Необычайные похождения царевича Нараваханадатты - Сомадева

Сколько-то дней миновало с тех пор, как ушел он в поход, и вот однажды царица, стоя у окна, увидела какого-то молодца, и сразу же покорил он своей красотой ее сердце. Одурманенная страстью, так подумала она: «Нет никого красивее моего мужа, нет никого доблестнее, да вот устремилось сердце мое к этому красавцу! Будь что будет, а я сегодня же его приласкаю!» А подумав так, поделилась она со служанкой, хранительницей ее тайн, своим желанием, и та ночью через окно на крыше, спустив веревку, ввела того в антахпур. А он, когда вошел, так был ошеломлен сиянием, что не посмел сесть на ложе царицы, а сел поодаль. «Ох! — подумала царица, заметив это, — видно, это низкого звания человек!»

И пока она горевала по этому поводу, ползавшая по потолку змея свалилась на пол. Увидав ее, перепугался молодец, схватил лук и стрелой поразил змею, а потом уже убитую вышвырнул ненавистную из окошка на улицу, и, избавившись от испуга, на радостях стал этот трус плясать. При виде того, как он пляшет, того пуще огорчилась Кальянавати: «Тьфу! Тьфу! Да как подумать могла я сойтись с таким недостойным и низким!»

Ее служанка, умевшая угадывать настроение своей госпожи, видя, что та преисполнилась отвращения к нему, выскочила из покоев, а затем быстро вернулась и заговорила с деланным испугом: «Твой батюшка, божественная, пожаловал сюда и сейчас сюда войдет — пусть этот немедля отсюда уходит тем путем, которым сюда явился». Только она успела это сказать и выйти, как он из окна по веревке, страхом охваченный, не слез, а свалился, и только судьба уберегла его от того, чтобы не распасться ему на изначальные элементы.

Когда же ушел он, сказала Кальянавати: «Хорошо ты сделала, милая, что спровадила прочь этого недостойного. Ведомо тебе мое сердце. Совесть меня тревожит. Ведь мой-то муж львои, тигров и прочих зверей сражает, но из скромно «сти об этом молчит. А этот негодный, змеюку убив, уже плясать начал! Как это страсть заставила меня отвернуться от столь достойного и обратиться к столь низкому?!» Предаваясь таким угрызениям совести, провела она ту ночь в отцовском доме, ожидая возвращения супруга.

А в это время Синхабала вместе с могучим войском раджи Гаджаники разбил наголову пятерых враждебных ему родичей, отбил свое царство и из дома тестя вернул жену, отблагодарил тестя несметными сокровищами и долго правил землей, не опасаясь врагов.

Вот как, повелитель, у женщин, даже живущих с добродетельными, мужественными и удачливыми мужьями, сердце кидается то туда, то сюда. Редки действительно добродетельные женщины».

После того как достойный Марубхути рассказал эту историю, сын повелителя ватсов, Нараваханадатта, провел ночь в глубоком сне.

Волна третья

Да следующее утро, сделав все, что надлежит сделать утром, пошел Нараваханадатта вместе со своими министрами в сад погулять и, пока он там развлекался, сначала заметил, будто стало исходить из неба какое-то сияние, а потом увидел, как спускалось множество жен видьядхаров, и среди них, сверкающих красой, особенно выделялась одна дева, подобно тому как среди звезд — сверкающая прохладными лучами, милыми для глаз, полная луна. Лицо девы было подобно раскрывшемуся лотосу, над которым трепетали пчелы глаз, и двигалась она плавно, подобно лебеди, и исходил от нее аромат голубого лотоса, а талию ее украшала волнистая лиана тривали, и вся она словно была богиней — покровительницей пруда в саду Смары, бога любви.

И взволновался Нараваханадатта при виде ее, прелестной, способной оживить самого бога любви, словно океан при восходе луны. «Кто она? Это совершенная красота, созданная Творцом!» — восклицали и царевич и министры. Приблизившись к ней, спросил царевич ее, бросавшую на него взгляды, полные любви и неги: «Кто ты, счастливица, и зачем ты сюда пришла?»

«Расскажу я об этом! — ответила ему видьядхари. — Слушай же

Есть в Гималаях, обители льда и снегов, золотой город. Называется он Канчанашринга, и правит в нем царь видьядхаров Спхатикаяша, благочестивый и милостивый, прибежище беззащитных и обездоленных. По милости Гаури родилась у его жены Хемапрабхи дочь Шактияша — знай, что это я и есть. Очень дорога я отцу, младшее его дитя, — а у него еще пятеро сыновей — и по его совету радовала я молитвами да обетами Парвати. Была богиня довольна мною, и наградила меня великой мудростью, и так сказала мне: «Сила твоих знаний, доченька, будет в десять раз больше, чем у твоего отца, а мужем твоим станет Нараваханадатта, сын повелителя ватсов и будущий повелитель видьядхаров, летящих в небесных просторах». Сказала мне это супруга Шарвы и, оказав великую милость тем, Что пожаловала мне такую силу знаний, исчезла, а я со временем достигла поры девичества. Сегодня ночью снова явилась ко мне богиня и сказала: «Завтра утром, доченька, должна ты увидеть своего супруга. Потом сегодня же тебе следует вернуться, ибо твой отец, как он давно уже это решил, через месяц устроит твою свадьбу». Поэтому-то, благородный, пришла я сюда посмотреть на тебя. Теперь же я удаляюсь!» — и с этими словами Шактияша вместе со своими подругами взвилась в небо и полетела обратно в родной город.

