Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - Роберто Арльт

На минуту Леонильда смутилась. В глазах у нее был испуг, словно бы она внезапно оказалась где-то высоко-высоко и земля ускользала у нее из-под ног. Если бы Эухенио и задался целью уяснить себе, в чем тут дело, сейчас это было невозможно. Она выглядела теперь более утонченной в этой непостижимой прозрачности, паря где-то высоко над землей, под самым небом.

— Пообещайте мне никому не рассказывать, хорошо?

— Конечно.

— Ну так вот — однажды один друг Хуана поцеловал меня.

— Вы хотели, чтобы он вас поцеловал.

— Нет, вышло все… совсем случайно.

— Ну, и вам было приятно?

— Тогда я ужасно рассердилась. И сразу его прогнала. С тех пор прошло уже несколько лет.

— А он больше к вам не приходил?

— Нет… Ох, вы плохо обо мне подумаете!

— Нет.

— Ну хорошо, потом я не раз с сожалением думала, почему этот друг больше не приходит.

— Вы бы ему отдались?

— Что вы, нет… Но вот вы скажите мне, Эухенио, что же это происходит с мужчиной, что он может вот так грубо набрасываться на жену своего друга? Друга, которого любит, — ведь он любил Хуана.

— В общем-то, если подойти с точки зрения метафизики, трудно установить, что происходит. Другое дело, если объяснять с точки зрения материалистической: тут можно сказать, что мужчина, видя вас, почувствовал некоторое возбуждение, а вы, возможно, об этом догадались. Можно так же предположить, что вы умышленно способствовали его возбуждению. Вы принадлежите к тому типу женщин, которым нравится зажигать друзей своего мужа.

— Это неправда, Эухенио. Вы же видите… между нами ничего не происходит…

— Потому что я сдерживаюсь.

— Вы сдерживаетесь? А я и не заметила.

— С тех самых пор, как вы пригласили меня на чай. Да, сдерживаюсь, а кроме того, я при этом развлекаюсь.

— Развлекаетесь? Каким образом?

— Наблюдая за другим человеком. Играю, как кошка с мышкой. Вот смотрю вам в глаза и в глубине их вижу бурю желаний и сомнений.

— Эухенио!

— Что?

— Теперь вы расскажете своей жене, что я пригласила вас пить чай?

— Нет… я ведь с ней не живу. Но даже если бы я не жил отдельно, все равно не рассказал бы, потому что у нее наверняка хватило бы времени сбегать ко всем своим приятельницам и сообщить им: «А вы знаете, жена Хуана пригласила моего мужа выпить с ней чаю, когда она была совсем одна…»

— Как непорядочно!

— Ничего подобного. Она честная женщина. И все честные женщины более или менее похожи на нее. Более или менее развратные, более или менее скучные. Иногда они и не прочь бы переспать с приглянувшимся мужчиной, но тут же отступают, и даже с собственным мужем не очень-то спят…

— А что вы подумали, когда я вас пригласила?..

— Когда вы меня пригласили, я было уклонился, но тут же подумал, какой же я идиот, что отказался, непременно соглашусь, если меня еще раз позовут. Когда же вы стали настаивать, чтобы я зашел попить чаю, то я почувствовал ужасное волнение и любопытство…

— Продолжайте, продолжайте, мне так нравится вас слушать.

— Любопытство и волнение. Вот именно. Приключение. Так я подумал, когда шагал рядом с вами. Давно уж я не спал с замужними женщинами, а тем более с женой моего друга…

— Эухенио, вы невыносимы. Я запрещаю вам говорить такое.

— Тогда замолкаю.

— Нет, продолжайте.

— Хорошо. Так на чем мы остановились? Да, я уже говорил, в последнее время меня привлекает лишь одухотворенная любовь… иначе говоря, только молоденькие. Одно понять не могу — почему говорят, что молодые женщины одухотворены?

— Вы в кого-нибудь влюбились?

— Ну нет, но было несколько случаев, и я смог убедиться, что самые, казалось бы умные девушки отличаются невероятной узостью интересов. Вот послушайте. Совсем недавно я познакомился с молоденькой девушкой — она и литературой занимается, и туберкулезом болеет. Пошли мы в кафе, и уже через пять минут она стала болтать о своих цветных пижамах, говорить о своих руках, «бледных, как слоновая кость», и о слабом табаке, и о музыке Дебюсси… Так знаете, что я сделал? Напрочь отмел ее доверительные признания о таких значительных вещах, спросив ее, все ли у нее в порядке по женской части и ежедневно ли бывает стул…

Леонильда оглушительно расхохоталась.

— Ох, Эухенио, Эухенио, вы изумительный дикарь!..

