранцом!» – одобрила жижа.

– Мама не смогла – тогда я тебя уничтожу, дохлый хмырь!

Филат приплясывал вокруг ванны, зажимал нос и явно прикидывал, какой магией атаковать Фазаноля. И изредка пробовал то один, то другой способ, потому что магия его делала быстрые прощупывающие выпады, которые Фазаноль легко отражал.

«Тебе не надоело? Я сильнее тебя!»

– Где моя мать? – крикнул Филат.

«Охотно отвечу! В доме на Гороховой. Я изучил его пространственные карманы и конфликты измерений. Все они проходят через одну горловину. Когда Осьмиглаз с гарпией отбросили её, твоя мама могла застрять в единственном месте».

– Где?! – крикнул Филат.

«Я ничего не делаю даром. Могу тебе указать это место, если ты обещаешь выполнить для меня кое-какую работу!»

Голос Фазаноля двоился, смазывался. Он сразу звучал в сознании Евы, но как-то приглушённо, не так, как когда он обращался к ней напрямую. Ева поняла, что один текст озвучивается для неё, Белавы и Пламмеля, а другой, совершенно особенный, смешивающийся с его личностью, – для Филата. Сейчас Фазаноль подбирал отмычку не к ней, а к стожару. Остальным же позволял наблюдать.

Странные вещи творились с Филатом. Постепенно он перестал атаковать чёрную жижу и зажимать нос. Вроде бы и вонь слышать перестал. Теперь он бродил вокруг ванны, жестикулировал и разговаривал сам с собой:

– Плевать… Он обманет. Он всегда обманывал. Вначале верни мать, потом всё остальное!

«Правильное решение. Если в ком-то не уверен – плату надо получать вперёд! Но тут сделаем исключение! Оба дела можно выполнять одновременно!» – одобрил Фазаноль.

– Не верю! И чего ты на этот раз от меня хочешь?

«Законный вопрос! Нечто очень простое! Я хочу смотреть твоими глазами, когда ты отправишься за матерью».

– И больше ничего? Лжёшь!

Жижа зарябила.

«Только глупый человек думает, что оскорбления кого-то оскорбляют. Ты хочешь спасти мать?»

– Да. Но тебе не верю!

«Мне это безразлично. Ты согласен? По рукам?»

Из ванны высунулась чёрная липкая рука, такая же, как тянулась когда-то к Еве. Пальцы её были раза в два длиннее, чем у обычного человека.

– Не говори с ним! – крикнула Ева, бросаясь к стожару. – Ты сам предупреждал, что с Фазанолем нельзя говорить!

Филат взглянул на неё и отвернулся. Евы для него сейчас не существовало. Слишком много жижи Фазаноля проникло в лёгкие. Глаза стожара были как у пьяного. Ева потрясла Филата за плечи:

– Очнись! Он тебя растворяет!

– Я его обману! Не волнуйся! – с трудом произнёс стожар.

– Кого ты там обманешь! Думаешь, он не просчитал всего?

– Хорошо! Хочешь, чтобы я ему поверил – я так и сделаю! Но если не получится – это ты виновата! Я был против! Я говорил, что обманет! – пробубнил стожар.

Ева запоздало сообразила, что Филат слышит от неё какой-то другой текст. Фазаноль подменяет её слова. Или все, или часть.

«Прекрасно! Тогда тебе предстоит воспользоваться прямым ходом из «Зингера» на Гороховую. Моим ходом. Там могут встретиться некоторые виденьица, зато ты увидишь дороги, которыми хожу я. Не назову их проспектами, увы. Они довольно тесные!»

Пламмель, не прибегая к магии, с усилием сдвинул плиту. Открылся грязный и скользкий проход, похожий на сточные трубы под раковиной, забитые слизью.

– Чтоб я туда прыгнул, не зная, куда это ведёт?! Я там задохнусь!

«Не задохнёшься! Какая мне выгода, чтобы ты погиб в трубе, не выполнив никакой работы да ещё заткнув проход, через который мне предстоит покинуть «Зингер»? А убить тебя я мог бы прямо сейчас!»

– По рукам! – сказал стожар. – Смотри моими глазами – но только временно! Один час! Я подстраховался, так что не вздумай меня надуть!

Жижа плеснула. Один из пальцев чёрной руки истончился и коснулся лба Филата. Стожар покачнулся и схватился за это место.

«Ну вот мы и снова вместе! Теперь я смогу быть твоим проводником! Увижу всё, что видишь ты, и проведу тебя к матери! Ступай!»

Филат оглянулся на Еву, но Ева не была уверена, что он заметил её. Лицо у него было упрямое, отрешённое и вместе с тем решительное. Он шагнул к скользкой трубе, зажал пальцами нос и прыгнул в неё. Крик его раздробился во внутренних пустотах «Зингера».