А Нараваханадатта, жаждущий сделать ее своей женой и удрученный тем, что нужно ждать месяц, казавшийся теперь ему равным целой юге, вернулся во дворец. Заметив, что царевич огорчен, сказал ему Гомукха: «Послушай, божественный, забавную историю

Был в давние времена город, называвшийся Канчанапури, и правил в нем великий земли повелитель по имени Суманас. Ему, преодолевшему страны, труднопроходимые из-за иссохших лесов, захватившему неприступные вражеские крепости, обратившему врагов в бледный рисунок, возвестил пратихара: «Дочь вождя нишадов, которую зовут Мукталата, стоит у дверей, держа клетку с попугаем. Хочет она вместе с братом Вирапрабхой лицезреть божественного!»

«Да войдет она!» — повелел царь, и по знаку пратихары[436] вышла девушка из племени нишадов на середину залы совета. Тотчас же все, увидев, как она красива, подумали: «Должно быть, это небесная дева, а не дитя человеческое!» Она же, поклонившись царю, повела речь: «Вот, божественный, попугай, которого зовут Шастраганджа, истинная сокровищница мудрости. Знает он все четыре веды, сочиняет стихи и весьма сведущ во всех науках и искусствах. Надеюсь я, что этот попугай будет, повелитель, достойным тебе подарком. Соблаговоли принять его!» Велел царь пратихаре принять дар, и, когда поднес слуга попугая повелителю, любопытствовавшему рассмотреть его, тот прочел следующий стих:

Враги повержены. И вздохиИх безутешных вдовВздувают черный дымТвоей, властитель, бранной славы.Но почему ж, скажи,Из вдовьих глаз, исторгнутые горем,Потоки слез повсюду пуще разжигаютНеистовое пламя доблести твоей?

Прочел он эту шлоку и, объяснив ее, обратился к царю: «Что хочешь знать? Из какой шастры прочесть тебе? Повели!» Был царь необычайно изумлен, и тогда шепнул ему министр: «Уж не мудрец ли это древних времен, проклятием обращенный в попугая? По воле судьбы помнит он прошлое рождение и вспоминает теперь прежде заученное!» Выслушал царь сказанное министром и спросил попугая: «Вот что интересно мне, любезный. Расскажи о себе — где ты родился и почему, будучи попугаем, искушен ты в мудрости?»

И тогда, залившись слезами, ответил попугай: «Хотя и не следовало бы об этом говорить, но, повинуясь твоему желанию, государь, я поведаю тебе, что со мною было. Слушай же

Растет на склоне Гималаев раскидистое дерево рохини[437], в ветвях и сучьях которого, простирающихся во все страны света, устроили себе гнезда множества птиц, подобно тому как во многочисленных отраслях мудрости, скрытой в ведах, обитают брахманы, рождающиеся, подобно птицам, дважды[438]. Устроили себе на нем гнездо и попугай с попугаихой, А от них из-за моих дурных дел в прежнем рождении родился я. И как только я родился, матушка моя умерла, а отец хоть был стар, но, укрывая меня своими крыльями, растил меня. Поедал он остатки плодов, приносимых другими попугаями, и скармливал мне.

Однажды нагрянули в те места, охотясь, ужасные полчища бхилов[439]. Все они трубили в рога и трубы. И начали пулинды[440] истреблять разных существ, живых, и летающих, и бегающих, и тогда лес, полный мечущихся глаз черных антилоп, бегущих отчаянно кабари[441], напуганных оленей, обратился в бегущую армию, поднимающую пыль, словно знамена. Проведя весь день в кровавой потехе, ушла оттуда орда, сгибающаяся под своей зловещей добычей. Но один старый бхил, которому не досталось мяса, заметил дерево и, голодный, подошел к нему. Забрался он на него и стал вытаскивать из гнезд попугаев и других птиц, сворачивать им головы и бросать на землю. Увидел я, как он, подобный прислужнику бога смерти, приближается к нам, и от страха забился глубже в отцовы перья. Добрался этот грешник и до нашего гнезда, схватил за горло моего батюшку, да и швырнул на землю, и там я, упав вместе с ним, выбрался из его перьев и в страхе тотчас же забился под траву и листья. Слез бхил с дерева, зажарил моего отца на костре, и сожрал, и, собрав попугаев и других загубленных им птиц, пошел в свою хижину. Когда же наступила ночь и страх оставил меня, кое-как скоротал я ее, долгую от несчастья, а утром, как только глаз мира поднялся высоко, поплелся я, мучимый жаждой, волоча крылья по земле, к находившемуся невдалеке озерцу, заросшему лотосом, и увидел на его берегу совершавшего омовение мудреца Маричи[442], в котором словно воплотились добрые дела моих прежних рождений. Увидел он меня и подбодрил, обрызгав меня водой, а потом, положив в сумку из листьев, принес в обитель. Там увидел меня глава обители, мудрый Пуластья[443], и улыбнулся, а когда спросили его, обладающего даром провидения, почему он так сделал, ответил он: «Улыбнулся я из сострадания при виде этого, проклятием обращенного в попугая, а обо всем прочем, что его касается, расскажу я после того, как завершу все дневные обряды. Как услышит он этот рассказ, сразу вспомнит историю своего прежнего рождения». С этими словами занялся мудрый Пуластья дневными обрядами, а когда завершил их и другие мудрецы почтительно напомнили ему об обещанном, последовал