За пределами просветления - Шри Раджниш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ум всегда боится... и боится он одной только вещи, и это — твое сердце, так как уму изначально положено быть слугой, а он ухитрился стать господином.
А сердце — которое должно было стать господином — даже не дает себе труда вмешаться и позволяет уму оставаться господином.
Но ум отдает себе отчет, что в любое мгновение, если сердце того захочет, его господству придет конец.
Поэтому всякий раз, когда сердце хочет что-то сказать, ум охватывает страх.
Ум очень боится любви.
Ум очень боится доверия.
Ум очень боится всего, что имеет отношение к сердцу. Ибо господство ума не является частью природы.
Природный господин — сердце.
Но вот в чем проблема: поскольку сердце так уверено в своем праве господина, оно никогда не занимается самоутверждением — нет нужды. У сердца есть врожденное знание, что ум в любой момент можно отодвинуть в сторону. И ум прекрасно знает, что он всего лишь слуга. Поскольку господин так благороден, он позволил слуге выдавать себя за господина.
Но слуга есть слуга.
Поэтому всякий раз, когда сердце хочет что-то сказать, ум начинает чувствовать себя ненадежно — он хочет, чтобы сердце оставалось полностью мертвым; он хочет, чтобы человек был совершенно бессердечным. И во всем мире удалось сделать людей бессердечными.
Но иногда некоторым людям удается освободиться от рабства ума и они начинают отстаивать права своего сердца. Это величайшая революция, которая только возможна, — революция сердца против ума.
Я называю ее сущностной санньясой.
Возлюбленный Бхагаван,
всегда, когда я прохожу через Ваш дом, мне хочется петь и танцевать, но затем мне на глаза наворачиваются слезы, мною овладевает сильное чувство и мне хочется крикнуть всем: «Проснитесь! Вот — Бхагаван! Он открыт для всех!» Я так благодарна за все, что получила от Вас, и иногда бывает так трудно сдерживать все это в себе, — но я не хочу отправляться в миссионерскую поездку. Что мне делать?
Иметь миссию и быть миссионером — это две разные вещи.
Миссионер функционирует от ума.
А иметь миссию — это переполняющее сердце переживание.
Различие уловить трудно, но не невозможно. Миссионер старается убедить людей в чем-то, в чем он сам не убежден, — ибо того, в чем он хочет убедить других, он сам никогда не переживал. Миссионер — это просто компьютер, передающий знания от одного поколения к другому.
Но иметь миссию — это совершенно иное дело.
Иисус не миссионер. Папа-поляк — миссионер.
У Иисуса есть миссия.
У Гаутамы Будды есть миссия.
Иметь миссию — значит переживать нечто такое, что не поделиться им с другими было бы противно человеческому состраданию и любви. Тут дело не в том, чтобы обратить кого-то в свою веру; тут дело в потребности делиться с другими. Так что никому от этого не хуже. Если твое переживание таково, то возвещай о нем с кровель. Если оно исходит из твоего сердца, то не противься этому — ибо чем больше ты будешь распространять его, тем глубже будут в тебе его корни. Это совсем как дерево: дерево продолжает распространять свои ветви вширь и ввысь, а под землей продолжают распространяться его корни.
Если у тебя есть переживание, которое, как ты чувствуешь, может утолить жажду многих людей, тогда иди на любой риск — провозглашай его, воспевай его, танцуй его, делай все, что можешь. Даже если весь мир будет думать, что ты сошла с ума, не беспокойся. Чем больше ты будешь делиться своим переживанием, тем глубже оно будет входить в твое собственное сердце и тем сильнее оно будет становиться; твоя индивидуальность станет огромной силой.
Но никогда не становись миссионером.
Миссионер — это слуга, бедный слуга... как любой другой слуга. Он получает определенную плату за распространение послания Библии. Ему нет ни малейшего дела до послания, его заботит только вознаграждение. Если кто-то другой преддожит двойную плату, он будет готов говорить против Библии.
Я слышал, что в одной церкви... Епископ был весьма обеспокоен тем, что один из самых старых и богатых членов паствы засыпал во время церковной службы — совсем как Сурадж Пракаш, — но то место было непохоже на это, где даже храпеть дозволяется, если храп хоть немного музыкален. А тот старик храпел. Епископу это мешало, так как этот человек сидел как раз перед ним.