Карл продолжал:

— Она не обиделась, а так как она выглядела ужасно худенькой, мне стало ее жаль. Я решил ей помочь. Составил для нее прекрасный режим дня: с утра шведская гимнастика, за завтраком — цитрусовые, и, поверьте мне, Леонильда… я дошел до того, что не просто беспокоился, справляет ли она нужду ежедневно, но и каков характер стула, объясняя ей, что идеально иметь стул, похожий на яблочное пюре.

— Перестаньте, Эухенио, смените тему…

— Нет, Леонильда… вы должны понять, какое у меня доброе сердце. Я вовсе не дикарь. Я сказал этой девушке: сначала ты должна прибавить десять кило, а уж потом можешь лишаться невинности. Вам не кажется, Леонильда, что девушки с четырнадцати лет должны были бы иметь право спать, с кем им только захочется?

— А как же дети?

— Надо остерегаться. Ужасно ведь, Леонильда, заставлять женщину охранять свою собственную невинность… Ну ладно, так вот, для этой девушки в моих уроках было мало одухотворенности, и она меня оставила, наверное ради какого-нибудь кудрявого юнца, который носит желтенькие перчатки и читает Жана Кокто.

Пока Карл разглагольствовал, Леонильда думала: «Какой он болтун». Стараясь не выдать, что настроение у нее становится все хуже и хуже и что она нервничает, Леонильда протянула руку, поправила искусственный цветок в вазочке и сказала:

— Так вы, Эухенио, рассказывали о…

— Вам скучно?

— С чего вы взяли, Карл?

— По крайней мере в мыслях вы были где-то далеко отсюда.

— Да, вы правы, Эухенио. Я вспоминала, о чем вы думали, когда мы встретились.

— Мне пришло сразу же на ум, как я уже рассказывал, что я стою у истока удивительного приключения. Во всяком, случае, приключения загадочного. С другой стороны, в какой-то степени даже интересно — подвергнуться риску стать под пулю, которую пустит в тебя муж, он же твой друг. Может, и не это… А как вам кажется… Хуан мог бы меня убить?

— Нет… по-моему, нет. Ему, бедняге, было бы так неприятно…

— Вот видите… Мы, современные мужья, не годимся даже для того, чтобы свернуть шею мерзавцу, который крадет у нас жену. Конечно, то, что теперь не сворачивают шею супруге, это достижение науки и цивилизации… но как бы там ни было, а иногда приятно было бы кого-нибудь прикончить… во имя предрассудков. Кроме того, Леонильда, Хуан не убил бы ни вас, ни меня не потому, что он добрый, — он просто понял бы, что вы наставили ему большие, с этот дом, рога, пытаясь хоть чуть-чуть восстановить справедливость… Ну ладно, вернемся к тому, с чего начали… Когда я вошел, первое, о чем подумал, — как разыграть с вами любовную комедию… начать с целования рук или дотронуться до груди…

— Эухенио!..

— Именно об этом я думал.

— Я не разрешаю вам…

— Вот теперь вы разыгрываете комедию…

— Ну хорошо… но не говорите так.

— Прекрасно… Отменяется описание сеанса массажа…

— Эухенио…

— Леонильда… Вы не даете мне связно выразить мои мысли.

— Выражайте их поскромнее.

— Дело вот в чем. Когда мы вошли, я ждал, что вы закружитесь в танце и скажете: «Вот я какая храбрая, решила сегодня наставить рога своему мужу!» Я мечтал, Леонильда, что вы так скажете. А может быть, расстегнете блузку и скажете: «Поцелуйте меня в грудь». Или нет: «Преклоните колени вот здесь, у моих ног, и положите голову мне на колени». Еще, когда вы потом вошли, мелькнула у меня мысль: как было бы прекрасно, если б она появилась обнаженной, но закутанной в плащ.

— Вы безумный…

— Леонильда… это только предположения. Я же не говорю, что вы обязательно должны были так поступить, ничего подобного… Я ограничиваюсь тем, что представляю себе, как было бы замечательно, если б так случилось…

— Слава богу.

— Я понимаю… не случилось… Когда мы вошли, вы сказали: «Мне так скучно…» Тогда, поверьте, я ужасно расстроился.

— Почему?

— Не знаю. Мне стало жаль вас, вас и Хуана.

— Жаль… жаль его…

— И вас. — Эухенио теперь ходил по кабинету из угла в угол. — Конечно, мне стало жаль. Я понял сложности вашей жизни. Эти сложности преследуют всех замужних женщин. Супруг всегда на службе, жена — постоянно одна, как вы говорите, запертая в четырех стенах.

— Нам с ним не о чем говорить, Эухенио.

— Это естественно. Сколько лет вы женаты?

— Десять…