В конце концов епископ нашел выход... этот старик всегда приходил в церковь с маленьким мальчиком, который был его правнуком. Однажды епископ остановил этого правнука, отвел его в угол и сказал: «Можешь ты сделать для меня одну вещь? Я буду давать тебе пятьдесят центов каждое воскресенье».
Мальчик сказал: «Согласен. Чего вы хотите?»
Епископ сказал: «Тебе не надо будет делать ничего особенного. Каждый раз, когда твой прадед будет начинать храпеть, ты просто толкай его, буди его. То, что он спит, — это не проблема; проблема возникает тогда, когда он начинает храпеть, так как он будит всю паству. А у меня не так уж много проповедей — всего лишь три. Поэтому мне не хочется, чтобы людей будили, так как тогда они начинают слушать».
Мальчик сказал: «Давайте аванс!»
Епископ сказал: «Аванс? Ну ты и тип! Разве ты не веришь мне?»
Мальчик сказал: «Бизнес есть бизнес. Это не вопрос веры... это не религия. Давайте пятьдесят центов, и в следующее воскресенье вы увидите, как я справляюсь с делом».
И мальчик хорошо справился с делом. Он не давал старику спать. Как только тот начинал храпеть, мальчик начинал толкать его. Старик много раз смотрел на мальчика: «Что с тобой происходит?»
А мальчик на него не смотрел, он слушал проповедь с таким рвением, как будто все происходящее вокруг его не интересовало.
Когда они вышли из церкви, старик сказал: «Негодник, почему ты меня толкал? Всю ночь я не могу заснуть, так как от старости страдаю бессонницей. За всю неделю это единственное время, когда я могу поспать, а ты не даешь мне заснуть. В чем дело? Что на тебя нашло? И выглядел таким набожным и слушал так, как будто ты понимал, что говорил епископ».
Мальчик сказал: «Это не вопрос религии. За это дело я получаю пятьдесят центов. Епископ дал мне аванс. А сейчас я пойду к епископу, чтобы получить деньги за следующее воскресенье».
Старик сказал: «Погоди. Я буду давать тебе доллар, только не мешай мне спать».
Мальчик сказал: «Согласен. Давай аванс!»
На следующее воскресенье епископ был очень удивлен. Много раз он бросал на мальчика вопрошающие взгляды, но мальчик смотрел куда угодно, только не на епископа. Епископ подумал: «Что случилось с мальчиком? Может быть, он ничего не делает потому, что на этот раз он не получил от меня аванс?»
Он начал подавать мальчику знаки, надеясь, что никто не поймет, что происходит...
Но мальчик делал вид, что не понимает, чего от него хотят.
После службы епископ остановил мальчика и спросил: «В чем дело? Ты что, не доверяешь мне? Вот пятьдесят центов».
Мальчик сказал: «Какие там пятьдесят центов! Мой старик дает мне доллар, чтобы я его не будил. Теперь, если вы хотите... Вам решать».
Епископ сказал: «Я бедный человек. Если я буду все время увеличивать ставку, а твой прадед будет продолжать удваивать ее... Он богатый человек».
Мальчик сказал: «Бизнес есть бизнес. Если вы не можете платить мне больше доллара, тогда храпеть будет не только мой старик, я тоже буду храпеть, и тогда вы увидите настоящий хаос. Тогда вам придется платить не только за моего старика, но и за меня — отдельно: пятьдесят центов за меня и полтора доллара за моего старика. Всего — два доллара. Но цена будет меняться каждое воскресенье, все будет зависеть от того, как пойдет дело».
Миссионер. — это бедный слуга. Христианская церковь платит ему — он проповедует христианство. Если кто-то будет платить ему больше, он будет проповедовать что-то другое.
Но человек с миссией — это нечто совершенно иное, его нельзя изменить.
Его можно распять, но изменить его нельзя.
Возлюбленный Бхагаван,
Ваше первое безмолвное послание ко мне было таким: «Не будь таким серьезным, наслаждайся, празднуй!»
Через три года оно наконец дошло до меня! Почему мне потребовалось так много времени, чтобы пробудиться? Действительно ли я пробуждаюсь?
Ты думаешь, что три года — это так долго? Каков твой критерий? Время вечно.
Три года — это все равно, что три секунды.
Если человек сможет понять послание о радости и праздновании даже за три жизни, это не будет слишком рано.